4
Представление о литературном движении в области французской бытовой драматургии XVII—XVIII вв., как о развитии одного жанра — комедии — было бы, впрочем, не точным, не соответствующим действительному положению вещей. Рядом с развитием комедии и с консервативным, антисатирическим отрицанием комического, начавшемся в 30-х годах XVIII столетия у Детуша и Нивель де Ла Шоссе, создателя так называемой «слезной комедии», и нашедшем свое завершение у Коллена д'Арлевиля, мы имеем дело в 50—80-х годах с созданием близкой к Просвещению и враждебной абсолютизму так называемой мещанской» драмы. Последняя связана в своем развитии с именами Дидро, Седена, Мерсье.
Размышляя о жанре «мещанской» драмы, следует с самого же начала указать, что она противостоит жанру трагедии и остается верна той концентрации внимания на частной жизни, на быте, на существовании людей, не принадлежащих к господствующим сословиям, не руководящих государственной жизнью, которая до тех пор была отличительной особенностью комедии. Следует отметить в то же время, что «мещанская» драма внесла в комедию существенно новую точку зрения, которая радикально преобразовала комедийный жанр. Для комедии при всем том, что она сохраняла в себе и притом гораздо решительнее, чем трагедия, традиции Возрождения, оставалось все-таки крайне важным, что она одновременно с этим содержала в себе консервативные тенденции классицизма. Она соединяла гимн человеческому уму и отчетливые демократические тенденции, заключавшиеся в симпатии к народу, со значительными уступками средневековому отношению к миру. А эти уступки сводились к тому, что торжествующий над всеми персонажами классицистической комедии народный герой допускался в нее только в качестве слуги, что он представлялся социально «низким» персонажем, что он подчас вызывал не восхищение и восторг, а снисходительную усмешку4.
Правда, это снисхождение, взгляд свысока относились в первую очередь не к самой по себе изобретательности и находчивости персонажа, а к той сфере жизни, на которую направляется эта изобретательность. Существенно, что персонажу комедии не приходится преодолевать грандиозное и могущественное зло, а всего-навсего торжествовать над мелкими и ограниченными глупцами и косными людьми. Вся сила ума затрачивается у мольеровских слуг на то, чтобы поженить влюбленных, браку которых сопротивляются их отцы, матери или опекуны, у реньяровских слуг на то, чтобы составить завещание в духе, угодном герою, у лесажевских слуг на то, чтобы обобрать и хозяев, и их противников. Сила ума чрезвычайно мельчится, сталкиваясь с не столь уж значительными и даже скорей мизерными препятствиями5.
«Мещанская» драма, как она была задумана и осуществлена Дидро, а позже Мерсье, снимает комедийную, принижающую окраску с образов положительных персонажей. Она сталкивает их с препятствиями, угрожающими самому их существованию, она обнаруживает (это более всего относится к Дидро) в них людей нового-типа. Драматургия Дидро, его «Побочный сын» (1757) и «Отец семейства» (1758), принципиально отличается от классицистской трагедии и комедии, прежде всего в том отношении, что для нее перестает играть главенствующую роль принцип личности. А этот принцип, восходящий к Ренессансу, определяет собой творчество Корнеля, Расина, имеет некоторое значение для Мольера, еще более существенным становится для его учеников (Реньяра, Детуша, Лесажа). С другой стороны, он получает известное ослабление у Вольтера, а особенно у последователей последнего — у Сорена, Лемьера и Леблана — и совершенно устраняется у М. -Ж. Шенье, Арно, Ронсена.
6. А вот у Дидро, который связан уже не с культурой Ренессанса, а с культурой Просвещения, имеет определяющее значение принцип общества, коллектива, семьи. Не одиночка, щедро относящийся к людям, благорасположенный к ним, а человек, действующий в контакте с коллективом, находится в центре внимания. Очень характерен в «Отце семейства» Дидро командор д'Овиле, который отличается как раз своей самостоятельностью, своей обособленностью от других лиц, своим положением холостяка. Он недаром квалифицируется как негативный герой, как эгоист, «злодей». Он приносит с собой разлад, смуту в домашний мирок д'Орбессонов, сеет в нем недоверие, вызывает в своем зяте д'Орбессоне все самые отсталые, связанные с существованием феодализма предрассудки знатности и богатства, делает его одиноким, отрывает его от домочадцев. Командор настраивает д'Орбессона против сына Сент-Альбена, желающего жениться на незнатной и бедной девушке, против дочери Сесили, которая хочет выйти замуж за небогатого буржуа Жермейля. Он внушает д'Орбессону мысль, что браки его детей непременно будут способствовать беспорядку в обществе, смешению рангов, упадку семьи. Д'Овиле сеет недоверие и между детьми д'Орбессона. Он настраивает Сесиль против брата, а Сент-Альбена — против Жермейля, т. е. тем самым пытается поссорить его с сестрой. Д'Орбессон заявляет, что до появления командора в его доме все члены семьи «жили в мире и единстве», что с тех пор, как в доме поселился командор, «счастье удалилось из семьи».
