6. РЕВОЛЮЦИОННО-МАССОВЫЕ ПЕСНИ
1
Если революционные оды и гимны выражали взгляды и настроения всего третьего сословия, если в них, также как в трагедиях М. -Ж. Шенье, Ронсена, Арно, а отчасти и как в «пьесах большого зрелища» (вспомним «Народы и короли» Сизо-Дюплесси и др.), еще не учитывалась внутренняя расщепленность третьего сословия, то авторы революционно-массовых песен, распевавшихся в 1789—1794 гг., исходят уже из этой расщепленности. В песнях отражается при этом идеология социальных низов, бедноты.
Конечно, революционно-массовые песни никак нельзя отрывать от гимнов и революционных од и тем более противопоставлять им. Они вообще более тесно связаны не столько с дореволюционными народными песнями, сколько именно с революционными одами. Ибо они исходят не вообще из сознания народа, а именно из революционного народного сознания.
Песни обретают свои подлинные очертания, свои жанровые особенности далеко не сразу. В 1789—1791 гг. и даже в начале 1792 г. они еще во многом сливаются со стихотворениями М.Ж. Шенье, Лебрена и др. Окончательно как самостоятельный жанр они оформляются лишь в 1792—1794 гг. в эпоху борьбы якобинцев за власть и в эпоху якобинской диктатуры, когда создаются «Карманьола» (1792), «Песня о котле» (1792), «Песня о принудительном займе» (1793), «Песня санкюлотов» (1793) и др. И этому нисколько не противоречит тот факт, что уже в первые годы революции создаются такие яркие и оригинальные песни, как «çа ira!» (1790), «Письмо одного башмачника к другому» (1789). Их следует рассматривать как зародыши революционно-массовой песни и никак нельзя в то же время забывать о заключенных в них подчас мотивах «успокоения», прекращения «волнений», дальнейшего свертывания революции («çа ira!»), а также об их иллюзиях в отношении королевской власти («Письмо одного башмачника к другому»).
общего с революционной одой и гимном. Это Общее выражается и в темах, мотивах, образах, и в способах лирического выражения, и в приемах изображения объективного мира. Любопытно в этой связи, что песни, создающиеся в большинстве случаев безымянными певцами и распространяющиеся в многочисленных редакциях и вариантах, числят вместе с тем среди своих авторов и более или менее известных тогдашних поэтов. Песни создаются Сильвеном Марешалем, Аристидом Валькуром, Теодором Руссо, Ладре, Раде и др. При этом некоторые из перечисленных поэтов, например Валькур и Т. Руссо, создают одновременно с песнями гимны и революционные оды. О близости буржуазно-революционного течения, нашедшего свое выражение в стихотворениях М. -Ж. Шенье, Лебрена, Руже де Лиля и др., и течения плебейского, проявившегося в революционно-массовых песнях, в первую очередь свидетельствует их содержание, их идейная и тематическая направленность. Близость песен и од напоминает лишний раз о том, что плебейство было в те времена авангардом «третьего сословия» в его борьбе против феодализма. Она свидетельствует вместе с тем, что в первые годы революции и даже еще в 1792 г. буржуазно-революционное течение было способно, как в особенности показывает «Марсельеза» Руже де Лиля, выражать настроения народных масс Франции.
Как бы то ни было, но для идейной и тематической направленности революционно-массовых песен весьма характерна их враждебность старому режиму и его пережиткам в революционные годы. Песни, правда, усиленно отражали в первый период революции своеобразные иллюзии в отношении королевской власти, особенно отчетливо проявившиеся в песнях 1789 г., в «Письме одного башмачника к другому», в «Обетах нации» и в «Солдате-патриоте». Иллюзии эти допускали художественную трактовку образа короля как положительного персонажа. Но королевская власть представлялась тогда многим, даже самым радикально настроенным политическим деятелям вроде Робеспьера, явлением, далеко не враждебным революции и народу. Иллюзии эти к тому же оказались очень непрочными. Начиная со второй половины 1791 г., после попытки Людовика XVI бежать за границу, и особенно в 1792—1793 гг., они уступили место резкому и критическому отношению к королю. Уже в «Карманьоле» (1792) король изображается чрезвычайно неприязненно, образ его освобождается от апологетических мотивов. Куплеты «Франсиада», распевавшиеся в декабре 1793 г., именуют старых французских королей, похороненных в аббатстве Сен-Дени, «палачами», «дурнями», «шарлатанами». Куплеты противопоставляют им действительных героев, «мучеников свободы» — Марата и Лепелетье. Песни 1789 г. обходили молчанием дореволюционных властителей страны. Песни эпохи революционного террора отказываются замалчивать их пороки.
