Приглашаем посетить сайт

Обломиевский. Литература французской революции.
3. Комедия и драма в годы революции, параграф 14. Примечания

14

Для более точного и правильного понимания исторического значения одноактной комедии «реального факта» и особенно «пьес большого зрелища» 1793—1794 гг., создававшихся гражданкой Вильнёв и другими писателями, небесполезен детальный разбор больших комедий той же Вильнёв. Следует только иметь в виду, что комедии эти — «Безумие Жерома Пуэнтю или Прокурор, сошедший с ума» и «Нет больше незаконнорожденных во Франции» — были написаны несколько позже «пьес большого зрелища», опубликованы на 3-м году Республики, т. е. в 1794— 1795 гг., и ставились на сцене после 9 термидора, точнее говоря, первая — спустя месяц после термидорианского переворота, в августе 1794 г., а вторая—в апреле 1795 г. Напомним, что термидорианский переворот произошел в конце июля 1794 г., но во второй половине 1794 г. и первой половине 1795 г. (хотя была распущена Парижская Коммуна, был закрыт якобинский клуб, был отменен закон о максимуме) реакция еще не пришла к своему полному торжеству. К апрелю и к маю 1795 г. относятся жерминальское и прериальское восстания парижской бедноты, свидетельствующие о нерастраченной революционной активности народных масс. Свести на нет эту активность смог только длительный период Директории и Консульства (1795—1803) В первый год после термидорианского переворота с ней приходилось считаться и ее противникам.

Как бы то ни было, но в больших комедиях Вильнёв еще явно ощущаются революционные традиции, хотя эти комедии и относятся по времени к послереволюционному периоду. Двухактная комедия Вильнёв «Безумие Жерома Пуэнтю или Прокурор, сошедший с ума» (август 1794 г.) напоминает по своей основной ситуации «Аристократа» Фабра д'Эглантина. Здесь рассказывается о бывшем прокуроре, выигравшем до революции много несправедливых процессов, засудившем, заточившем в тюрьму и лишившем состояния немало невинных людей. Так, Жером Пуэнтю вынудил мельников одного селения остановить свои мельницы, поскольку их шум мешал спать помещику. Оставшиеся без муки и хлеба и пожаловавшиеся на герцога крестьяне были упрятаны судом в тюрьму. Жером Пуэнтю стоял до революции на страже интересов старших в роде, которые оставляли «умирать с голоду своих младших братьев», он защищал право первородства; он охранял и так называемые права сеньора («Безумие Жерома Пуэнтю», д. 1, сц. 2).

И вот этому прокурору после революционного переворота 1789 г., когда перестали существовать дворянство и духовенство, когда прекратились прежние судебные процессы, стало казаться, подобно фабровскому маркизу д'Апремину, что он находится все еще при старом режиме (д. 1, сц. З), что голову ему «вскружили предрассудки» (д. II, сц. 8), он отстал от жизни, оказался не способным постичь грандиозные перемены, произошедшие в стране, они для него как бы не существуют. Он продолжает считать себя по-прежнему прокурором, думает только о судебных делах, каждое утро собирается идти в судебное присутствие, которое уже не существует, ищет во всех углах нужные ему судебные бумаги, которых уже нет, принимает своих родственников, приехавших из деревни, за клиентов, которые хотели бы возбудить судебный процесс и обращаются к нему за консультацией и содействием.

Пуэнтю производит впечатление комедийного персонажа, но уже не просто оторванного от жизни, как дореволюционные комические персонажи, созданные Мольером, Реньяром, Бомарше и др., а отставшего, как персонаж Фабра, от стремительного движения жизни, от революционного развития действительности. В этом сказывается связь комедии Вильнёв, появившейся вскоре после 9 термидора, с литературой революционного подъема, к которой принадлежал Фабр д'Эглантин. Вильнёв к тому же создает образ сатирически более острый, нежели образ Фабра. В отличие от фабровского комического персонажа Жером Пуэнтю, который «бродит никого не узнавая» (д. 1, сц. 4), выведен сумасшедшим, утратившим разум, находящимся во власти безумия. Ибо только таким может быть, с точки зрения Вильнёв, враг, ополчившийся против нового, разумного строя, освободившегося от гнета предрассудков. Драматург полагает при этом, что действиями врага не руководит личный интерес, личная выгода. В этом, кстати, сказывается связь комедии Вильнёв с якобинской художественной литературой, значительно более сатирически острой, нежели комедия первого периода революции (ср. образы врага в комедии «реального факта» и в «пьесе большого зрелища» с образами врага у Фабра д'Эглантина).