Командора раздражает тесно спаянный семейный коллектив д'Орбесоонов. Он хотел бы видеть его раздробленным на отдельных лиц, на изолированные друг от друга элементы. При этом, правда, он хотел бы сохранить и принципы иерархии, субординации, «авторитета», все, что присуще феодализму. Он опасается независимости и свободы индивидуума. Его мировоззрение никак нельзя поэтому отождествлять и с буржуазным индивидуализмом. В глазах Дидро это представитель феодального общества, защитник авторитарных форм жизни.
Не менее любопытен образ Дорваля из «Побочного сына». Ибо Дорваль первоначально действует в драме как одиночка, находящийся вне семьи, как человек, не знающий своего отца и свою мать. Розали недаром говорит о нем, как о «чужом», как о «незнакомце». И вот в этот период своей жизни Дорваль, так же как командор, вносит смуту в дом своего друга Клервиля, наполняет его беспорядком, влюбляет в себя невесту Клервиля Розали, сам влюбляется в нее, становится соперником своего друга, доводит Розали до заявления, что она ненавидит Клервиля. Дорваль сам говорит, что до его прихода к Клервилю все были счастливы, что только от него проистекает горе, которое распространилось в семье Клервиля.
Правда, Дорваль, в отличие от командора, не остается одиночкой до конца пьесы. Он обретает в финале своего отца и женится на Констанс. Нанесенный им вред оказывается в конечном счете иллюзией, так как обнаруживается, что он и Розали — брат и сестра, а их любовь была только братской привязанностью. Дорваль к тому же в начале I акта, еще до обретения им семьи, пытается исправить нарушенный порядок и примиряет в этих целях Розали с Клервилем. Он страдает и сам от беспорядка, им причиненного, мучается от своего одинокого существования, в то время как командор испытывает огромное удовольствие от своих вредоносных действий и форменным образом наслаждается тем, что ему удалось произвести смуту. Именно поэтому Дорваль оказывается в конечном счете позитивным героем, только заблуждавшимся на первых порах, а командор является с начала до конца негативным персонажем.
«эгоиста» носителем зла, отрицательного начала — только одна сторона дела. Ей соответствует, с другой стороны, мысль Дидро о том, что для положительных героев его драм, для Констанс («Побочный сын»), для Сесиль («Отец семейства»), важнее всего не их собственная судьба, не личность, а коллектив, общество, что победу над врагом способно осуществить только содружество людей, что одинокому герою это не под силу. Констанс не случайно отождествляет «общественного человека» и «человека добродетельного». Она уверена, что имеется тесная связь между «злобностью» человека и его одиночеством. Она убеждает Дорваля не «отказываться от общества», не уходить от людей, не искать покоя в отдалении от них. Она видит свою задачу в том, чтобы удержать Дорваля среди людей, так как он может быть нужен им, способен стать «бичом надменного порока», способен «поддержать угнетенную добродетель» («Побочный сын», д. IV, сц. З). Для Сесиль существенно не ее личное благополучие, а благополучие всей семьи; она отказывается от помощи дяди только потому, что эта помощь рискует обратиться во вред брату и его женитьбе на Софи. Семья в представлении Констанс и Сесиль — это синоним гармонического общества, члены которого относятся друг к другу так, как если бы они были связаны друг с другом наподобие отца с детьми, мужа с женой, брата с сестрой, сестры с братом. Недаром отличительной чертой командора является то, что он отказывает в помощи своим родственникам, закрывает дверь перед своими племянниками, приехавшими к нему, чтобы просить его о поддержке.
Очень важно при этом, что подобное представление о возможном, идеальном обществе нисколько не означает примирения с наличным социальным строем, ибо представление об обществе, как о семье, никоим образом не распространяется на существующие общественные отношения, на строй абсолютизма. В «Отце семейства» вокруг малого мира семьи располагается совершенно не случайно большой, ужасный мир абсолютизма, в котором существуют тюрьмы, ведутся войны, совершаются убийства, имеют хождение «lettres de cachet» и т. п. Вокруг семьи бушует буря, клокочут злодейские страсти, сражаются друг с другом люди, господствует горе, отчаяние, страдание, голод и жажда, болезни. Об этом большом мире в «Побочном сыне» рассказывает Андре, слуга Лизимона, приехавший с ним из Америки, попавший в плен к англичанам (действие происходит во время войны Англии с ее бывшими американскими колониями), испытавший ужасы плена и пребывания в тюрьме. Из большого, за пределами семьи находящегося мира, из сферы хаоса и ужаса порой совершаются прорывы в малый, семейный мир. Из сферы хаоса приходит командор, вносящий раздор в семью. Он приносит с собой королевский приказ о заточении в тюрьму Софи. Он пытается заключить в тюрьму Сент-Альбена. Он приводит с собой вооруженных солдат. Командор уточняет своим)! действиями характер большого мира, так как сам он, судя по тому, что он располагает «letter de cachet», т. е. королевским приказом о заключении в тюрьму без суда и следствия, находится в органической связи со старым режимом.