Отношение песен к дворянству и к королевским чиновникам было резко отрицательным и прямо враждебным с самого начала революционных событий. Уже в одной из песен на взятие Бастилии упоминается «шайка господ», которой предлагается «убираться вон». В «Новой песне на взятие Бастилии» снова обличаются аристократы, сопротивляющиеся революции. Речь идет здесь об «угрожающей гидре», которая «дышит бессильной злобой» и сто голов которой должны быть обрублены топором. В «Письме одного башмачника к другому» (1789) говорится как о коварной и антинародной силе — о «больших сеньорах», которые жиреют, в то время как народ стонет. При этом если король первоначально противопоставлялся в песнях сословиям, бывшим до 1789 г. привилегированными, изображался в качестве лица, перешедшего на сторону революции, ставшего противником аристократии, которая якобы обманывала лучшего из королей, то впоследствии он был включен в отрицательный образ старого мира и оказался противопоставлен революции.
«Неверующие или перенесение святых» высказывается явное предпочтение крепостям перед соборами, пушкам — перед колоколами, ядрам — перед святой водой, песням — перед молитвами. Здесь объявляется, что «святые места», как многие называют готические сооружения, т. е. церкви, —это лавочки, где «продают» и «вкушают» бога. Вместо того чтобы обращать песню против дьяволов, Валькур призывает к походу против деспотов, считает своими священниками воинов, усматривает рай в домашнем очаге. В песне 1789 г. «Аллилуйя» римский папа недаром именуется индюком, поп — жуликом, архиепископ — мерзавцем.
Для политической и идейной направленности песен, сближающей их с гимнами и революционными одами, очень характерно также то, что они резко враждебно настроены против эмигрантов, бежавших за границы родины, вождей международной феодальной реакции и особенно против интервентов, пытавшихся посягнуть на границы Франции и отменить все завоевания революции. Революционно-массовые песни поддерживают и продолжают мотивы и идеи «Марсельезы». Бороться против «Испанца, Австрийца, Англичанина и Пруссака» призывает песня «Поголовное ополчение санкюлотов». Она предвещает врагам, что все они будут «глотать пыль», т. е. будут сокрушены и опрокинуты. Не менее характерен патриотический пафос песни «Санкюлот», относящейся к 1793 г и направленной против захватчиков.
Этого рода образ был характерен для революционных од и гимнов и перешел к ним из лирики классицизма и Просвещения. В песне «Путешествия Красного колпака» (1792) речь идет о «гордых деспотах», которых можно встретить за рубежом, и в Лондоне, и в Берлине, и в Вене, и в Риме, и в Турине, и в Мадриде. В то же время здесь же говорится о Равенстве; оно распространяется от Парижа до Японии и от африканцев до лопарей. В «Песне о котле» (1792) упоминаются, с одной стороны, современные солдаты французской республики и современные «коронованные бандиты», с другой — карфагеняне и римляне.
Еще отчетливее близость революционно-массовых песен к гимну и революционной оде проявилась в присущих им художественных способах лирического, субъективного выражения. Подобно стихотворениям Лебрена, Дезорга, М. -Ж. Шенье и в отличие от камерного жанра элегий и посланий, которые до революции создавались А. Шенье, Вольтером и Гельвецием, песня обращена не к отдельным лицам, а к большим скопищам, толпам людей, касается событий, затрагивающих интересы самых широких масс населения. Она возвещает победы революции, низвержение абсолютизма, установление политического равенства, а вслед за тем и ликвидацию конституционной монархии. Также как ода и гимн, революционно-массовая песня характеризуется своей преимущественной действенностью и активностью. Она далека от пассивно созерцательного отношения к миру, который отличал просветительскую поэзию. Создающаяся в годы восстаний и массовых народных движений, она полна, подобно оде и гимну, лозунгов, которые зовут к действию. Она призывает к решительной, самоотверженной борьбе, к смелым, героическим поступкам. Именно поэтому огромную роль в песне, также как в революционной оде и гимне, играют обращения к участникам событий, о которых она повествует. Так в одной из песен, посвященных падению Бастилии, мы встречаем обращение к национальным гвардейцам, участвовавшим во взятии крепости. Автор песни называет их «победителями Бастилии» и приветствует их за то, что они спасли население Парижа от избиения и расправы. В «Куплетах, посвященных Нации» и относящихся к тому же 1789 г., приветствуются гренадер Дюбуа и офицер Эли за их храбрость и смелость, проявившиеся при штурме Бастилии.
