Приглашаем посетить сайт

Обломиевский. Литература французской революции.
7. Лирика Сильвена Марешаля, параграф 7.

7

Лирика Марешаля революционных лет не сводится, однако, к разобранным выше мотивам и образам, продолжающим традиции поэта, сложившиеся в конце 70-х годов. Во многом она серьезно противостоит этим традициям. В ней появляется нечто новое, отражающее глубокий переворот, происшедший в эти годы во французском обществе. В ряде стихотворений, включенных в сборник «Бог и священники», а также в сборник «Французский Лукреций», мы обнаруживаем прямые отклики на события, относящиеся к первым годам революции. В 78-м фрагменте поэт объявляет, имея в виду начало революции, что «свет разума», наконец, «появляется и блистает».

В 113 фрагменте упоминается о «восставших подданных бога», которых «тяготило ярмо».

Наиболее развернуто рассказывает Марешаль о революции во Франции в 79, 119 и 124-м фрагментах. В первом из них речь идет о новом свете, который, наконец, сверкает над вселенной, о новом дне, о счастливой перемене, затем о побежденных предрассудках, от которых земля освободилась, о людях, ставших более просвещенными и мудрыми, и, наконец, о будущем, которое открылось перед взорами поэта. 119-й фрагмент рассказывает, что царство лжи, наконец, «испустило дух»8. Он сообщает, кроме того, что пало величественное здание религии, оставив после себя одни священные обломки. Поэт именует это здание «колыбелью предрассудков», а также «местопребыванием хитрецов». 124-й фрагмент повествует об испепеленных обломках Бастилии, о бежавших деспотах, о народе Парижа, о пиках, которыми были вооружены в годы революции санкюлоты.

в мире, не только в тематике, содержании фрагментов. Оно сказывается также на художественной манере, на творческом методе поэта. Среди фрагментов Марешаля, относящихся к третьему периоду, наряду с жанром размышления, обращенного поэтом к самому себе, появляются фрагменты, содержащие возражения, диспуты, споры. Поэт уже не погружен в себя, в свои размышления. Он наступает на внешний мир. Он прорывается через рамки лирического созерцания, отказывается от пассивности лирического героя. В стихотворениях второго периода споры с людьми инакомыслящими были довольно редки. В 20-м фрагменте поэт даже высказывался за «нейтральность», за «молчание», считал, что диспуты — бесполезная трата времени, что человек, чтобы избежать заблуждения, должен предпочесть ему «сомнение», но никак не открытую борьбу, не спор. В 30-м фрагменте Марешаль предлагал друзьям быть менее строгими, взирать на несчастья более снисходительным взором, склонялся к прощению заблуждений. Он призывал наслаждаться настоящим, «продолжать сон детства», сохранять беззаботность отроческих лет, его невинное веселье. По существу он считал излишним борьбу и наступление. В этом отношении поэт оказывался частично позади Вольтера с его стихотворными речами «О человеке» и даже Буало с его сатирами. Он оставался в этом отношении еще за пределами классицизма и тем более Просвещения, в рамках поэтической системы Парни.

И вот для фрагментов третьего периода форма спора становится определяющей. Поэт оспаривает мнение богословов, утверждающих бытие бога, считающих, что бог — всеобщая первопричина, что все от него исходит. Он опровергает мнения людей, уверенных в том, что народ нуждается в религии; он яростно возражает тем, кто полагает, что бог, а не люди, совершил революцию. Среди стихотворений третьего периода мы находим примерно в 20 фрагментах цитаты или закавыченные суждения, против которых Марешаль выступает, оспаривая эти суждения, противополагая им свои соображения и выводы. В стихах Марешаля появляется «чужая мысль», с которой он полемизирует.