к Пуэнтю. Эту особу отличают редкая леность и жадность. Она сама говорит, что не любит работать, а более всего занята своими вареньями и пирожными, шоколадом со сливками и чаем Она только и думает о сохранении своего здоровья, которое требует от нее много забот, только и занята ублаготворением своего деликатного желудка и сама заявляет, что садится первой за стол, а встает последней (д. 1, сц. 1).

Обжорство и леность не составляют, однако, всего содержания характера Схоластики. Она к тому же лжива, лицемерна и раздражительна. Ей свойственны «бесчеловечность и злобность» (д. II, сц. З и 5). Дурным обращением с Жеромом Пуэнтю, которого она запирает и оставляет без еды, она довела человека со «слабой головой» до буйного помешательства, так что его стало трудно сдерживать. Она дурно обращается и с внуком Жерома, маленьким Фанфаном, бьет его, злоупотребляя сумасшествием отца и слабостью ребенка (д. II, сц. 5). Чтобы сохранить место домоправительницы у Жерома, которое позволяет ей ничего не делать и предаваться обжорству, она лицемерит, лжет, хитрит, притворяется дружественно настроенной по отношению к представителям нового режима, хотя сама признается, что боится и ненавидит их.

Жерому и Схоластике, образы которых восходят к сатирическому направлению в предреволюционной комедии и к сатирическим образам, созданным уже после революции Фабром д'Эглантином и авторами комедии «реального факта» 1794 г., противостоят брат Жерома Бонифас, приехавший из деревни, племянник Жерома Блез и другой брат Жерома купец Эйсташ. Они все являются сторонниками новых порядков. Они все с полным одобрением и даже с восторгом воспринимают сделанное новым правительством. Эйсташ восхищен тем, что заговоры расстраиваются, что предателей наказывают, что всюду одерживаются победы, имея при этом в виду победы, одержанные на фронтах над интервентами. Бонифас, как он сам признается, со «слезами на глазах» и с «сердцем, опьяненным радостью», слушает на заседании в Конвенте рассказы о подвигах юных героев (д. 1, сц. 6).

Но фигуры сторонников новых порядков характерны не только своим отношением к этим порядкам, которое сближает их с положительными персонажами Фабра д'Эглантина, с врачом и секретарем маркиза в его комедии «Аристократ», с положительными персонажами «Подлинного друга законов» Вильнёв. Они любопытны тем, что принадлежат не к буржуазной интеллигенции и «образованным слоям населения», а к землепашцам и отчасти к торговцам. В этом отношении они ближе к традициям Мерсье и к традициям комедии «реального факта», создатели которой предпочитали выводить ремесленников, крестьян, торговцев, т. е. людей из низов. Вместе с тем, подобно Сент-Альбену и Констанс Дидро, Альцесту Фабра, старику Анри и Дольмону из пьес Вильнёв, Жаку из «Народов и королей» Сизо-Дюплесси, они противостоят представителям старого режима — прокурору и монахине — как люди нового типа, отличающиеся от них и в моральном смысле.

В отличие от прокурора, который необыкновенно жестоко относится к людям и даже после их смерти готов им вредить (д. 1, сц. 2), думая только о том, как бы завладеть чьим-либо состоянием, как бы кого-нибудь отдать под опеку (д. II, сц. 8), Бонифас выступает против эгоистических расчетов и ловкости, против принципа денег и богатства, против тех, кто думает только о себе (там же, д. 1, сц. 6). Он в ужасе от того, что богатство его брата собрано при помощи скупости и крючкотворства, что оно имеет своим источником несправедливые судебные процессы, что оно возникло а счет разоренных семей. Он готов отдать это богатство в «кассы воспомоществования», которые распределят его среди сирот и вдов (д. II, сц. 6). Он стоит за чувствительные души и человечность, которая, по его мнению, угасла у Схоластики во время ее жизни в монастыре (д. 1, сц. 6). Он недаром именует монастыри гнусными притонами, рассадниками негодяев и сумасшедших (д. II, сц. 6). Если Схоластика издевается над ребенком Фанфаном и третирует Жерома, если ей надоедают дети и внушают отвращение старики (д. 1, сц. 6), то Бонифас, которого приводит в ужас жестокая душа Схоластики, основывает свое поведение на помощи ближним. Он берет Фанфана к себе на воспитание, увозит с собой в деревню своих братьев Жерома и Эйсташа, из которых последний овдовел, потерял сына и стал одиноким. Он предполагает сделать из Фанфана полезного человека, землепашца. Он надеется, что жизнь в деревне, созерцание природы и деревенский воздух внесут успокоение в чувства Жерома, излечат его, вернут его к самому себе, заставят его раскаяться в прежних несправедливостях (д. II, сц. 6).