повелительного наклонения глаголов, которые обозначают процессы еще не совершающиеся в реальном мире, но только предполагаемые возможными, проектируемые сознанием, мыслью. Так для песни «Поголовное ополчение санкюлотов» характерны призывы, побуждающие друзей к «массовому» наступлению или, точнее, к «движению вперед», чтобы «уничтожить врагов», «подавить тиранов», «утвердить республику над их окровавленными телами»1. А в «Новой песне на взятие Бастилии» столь же характерны формы повелительного наклонения, призывающие «дрожать изменников», как только они «увидят нашу твердость»2.
Преобладающая роль в песнях всякого рода лозунгов и призывов, переносящих изображение за пределы настоящего времени, объясняет огромное значение для песни категории будущего, которая, кстати, встречается довольно часто и в революционных одах, например у Лебрена. Песня зовет в будущее, рисует то, что должно быть. При этом в отличие от оды и гимна она вообще отвергает всякие описания давно прошедших событий, всякое повествование, относящееся к событиям далекого прошлого. Что касается будущего, то устремленность песни в грядущее нередко становится в ней уже не дополнением к главному, как в «Третьей республиканской оде» Лебрена, а временами совсем вытесняет это главное, занимает его место. Не случайно самые замечательные песни периода революции «(çа ira!» и «Карманьола» — оказываются в центральных своих эпизодах устремленными в будущее. В «çа ira!» говорится, что того, кто возвысился — снизят, того же, кто снижен — возвысят3«Карманьола» обращена к друзьям, призывает их к единству и бесстрашию перед лицом врагов. «Если враги нападут на нас, мы отбросим их в сторону»4— поется здесь.
Авторы революционно-массовых песен, так же как Лебрен и М. -Ж. Шенье, воспевают не только крушение старого режима, не только победы над интервентами. Они, так же как Лебрен и М. -Ж. Шенье, поднимают вопрос о распространении принципов французской революции на соседние, еще находящиеся под властью феодализма страны, другие государства Европы. Они только ратуют при этом в отличие от авторов гимнов и революционных од за победу в этих странах социальных низов третьего сословия, за торжество бедняков, санкюлотов. Показательна в этом смысле «Патриотическая песня», относящаяся к 1791 г. В ней утверждается, что «все идет хорошо» в «отмщенной» Франции и что все будет идти хорошо на «обиженной земле»5.
Еще более выразительна в этом смысле песня «Путешествия Красного колпака», воспевающая головной убор, окрашенный в красный цвет. Его носили сторонники революции и он был ее символом. В песне этот Красный колпак, освобождая всюду от феодального гнета бедноту, санкюлотов, распространяет свою власть на другие страны. И при этом приводит в трепет не только ближайших соседей Франции, но и турецкого султана. Песня обращается к «рабам, детям Магомета», которые станут «свободными, получив этот колпак», «пойдут в бой против деспота» и «благословят на глазах султана новый тюрбан французских санкюлотов»6.
Здесь же, наконец, следует отметить и оптимистический пафос, веру в будущее, уверенность в своих силах, господствующие в революционно-массовых песнях и снова сближающие их с гимнами и революционными одами. Разрыв с трагическим, минорным мировосприятием появляется уже в песнях, посвященных падению Бастилии. В «Куплетах, посвященных Нации» (1789), поется своеобразная отходная «железному веку» и «постыдному Рабству», заявляется, что «наши беды прошли». «Патриотическая песня» 1789 г. призывает отдаться веселью, откинуть заботы и печали. Песню «Обеты республиканцев», возникшую в период Конвента, пронизывает уверенность в том, что свобода будет царствовать повсюду, что Равенство восторжествует, а Деспотизм испустит последнее дыхание, что прусский бандит падет, а адская клика интервенции отправится к дьяволу. В «Песне о котле» говорится о радостном настроении, которое царит среди сторонников нового строя. Певец высказывается здесь против холодности, высокомерия, ратует за приветливость, братство, веселость. Наиболее ярко выражен оптимизм, радостное восприятие мира в «(çа ira!», где непрестанно говорится о том, что все удастся, все «пойдет», где непрестанно повторяется, что все предсказанное осуществится, что волнения улягутся, что хорошие времена придут.