которое составляет центральное событие драм Дидро. В «Отце семейства» сталкиваются две идеологические системы. Одна из них, пессимистическая, принадлежащая командору, утверждает, что люди — носители и проводники зла. Но это направление мысли терпит крах и опровергается Другим, которого придерживаются Сент-Альбен, д'Орбессон и которое исходит из того, что признание людей злыми — это клевета на них, что люди заслуживают лучшего обращения с ними, что они нуждаются прежде всего в сострадании и помощи. Зло, таким образом, не подвергается реабилитации, оправданию. Под защиту берется не оно, а его жертвы.
«Побочном сыне», где пессимистический, ущербный, неправильный взгляд на мир, принадлежащий Дорвалю, перекрывается и побеждается точкой зрения Констанс, точкой зрения оптимистической и вместе с тем более глубокой, всеобъемлющей и правильной. Пессимистическое, безнадежное мировоззрение Дорваля усматривает в человеке «жалкую игрушку событий» («Побочный сын», д. II, сц. 5), некое печальное и несчастное существо, полное страхов, боязней, ужасов, закинутое в «хаос предрассудков, пороков, сумасбродств и несчастий». Дорваля приводят в ужас всюду им обнаруживаемые «безумие и нищета людей». Человек является, по его мнению, то создателем, то жертвой «чудовищных взглядов». Констанс полагает, что зло в мире ограничено, что оно уступает по своей мощи добру. Она верит, что «время варварства», «темные времена» миновали, что век «просветился», очистился от мрака. Но из этого не следует оправдания существующего, так как Констанс не утверждает, что добро уже полностью победило. Она считает, что окончательной победы добра еще следует добиваться, что добро — результат деятельности людей с «сильной душой». Эти люди — «братья всех добродетельных существ», отцы всех «несчастных», «друзья человеческого рода». Они свободны от предрассудков и способны реализовать «честные, полезные и великие замыслы» (д. IV, сц. З).
Характеристика людей с «сильной душой», содержащаяся в речах Констанс, так же как осуждение ею «темных времен», века «фанатизма», т. е. средневековья, феодальной эпохи, еще раз подчеркивает обращенность драматургии Дидро против старого порядка. Она акцентирует и ее направленность против консервативных тенденций в старом классицизме, классицизме Корнеля и Расина и близость ее к трагедии Вольтера, к ее бунтующему, мятежному герою. Эта характеристика подкрепляется тем, что у Дидро наряду с персонажами, которые перестраиваются и перевоспитываются, т. е. наряду с д'Орбессоном («Отец семейства») и с Дорвалем («Побочный сын»), мы сталкиваемся в том же «Отце семейства» с Сент-Альбеном. А Сент-Альбена отличает как раз то, что он напоминает бунтующих героев Вольтера и его последователей. Он недаром бросает своему отцу обвинение в том, что он тиран, заявляет, что в мире именно оттого слышны «жалобы», что бедняк лишен смелости, а богач бесчеловечен.
«верхам» общества. Он не намерен бросать Софи ради «высокого ранга, чина, предрассудков». Он не желает, чтобы его женитьба рассматривалась как связь, основанная на материальном интересе и честолюбии. Он ценит деньги, богатство лишь постольку, поскольку они могут смягчить и устранить нищету, поскольку при их помощи Софи будет накормлена, одета и не будет жить на чердаке, не станет страдать от нищеты. Он ценит людей не за их богатство и знатность, а за их личное достоинство, за их личную доблесть и добродетель.
забывать, что источником смелости и глубокого внутреннего обаяния Сент-Альбена является Софи, бедная девушка, существующая своим трудом, живущая в крайней нищете на чердаке, причем ежедневная ее работа начинается с восходом солнца, а кончается при свете лампы. То, что Дидро связывает все лучшее, что есть в сыне богатого буржуа д'Орбессона, с девушкой, живущей в нищете, указывает на глубокие демократические симпатии писателя. Театр его резко отличается от последующего развития «мещанской драмы» в той форме, какую ей придал Седен, и прокладывает путь к той ее разновидности, которую мы обнаруживаем у Мерсье. Правда, сам Дидро несколько снижает демократические тенденции своей драматургии тем, что открывает в Софи в конце пьесы не девушку из народа, а девушку из зажиточной буржуазной семьи, только впавшую в крайнюю нищету и вынужденную вследствие этого зарабатывать себе пропитание трудом.