«Нет больше во Франции незаконнорожденных» (апрель 1795 г.). Если «Безумие Жерома Пуэнтю» по своей основной сюжетной ситуации напоминало фабровского «Аристократа», если здесь центральным комическим героем был представитель господствующего сословия, высший судейский чиновник Жером Пуэнтю, то в центре второй комедии Вильнёв — судьба подкидыша, незаконнорожденного ребенка Кола, вокруг которого группируются сочувствующие и помогающие ему люди из низов общества. Сюда относятся в первую очередь бедный старик крестьянин Матюрен, взявший Кола к себе и воспитавший его, далее Жермон, старый слуга богача Детерни, молодой парень Блезо, также находящийся в услужении у Детерни, и, наконец, Санкюлот, оказывающийся дядей Кола. Им противостоят в комедии прежде всего сам Детерни, богач, не желающий признать своего сына Кола (мать Кола, бедная девушка, обесчещенная Детерни, умерла), затем племянник Детерни — Флоримон и, наконец, аббат де Сен-Фирмен.

Отрицательные действующие лица комедии отличаются своей близостью к низвергнутому старому режиму, а также тем, что они откровенно проводят в жизнь последовательно-эгоистическое отношение к миру. Детерни не желает, чтобы его называли гражданином, и приказывает своему слуге Блезо именовать себя господином («Нет больше во Франции незаконнорожденных», д. 1, сц. 2). Не являясь, по словам старого слуги Жермона, «хорошим республиканцем» (д. Ill, сц. 7), Детерни спекулирует на золоте, подрывая тем самым экономическую основу республиканского строя. Он квалифицируется слугой Блезо как человек скупой, черствый, бесчувственный, способный на «оскорбительное презрение» в отношении своего незаконного сына (д. Ill, сц. 5). Флоримон, по словам Жермона, находится во власти пороков, игры, разврата: он забывает об обязанностях, которые надлежит исполнять гражданину (д. 1, сц. 5). Он занят тем, что пытается соблазнить бедную девушку Розу, обдумывает даже ее похищение, рассчитывая, что ему окажут содействие Жермон и аббат де Сен-Фирмен. Встретив отпор со стороны Жермона, Флоримон решает скрывать от него свои преступные замыслы и обнаруживает глубочайшую склонность к притворству (д. 1, сц. 5). Он выказывает в отношении Жермона, на руках у которого вырос, явную неблагодарность и черствость, жалуется на то, что старик его стесняет и надоедает ему, жалеет, что ему придется выплачивать ему пенсию после смерти дяди и убеждает последнего отправить Жермона в провинциальное имение сторожем, цинично заявляя: «Когда моя одежда сносилась, я ее бросаю, я не стесняюсь и со слугой» (д. 1, сц. 6).

Розы, пытающийся подкупить последнего золотом, пользуясь при этом бедственным положением Матюрена. Аббат де Сен-Фирмен, так же как Детерни, спекулирующий на золоте, признается, что для него магнитом являются деньги. Очень характерно для аббата, так же как для Детерни, что оба они активно действуют против республики, подрывают своей спекуляцией ее экономическую стабильность, и оба в конце концов подвергаются аресту как контрреволюционеры.

