Приглашаем посетить сайт

Обломиевский. Литература французской революции.
4. Андре Шенье и революция, параграф 3.

3

Если Малерб — зачинатель лирики классицизма во Франции, лирики свободного, раскованного человеческого сознания, то прямым продолжателем Малерба следует считать Никола Буало. На I первый взгляд, правда, Буало, судя по его сатирам, которыми открывается его творческая деятельность, очень далек от поэзии Малерба: ему чужд одический, возвышающий пафос последнего, стремление поэта воспевать и превозносить лиц, социально более могущественных, чем он сам. Для него неприемлем взгляд Малерба на эти лица снизу вверх, преклонение перед ними. Буало, выдвигая жанр сатиры, подчеркивает ограниченность и недостаточность поэзии, направленной на восхваление и воспевание существующего. Он как бы боится похвал и похвальных слов, сам не верит в успешность своих поисков положительного героя, «достойного фимиама». С большей легкостью и с большим удовольствием он, по собственному признанию, высмеивает людей и их пороки, описывает жуликов и круглых дураков, рифмачей и фатов, скупцов и расточителей. Несмотря на это серьезное отличие от Малерба Буало в своих сатирах — только более полно и более последовательно — проводит ту самую тенденцию к воспеванию активности человека и человеческого сознания, которая уже обнаруживалась у Малерба.

Поэт, подвергающий действительность суду разума, проводящий мир через свою оценку, несомненно выказывает большую самостоятельность. Сатира Буало делает поэта судьей и обличителем, акцентирует его деятельную позицию в отношении мира.

Другое дело, что эта деятельная позиция человека сводится у Буало, так же как ранее у Малерба, к активности человеческого разума. Она суживает возможности человека перед лицом реальной жизни. О сатире Буало нельзя, конечно, сказать, что в основе ее лежат субъективистские позиции, что в ней не содержится ничего, что относилось бы к объективному миру, что все в ней определяется сознанием человека, его разумом. Напротив, если вспомнить подробное описание обильного обеда с длинным перечнем разнообразных блюд в 3-й сатире или галерею человеческих типов в 4-й сатире (фигуры педанта и волокиты, ханжи и вольнодумца, игрока и стихоплета), то станет ясно, какую большую роль играют у Буало факты реальной действительности. Особенно в этом убеждает 6-я сатира, где даются картины Парижа, парижских пожаров, парижской толпы, где рассказывается о толкотне, суматохе и давке на улицах столицы, о том, как сталкиваются кареты, повозки, тележки, всадники, как встречаются лакеи, ремесленники, плотники, которые, тащат на себе доски, как путь преграждают рабочие, чинящие мостовую, или кровельщики, которые угрожают уронить с крыши черепицу, как проходят по улицам стада быков и похоронные процессии, а улицы после дождя превращаются в бурные потоки грязи.

Учитывая обилие фактов и реалистических деталей в сатирах Буало, нельзя вместе с тем упускать из виду, что эти факты и детали присутствуют в сатирах не как элементы действительности, существующей независимо от автора, не как некая объективная закономерность, в которой поэт пытается разобраться, в которую он стремится проникнуть. Факты и детали парижской жизни фигурируют у Буало как доказательства его мысли о том, что Париж представляется для небогатых людей (к их числу относится сам поэт) местом неудобным и вредным, местом, из которого надо как можно скорее бежать. Картина Парижа в сатире — это совокупность примеров, пусть почерпнутых из жизни, но приводимых поэтом в подтверждение и обоснование его тезисов, совокупность примеров, специально подобранных поэтом. Не внешний мир и его внутренние связи, возникшие независимо от поэта, лежат в основе образов Буало, а именно эти тезисы, мысли о мире, концепция существующего, сложившаяся у поэта, определенная его точка зрения на окружающее, определенный взгляд на мир. Сознание и состояние сознания представляются Буало первоочередными. Элементы реального мира являются для него лишь деталями, подчиненными взгляду, точке зрения поэта.

Поэт не изображает в своих сатирах реальных людей, противоречивых и индивидуально-своеобразных. Он исходит, например, и разума, он постепенно приходит к выводу, что существующее не может быть объектом одной только сатиры, что сатира не в состоянии правильно передать и изобразить все в жизни общества. В соответствии с этим Буало, отступая от первоначальных, более радикальных позиций, делает короля объектом и адресатом второго жанра, жанра послания, дополняющего сатиру. Он изымает короля из ведения сатиры. Создав свои первые 9 сатир (всего их у него 12), он переключается на послания, куда не допускаются сатирические мотивы, но вводятся мотивы одического порядка.

«панегирика» все-таки приобретает в посланиях, обращенных к королю, достаточную весомость и значительность. Это происходит от того, что король фигурирует в послании не только как адресат, с которым советуются и к которому обращают рекомендации. Он предстает в них и как объект изображения, как герой, на которого поэт, следуя здесь вслед за Малербом, взирает снизу вверх; поэт воспевает короля и восхищается им. Изгнанный из сатиры пафос восторга возвращается, таким образом, в посланиях Буало. Входит в послания и признание социальной иерархии абсолютизма, и дистанция «верха» и «низа» в обществе.