7
Если революционная ода и гимн включают в свой мир образ врага, то еще более значительным новаторством революционной лирики явился образ единомышленника, соучастника, соратника, который старая, дореволюционная ода вообще не знала. Это вызывалось прежде всего тем, что дореволюционная лирика исходила из настроения поэта-одиночки, единолично, на свой страх и риск оценивавшего или восхвалявшего мир, подвергавшего действительность суду своего разума. Поэт высказывался в дореволюционной оде от своего имени, от своего «я», даже не допуская, что рядом, в реальном мире у него могут быть союзники, соратники.
Другим, не менее важным обстоятельством являлось то, что авторы од и гимнов, вводя в свой кругозор образы соратников и единомышленников, тем самым вводили в свое поле зрения образ народа, на сторону которого они стали и от имени которого они обращались к слушателю. Народ в лирике классицизма, судя по Малербу и Буало, вообще не фигурировал, а если и появлялся там, то случайно, образ его не был наделен каким-либо особым смыслом. Даже у Вольтера или Гельвеция, т. е. в просветительской лирике, направленной против старого режима, обличающей тиранов и деспотизм, он по сути дела отсутствовал, скрытый под именем «человека» или в крайнем случае под именем «несчастного». В вольтеровской оде «О прошлом и будущем» (1775) народ даже третировался как неблагодарный, глаза его объявлялись здесь «неспособными вынести блеск», а вся слава движения к будущему относилась к одному человеку, под которым Вольтер имел в виду Тюрго, министра Людовика XVI, пытавшегося провести реформы старого режима.
Отсутствует народ и в поздней просветительской лирике, например в «Королях» Лебрена, оде, созданной в 1783 г., т. е. за шесть лет до революции. Образу деспота, который отличается здесь своим анархическим своеволием и самовластием, противопоставляется в оде Лебрена, так же как в посланиях Вольтера и Гельвеция, образ просвещенного монарха. По одну сторону стоят деспоты — Нерон, Калигула, Карл IX, на другой стороне — Марк Аврелий, Траян, Тит, Людовик XII, Генрих IV. В виде такого «просвещенного монарха» представлен у Лебрена и молодой Людовик XVI, недавно вступивший на престол (за девять лет до оды) и собиравшийся при помощи Тюрго и Неккера производить реформу абсолютистского строя (XXIII—XXIV строфы). Следует только напомнить, что и Тюрго, и Неккер в 1783 г., когда создавалась ода, ушли уже под давлением феодальной реакции в отставку.
Людовик XVI же, несмотря на его явные уступки феодальной реакции, представлялся здесь еще «просвещенным монархом».
«просвещенного монарха» определяет и ту особенность оды Лебрена, что она представляет собой обращение или послание к властителю государства, точнее к Людовику XVI. Лебрен следует здесь еще традициям посланий Буало, также обращавшего их к королю, Людовику XIV, и традициям посланий и од Вольтера, адресовавшегося в них к прусскому королю Фридриху II. В короле, главе государства, Лебрен, так же как Буало и Вольтер, видит еще основную движущую силу истории, единственно способную видоизменить ход последней. Совсем не случайно, что «просвещенный монарх» рассматривается в оде «Короли» как активное начало, долженствующее устранить феодализм в его первоначальном, «непросвещенном» виде. Поэтому Лебрен и призывает короля «разрушить Бастилию» (IX строфа), уничтожить «lettres de cachet» (XV строфа), отменить «воинственную элиту», т. е. двор, вооруженную охрану, аристократию, которая ставит между королем и народом страх (X строфа). Очень показательно, что Лебрен угрожает в своей оде королям не гневом и местью народа, а богом и угрызениями их собственной совести. Видя в себе обличителя королей, он заявляет, что короли должны бояться его лиры (XXI строфа). Он позволяет себе только мечтать о «пробуждении дремлющих наций», хотя уже называет последние «народами-государями» (peuples-souverains), которых свергли с престола короли (XXII строфа).