Враждебность аббата республике сказывается и в его отношении к Блезо и Жермону: в первом он видит «глупца, но очень опасного», а во втором — «опасного шпиона». В отношении аббата к слугам Детерни сквозит, помимо ненависти, явный страх перед новыми порядками. По собственному своему заявлению, он больше всего опасается «закона» и рекомендует Флоримону в своих делах с Жермоном всегда использовать лицемерие и вообще «делать вид» будто он «раскаивается» в своем поведении игрока и развратника (д. 1, сц. 7). Стоит отметить, что аббат, будучи арестован первым, тотчас же взваливает всю вину на Детерни. Вильнёв подчеркивает этим обстоятельством, что аббату совершенно не свойственна солидарность со своими единомышленниками, что он всегда готов предать их, думая прежде всего о самом себе, что он предельно эгоистичен.

Отрицательным действующим лицам комедии «Нет больше во Франции незаконнорожденных» присуще агрессивное отношение к республике и вместе с тем крайняя разобщенность, эгоистическое отношение к людям. Положительные персонажи, друзья и покровители Кола — Жермон и Блезо, Матюрен и Санкюлот, не говоря уже о самом Кола, напротив, отличаются своей преданностью новым социальным отношениям, установившимся после революции, и своей солидарностью. Они всемерно приветствуют революционные порядки и гордятся тем, что им довелось жить после революционного переворота. Стоит отметить тесно связанный с этим исключительно высокий уровень сознательности у всех положительных персонажей, не входящих в состав так называемых образованных слоев населения. Они отчетливо сознают значение перемен, совершающихся на их глазах.

«пьесами большого зрелища», представляют значительный шаг вперед в развитии писательницы в том отношении, что они изображают уже не вождей, не руководителей народа, а самый народ. Дело уже не только в изменениях происходящих в объективном мире, как в «Аристократе» у Фабра д'Эглантина, дело не только в людях, обладающих высоким сознанием и пониманием перемен, как в «Преступлениях дворянства» и в «Подлинном друге законов» Вильнёв. Дело в сознании людей из народа, которое как бы пропускает через себя эти изменения, отдает себе отчет в их значении и смысле, дело в том, что сознание становится здесь достоянием всех, что оно перестает быть собственностью, принадлежностью отдельных выдающихся личностей. В этом можно видеть явное влияние на гражданку Вильнёв комедии «реального факта», создававшейся в первой половине 1794 г., хотя нельзя отрицать того, что многое уже намечалось в «Преступлениях дворянства» Вильнёв (1793).

«Нет больше во Франции незаконнорожденных». Любопытен здесь прежде всего образ старого крестьянина Матюрена, именующего декрет Конвента о побочных детях, по которому последние получают право на часть состояния своего отца, драгоценным и мудрым. Матюрен сознает свою бедность, но не желает быть кому-либо в тягость, отказывается от денег Флоримона и прогоняет аббата,, явившегося к нему с поручением от Флоримона в отношении Розы, так как не может сдержать свое возмущение его «дерзостью». Он предпочитает обратиться за помощью к родине. Он знает, что в ее глазах «больной земледелец» «уважаемое существо». Он не сомневается в том, что Республика поможет ему — в этом все его надежды. «Твои боги — золото и тирания, наши — невинность и свобода», — гордо заявляет он аббату (д. II, сц. 6). Он понимает при этом, несмотря на угрозы аббата, что ему некого бояться, так как «правосудие не продается теперь изменникам», что он — честный гражданин, которого угнетают, что он имеет право «быть услышанным» и что, если он прав, его «возьмут под свою защиту законы» (д. II, сц. 7).

Столь же высокий уровень сознательности, столь же объективное понимание новой исторической ситуации обнаруживаем мы у старого слуги Жермона, когда он отказывается содействовать Флоримону в его ухаживаниях за бедной девушкой Розой. Он говорит, что не намерен «продавать свою честь», не желает быть прислужником наподобие вельмож старого режима, которые готовы были сделать что угодно за золото и были уверены, что можно торговать добродетелью. Он убежден, что добродетель не живет во дворце вельмож, что богачи обворовывают и обесчещивают семьи, обманывают невинность и разрушают нравы. Себя он считает прежде всего честным человеком, будучи уверен, что таким и умрет. Для поведения Жермона очень существенно, что он все время чувствует рядом с собой благожелательную и всегда готовую прийти к нему на помощь Республику, что он рассматривает свои действия согласованными с интересами Республики, что он связывает поступки Флоримона в его частной жизни с его отношением к государству. Он недаром склонен рассматривать как изменника Родины всякого безнравственного человека, использующего свое богатство, чтобы соблазнить добродетель. Стремясь спасти Розу от посягательства Флоримона на ее честь, он готов сообщить о намерениях Флоримона властям, прибегнуть к закону, чтобы поставить под его покровительство невинность и наказать порок (д. 1, сц. 5).

Особенно любопытен по своей высокой сознательности среди положительных персонажей комедии «Нет больше во Франции незаконнорожденных» молодой слуга Блезо. Он явно противостоит образам слуг в классицистской комедии, которая не касалась социальной униженности слуг, и отличается от них уверенностью в своих правах и в своих силах. Он напоминает слуг из «Преступлений дворянства» и «Подлинного друга законов»,— слуг, пробуждающихся от рабской приниженности. Показательно уже возмущение Детерни по поводу того, что Блезо ведет себя с ним как с человеком одного и того же звания. Детерни издевается над Блезо в связи с тем, что тот «верит в великолепное имя Равенство» (д. 1, сц. 1). Сам Блезо удивляется «надменности и самодовольству» своего хозяина, не ставит ни во что разницу между господином и слугой и считает, что нужно делать различие только между хорошим и дурным гражданином. Блезо утверждает, что, как бы ни был он от природы робок, он, по собственным словам, тотчас выпрямляется, стоит только услышать, что ему «угрожают ударами палки», и что он «знает очень хорошо», как вернуть эти удары. Подвергнувшись угрозам со стороны своего хозяина, Блезо заявляет, что ему «надоело... отдавать себя в наем» за «малую толику денег», за «плохую одежду», и после этого покидает Детерни.

Очень показательно для Блезо, что, отвергая сословное неравенство, отрицая буржуазию, он резко отличается тем самым от слуг в комедии Лесажа. Блезо — противник богатства уже потому, что оно превращает хорошее сердце в плохое. Он приводит в пример Детерни — богатого человека, у которого золото хранится «во всех уголках дома» и который, несмотря на это, всегда сердит, всегда находится в дурном настроении (д. 1, сц. 10). Блезо не намерен следовать примеру Детерни, не желает видеть в нем образец. Не менее важно для Блезо, что он весьма высоко оценивает Республику и что он ставит в прямую причинную зависимость Революцию и пробуждение своего самосознания, уверенности в своих правах. Любопытна его убежденность в том, что он «уже 5 лет (т. е. с начала революции. — Д. О.) волен пользоваться своим кулаком», если хозяин вздумает дать ему пощечину. Его кулак, по его мнению, служит для того, чтобы «умерять дерзких», которые «оскорбляют природу» (д. 1, сц. 12). Если Детерни полагает, что революция «придала плутам, вроде Блезо, дерзость», то Блезо поправляет Детерни, заменяя слово «дерзость» словом «смелость» (д. Ill, сц. 4). Блезо рекомендует подкидышу Кола, который жалуется на свое одиночество, больше «держаться за Республику». «Это — мать всех французов, они — братья» (д. 1, сц. 10). Понятно, что к братьям не относятся, по мысли Блезо, ни Детерни, ни Флоримон, ни аббат де Сен-Фирмен. Они утратили право называться братьями, так как стали политическими противниками и тем самым потеряли имя французов.

которое пытались включить в себя и «пьеса большого зрелища», и комедия «реального факта», входит теперь в произведение все-таки недостаточно полно. Это связано с тем, что действие обеих комедий гражданки Вильнёв остается в пределах дома, не вмещает в себя сражений, восстаний, деятельности толпы, многолюдного коллектива, не совершается за стенами дома, на площадях, на улицах. В «Безумии Жерома Пуэнтю» все события происходят в комнатах дома Жерома. В пьесе разрешается к тому же чисто семейный вопрос, Бонифас увозит к себе в деревню своего внука и своих братьев — Жерома и Эйсташа. Точно так же действие во второй комедии Вильнёв не выходит за пределы дома Детерни и комнаты Матюрена и разрешает семейный вопрос — судьбу подкидыша Кола, отцом которого оказывается Детерни.