Любопытен для «Королей» как для типично просветительской оды и образ мудреца (un sage), который также показывает, что Лебрен 1783 г. еще сосредоточивал положительное начало не в массе, а в одиноком мыслителе, носителе разума и истины, о котором, кстати, также уже говорилось и в поэзии Вольтера, и у Гельвеция. Мудрец признается Лебреном за существо, «единственно достойное быть господином других людей», «если таковой, — добавляет поэт, — вообще нужен». Только мудрец по-настоящему может «сопутствовать богам». Он именуется к тому же «королем самого себя» (I строфа), «действительно величественным монархом», существом, блеск которого идет не от короны. Это смертный, не бог, но человек, возвышенный и справедливый (II строфа).
Образ мудреца, восставшего против деспотизма абсолютной монархии, против тиранов и рабов, сохраняется в революционных одах, создающихся в первые годы после переворота (1790— 1791), в частности в «Оде на перенесение праха Вольтера в Пантеон» М. -Ж. Шенье и в его же «Оде на смерть Мирабо». Судя по оде, посвященной Вольтеру, последний — это «божественный смертный» и «благодетель земли» (III строфа). Поэт полагает, что «творческое дыхание» Вольтера сделало нас тем, что мы есть (IV строфа). Еще сильнее пережитки просветительской оды в стихотворении М. -Ж. Шенье на смерть Мирабо. Мирабо характеризуется у М. -Ж. Шенье как «величественный ум», у него «гордое сердце героя» (VII строфа), его душа «непоколебима и возвышенна» (VIII строфа). Это «великий человек», который стоит ста королей и более драгоценен, чем все принцы, слава которых угасает сейчас же после того, как им закрыли глаза (V строфа). Мирабо, по словам М. -Ж. Шенье, гордо отвечает «от имени народа и закона» министру Людовика XVI, «рабу короля» (III строфа), явившемуся разогнать Национальное собрание. Мирабо обличает преступление фаворитов королевского трона (III строфа). Его могущественное красноречие побеждает врагов свободы (II строфа).
«Оде» М. -Ж. Шенье и заурядным людям, которых природа «распространяет во множестве» и которые являются обычно или тиранами или рабами (VII строфа). М. -Ж. Шенье, правда, не игнорирует в «Оде на смерть Мирабо» и деятельности народа. Он не скрывает, что народ овладел государством. Но народ совершает свой подвиг все-таки вслед за Мирабо, ведомый им, при звуках речей Мирабо, который, кстати, именуется у М. -Ж. Шенье «новым Гракхом» (II строфа).
Гимны и оды, создающиеся начиная с весны 1792 г. (вспомним «Марсельезу») и особенно в период якобинской диктатуры (1793— 1794) в противовес классицистической и просветительской оде, выдвигают на первый план уже не мудреца и тем более не просвещенного монарха, одним словом, не исключительную личность, а народ. Убежденность в том, что решающая движущая сила истории заключена в народе, воплощается ранее всего у Лебрена в его «Патриотической оде», написанной в конце 1792 или в 1793 г. Лебрен рассказывает здесь, как «государь» (souverain) — так квалифицируется поэтом народ — возвращает себе свои права, похищенные у него королями, в то время как «временные короны» гибнут на головах королей (I—II строфы). Поэт интерпретирует здесь революцию как восстановление прав народа, как восстановление первоначального положения в мире. Здесь же действуют «коронованные разбойники», которые образовали «бесчестную лигу» против народов, «свергнутых с трона» (II строфа). Из «Второй республиканской оды» мы узнаем, как «справедливая» власть заняла место «скипетра захватчика» (VII строфа). Мысль Лебрена развивает и М. -Ж. Шенье. В «Песне выступления в поход» (1794) «представитель народа» обращается к «врагам Франции», к «королям, опьяненным кровью и высокомерием», и заявляет им, что они должны «трепетать» при виде «приближающегося народа-господина», им остается одно — «спуститься в склеп» (II строфа).