Правда, камерный характер комедии Вильнёв — и об этом никак нельзя забывать — носит особый характер. Он напоминает камерность комедии «реального факта», он предполагает существование второго плана, находящегося за сценой. Во второй комедии Вильнёв ее камерный характер не так подчеркивается к тому же тем, что семейный вопрос переплетается в ней с преступлениями Детерни И де Сен-Фирмена против общества, с их спекуляциями золотом, а самая пьеса кончается арестом Детерни и де Сен-Фирмена. В центре ее в то же время уже не комический герой, как в «Безумии Жерома Пуэнтю», а найденыш Кола, абсолютно не вызывающий насмешки, возбуждающий лишь жалость, человек, не удовлетворенный положением в обществе и даже страдающий от него.

Как бы то ни было, но некоторое сужение тематического диапазона в комедиях Вильнёв, по сравнению с созданными ею же «пьесами большого зрелища», сопровождается и небольшим ослаблением обличительной остроты отрицательных образов в ее новых произведениях. Совершенно закономерно, что структура образа Жерома Пуэнтю не только представляется более острой, нежели структура отрицательного образа у Фабра д'Эглантина, но что она вместе с тем характеризуется несколько нейтрализованной по сравнению с образами Дорлиса из «Подлинного друга законов» той же Вильнёв или Модерантена из «Умеренного» Дюгазона, или же Перро из «Паникера» Депре. Зло, которое Жером способен причинить, несколько снижается к тому же тем, что он болен, сошел с ума, невменяем, что зло, содеянное им, относится к прошлому. Еще более важно, что Бонифас, увозя Жерома в деревню, надеется не только на его выздоровление, но и на то, что он станет нормальным человеком, освободится от предрассудков и от прокурорских склонностей и замашек. Существенна сатирическая ослабленность и для образа Схоластики, которая не совершает никаких вредных деяний для государства, а вредит только в частной жизни, наносит вред только семье Жерома.

«Нет больше во Франции незаконнорожденных», среди отрицательных персонажей которой только один Флоримон — злодей в частной жизни, в то время как зло, причиняемое Детерни и де Сен-Фирменом, принадлежит к государственной сфере. Детерни и де Сен-Фирмен недаром попадают в конце пьесы в тюрьму, точно так же как в «Подлинном друге законов» Дорлис, в «Умеренном» — Модерантен, а в «Подлинных санкюлотах» — Дюрмон. Но здесь стоит отметить то, что аббат де Сен-Фирмен первоначально появляется в пьесе как только комический персонаж. Он изображен «смешным маленьким человечком», от которого всегда «плохо пахнет» (д. 1, сц. 8.) Блезо всегда затыкает нос двумя пальцами при его выходе на сцену, чтобы не слышать вони, которая от аббата исходит (д. 1, сц. 10). Фигура аббата, который обнаруживает в конце пьесы лицо государственного преступника, приобретает тем самым двойственный характер, вызывает не только возмущение, но и смех, причем смех далеко не сатирического порядка.

«пьес большого зрелища», создававшихся в годы якобинской диктатуры, сохранили, впрочем, много образов и тем, внушенных революцией (образы Блезо, Матюрена, Бонифаса и др.), и оставили вообще без изменения общую принципиальную направленность первых произведений гражданки Вильнёв. Достоинства комедий, заключающихся в наличии образов людей из народа, образов, направленных и против старого режима, и против складывающегося нового буржуазного строя, проявляются особенно наглядно, если сравнить эти комедии с пьесами 1793—1794 гг., отражающими нарастание термидорианских тенденций и обращенными, хотя и в крайне завуалированной форме, против народа и революции.

«Совершенное равенство» Дорвиньи, «Бедное семейство» Плантера, «Столяр из Вьерзу» Кювилье и «Возобновление договора» Л. П. Хотя постановка на сцене этих пьес относится к 1793 или к первой половине 1794 г., т. е. ко времени якобинской диктатуры, появляются они в печати только после 9 термидора, продолжая, таким образом, жить и в термидорианской Франции. Персонажи пьес Дорвиньи, Плантера, Кювилье и других чрезвычайно характерны. Это буржуа Френкер и его жена, дружелюбно относящиеся к слугам и подчеркивающие полное отсутствие социальных различий, «совершенное равенство» между слугами и хозяевами. Это богатый купец Вервиль, идущий навстречу желаниям и потребностям своих арендаторов. Это богатый купец Гранден, который возмещает своему племяннику Полю незаконно отобранное у него состояние.

Любопытно, что в пьесах «Совершенное равенство», «Возобновление договора», «Бедное семейство», «Столяр из Вьерзу» основные положительные персонажи — уже не слуги или крестьяне, как в «Безумии Жерома Пуэнтю» и в пьесе «Нет больше во Франции незаконнорожденных», действующие там независимо, по внутреннему убеждению и презирающие богатство. Это — богач-филантроп или бедняк, охотно принимающий помощь и поддержку богатого благодетеля. В «Бедном семействе» главный герой — бедняк Поль, но вместе с тем сын состоятельных родителей, он с благодарностью принимает помощь своего дяди, богача Грандена. В «Столяре из Вьерзу» столяр Роже, исполненный республиканских и патриотических чувств, с радостью женится на Лоре — дочери богатой вдовы. В пьесах этих даются в значительно более смягченной форме, нежели в комедиях гражданки Вильнёв, и образы врагов. Богатый аристократ Гобервиль, действующий в «Столяре из Вьерзу», враждебно относится к новым порядкам, с удовлетворением отмечает, что в республиканской армии много дезертиров, что генералы-республиканцы изменяют родине, что в Париже неспокойно и т. д. Он старается всеми силами избежать набора в армию, так как не хочет воевать за республику. Гобервиль показан при этом в пьесе глупым, никчемным, трусливым, не представляющим никакой серьезной опасности для революции. Все эти пьесы вообще лишены того духа презрения к богачам и богатству, который определял «Безумие Жерома Пуэнтю» и «Нет больше во Франции незаконнорожденных», — пьесы, в которых были еще очень сильны идейные установки якобинских жанров — «пьесы большого зрелища» и комедии «реального факта».

Примечания

«Игроке» комический образ маркиза, которого Реньяр высмеивает за его пьянство, легкомыслие, склонность к дуэлям и к игре, а также Шевалье в «Рассеянном», которого Реньяр изображает бездельником, все время подтанцовывающим, насвистывающим, непрерывно причесывающимся, острящим и смеющимся.

2 Детуш обличает в своих комедиях расточительство дворян, их антидемократизм, высокомерие, презрение к низшим.

«Воздушные замки» была поставлена на сцене 20 февраля 1789 г., т. е. за пять месяцев до революции.

4 Реформа комедии, произведенная Бомарше, который в «Женитьбе Фигаро» передвинул слугу на центральное место пьесы, была косвенно совершена под влиянием Просвещения и, в частности, под воздействием так называемой мещанской драмы. Но и Бомарше тем самым, что он оставил Фигаро слугой, показал, что он вышел за пределы классицизма не полностью, а лишь частично.

«Тартюфе» и «Скупом» и особенно в «Дон Жуане» и «Мизантропе», многое выглядит по-другому, чем в обычной комедии классицизма, со многого снимается пелена комедийной сниженности, многое поднимается до уровня трагического, а комедийное осмеяние превращается в сатирическое обличение. Но одновременно, с другой стороны, повышается скепсис и исчезает или становится бессильным положительный герой.

6 Правда, в трагедии классицизма у Корнеля, Расина очень большую роль играло государство, но последнее соотносилось с личностью непосредственно, независимо от сословий и т. п.

7 Следует здесь отметить, что временами, например в «Судье», сам герой выступает в качестве покровителя.

10. Там же, стр. II.

11. Там же, стp. XVI.

12. Там же, стp. XVI-XVIII.

14. Там же, стр. III.

15. Там же, стp. XXXIV-XXXVI.

16. Там же, crp. lll-IV, XIII-XIV.

20 История не сохранила нам инициалов гражданки Вильнёв.

«пьесы большого зрелища» от драматических произведений Мерсье на национально-исторические темы, относящихся к 1772 г. («Жан Аннюйе») и 1782 г.

(«Разрушение Лиги»). Мерсье тоже изображал в своих произведениях участие простых людей в исторических событиях. Он тоже не отделял их бытовое, частное существование от истории. Но частная жизнь, жизнь обыкновенных, простых людей изображалась у Мерсье все-таки как функция истории, как отзвук, следствие больших исторических событий, которые зачинались дворянами и королями. У Вильнёв, Сизо-Дюплесси, Монвеля быт оказался основой истории, простые люди — такими же двигателями ее, как дворяне и короли.