«Короли», уже в ней поднимался вопрос об исконных правах народа на власть в стране. Отличие гимнов и революционных од от оды «Короли» заключается, однако, не в самом этом вопросе о правах, который, кстати, еще до Лебрена был поставлен Ж. -Ж. Руссо в «Общественном договоре». Главное для гимнов и революционных од не в том, что они этот вопрос ставят, а в том, что он предстает перед создателями гимнов реализованным в действительности. Они имеют дело с народом, уже осуществившим в жизни идею о своих правах. Именно поэтому авторов революционных од и гимнов увлекает образ народа как завоевателя этих прав и победителя, как храбреца и отважного воина. Народ не только восторжествовал над феодальным строем в собственной стране, но и стойко обороняется от завоевателей и интервентов, явившихся извне, и даже переходит в наступление на них.
Лебрен во «Второй республиканской оде» восхищается французами как «победителями королей» (XXIII строфа), в «Третьей республиканской оде» он снова восторгается ими как «победителями кровожадных тиранов» (X строфа). Поэту ясно, что «предназначение французов — побеждать» (XVI строфа) и он отмечает здесь же «неукротимую отвагу воинов» (XV строфа). «Первая республиканская ода» Лебрена завершается басней. В ней речь идет о ливанском кедре-гиганте, вершина которого «царствовала над горами, поднималась до небес». Человека, который «пресмыкается, как червяк», у его подножия, кедр этот «оскорбляет», смеется над ним, держит его в «пренебрежении». И вот «червяк» поднимается и обрубает топором голову кедра, «царя лесов». «Окружающие деревья радуются его трауру; освобожденные от его тени, они поднимаются вверх как братья. Гордость великолепного великана карает червь», — так заканчивается басня.
«Гимне в честь Свободы» сообщает о том, как народ одержал победу над своими древними угнетателями (VII строфа). Французы названы в том же гимне «храбрецами» (VI строфа). М. -Ж. Шенье в «Гимне в честь Свободы» восторженно сообщает, что народ завоевал власть (I строфа), французы, в его представлении, — это прежде всего «победители королей» (II строфа), поэт вдохновенно превозносит в «Гимне в честь Победы» «торжествующие мечи» республиканцев (припев), воспевает «сверкающие взоры... отважных воинов» республиканской армии (VII строфа). Т. Руссо в «Призыве к смерти королей» говорит о французах как о «народе смелых» (V строфа).
«Третьей республиканской оде» про отступление армии интервентов, сравнивает французов с орлом, который «низвергается в воздухе с высоты на противника». Французский народ напоминает поэту «непокоренную реку, всепожирающий огонь» (XIV строфа). Поэт восхищается «неукротимой смелостью» республиканских воинов, которые отразили королей, «сообщников Бурбонов». Он сопоставляет воинов с Апеннинами, которые «стойко противостоят осаждающим их грозам» и «напору буйного северного ветра» (XV строфа)26.
Характеризуя французский народ, как народ победителей, Лебрен, Руже де Лиль, М.Ж. Шенье и другие поэты говорят об особенностях его внутреннего, психологического склада, формирующегося в борьбе против абсолютной монархии и интервентов. Они, именно поэтому, пишут о храбрости и отваге французского народа. Так, Лебрен в «Третьей республиканской оде» рассказывает, как «пали гордые идолы и народ воссел на их обломках», особое внимание обращая на то, что народ «осмелился разбить железное иго короля» (V—VI строфы)27.
«Патриотической оде» он обращает внимание на возмутившееся чувство справедливости у народов, на утрату ими своих прежних верноподданнических чувств: «их справедливость возмутилась» и «отомстила» за прежнюю «слепую любовь» к королю,— пишет Лебрен (IV строфа)28.
«Альза» при звуках труб патриотов оживают французы, задавленные игом (IV строфа). В «Гимне в честь Разума» Руже де Лиля человек в результате революции «открывает свое достоинство», в его «великодушном сердце» возникает «возвышенное сознание своих прав» (III строфа). В сердце человека поражен порок; в нем «распускаются ростки добродетели» (X строфа).