Форма спора, которая становится теперь господствующей в поэзии Марешаля, подчеркивает воинствующий, наступательный характер, который приобретает в третий период творчество поэта. Этот характер выражается еще резче в том, что фрагменты, впервые опубликованные в сборнике 1793 г. «Бог и священники», включают в себя не только ответы и возражения поэта на мысли других людей, но также и требования или поведения, обращенные к врагам и призывающие к уничтожению последних. Поэзия выходит теперь временами у Марешаля и за рамки идейных диспутов и столкновений. Она превращается в отличие от поэзии Вольтера, Гельвеция в прямое вмешательство поэта во внешний мир, в мир, населенный другими людьми и вещами. Поэт недаром требует от храмов и алтарей, чтобы они «пали» (78-й фрагмент), т. е. призывает к действиям, которые должны привести к разрушению зданий, являющихся символами религии. Он требует от божества, чтобы оно сложило свою власть (113-й фрагмент), т. е. по существу требует, чтобы сложили власть не боги, а попы. И, наконец, требования Марешаля обращаются уже непосредственно к последним, он высказывает пожелание, чтобы священники замолчали, спустились с кафедр (118-й фрагмент).

Действенный, активный характер, приближающий лирические фрагменты Марешаля эпохи революции по сути дела уже не к Вольтеру или Буало, а к создателям революционных од и гимнов, к Руже де Пилю, Э. Лебрену, М. -Ж. Шенье, а также к создателям революционно-массовой песни, не ограничивается тем, что они направлены против мыслей и настроений инакомыслящих людей. Он выражается в особом характере самих обращений, переполняющих теперь стихотворения Марешаля. Обращения к другим играли видную роль у поэта и в его фрагментах второго периода. Но там они не являлись призывами к переменам, сводились к констатации, к осмыслению существующего положения вещей. Теперь эти обращения содержат своеобразные лозунги, побуждающие людей вести себя по-иному, по-новому, причем не только иначе мыслить, но и по-новому действовать. Призывы поэта имеют своей целью возбудить настроения, которые бы охватили тысячи и десятки тысяч людей. Они должны создать у этих людей определенные убеждения и настроения, направленные против наличных учреждений и порядков, против врагов, которых они призывают победить или уничтожить. Они поддерживают в людях, к которым они обращаются, их воинственность и возбужденность.

Воинствующий характер лирики зрелого Марешаля отражается и в некоторых чертах образа мудреца, которые выдвигаются поэтом именно в революционные годы. В 94-м фрагменте Марешаль устанавливает в качестве единственного блага мудреца «истину», и вместе с тем заявляет, что он для нее со всем порвал, «все бросил»,— и удовольствия, и почести, и богатства, что для нее он пожертвовал днями своей юности. Он мог бы воскурить «преступный фимиам» перед вельможами, мог бы получить в обмен на него их благосклонность, мог бы «блистать» у Плутуса, мог бы распространять власть предрассудков, которые кажутся «любезными для народа», т. е. религиозные верования. А вместо всего этого он прозябает и служит мишенью для ударов. В образе мудреца Марешаль подчеркивает, таким образом, его активность, характеризует его поведение, действия, поступки. В 123-м фрагменте — тот же принцип воинствующего, активного отказа от славы и роскоши. Марешаль прямо заявляет здесь, что по-настоящему исполнен силы только тот, кто ничего не ждет от вельмож. Этого достойного уважения человека не ослепляет сверкающий трон, он смотрит равнодушно на восседающее на троне невежество, усмехается, с жалостью глядя на многочисленные титулы, на великие имена. Над ним не имеют власти честолюбие и золото, а также слава, которую он презирает. Поэт и сам намерен «укрыться в область посредственности» и призывает своих сограждан бежать вместе с ним от «избитых путей», искать счастья в «сфере неизвестности».

«купленных авторов» и — главное — против «боязливых умов». Его приводили в возмущение консервативные люди, которые уважают свои мнения лишь в том случае, если последние являются «старинными» и рассматривают всякую новую истину как преступление. Он отмежевывался здесь же от тех, кто утверждал, что не стоит «противиться потоку злоупотреблений», т. е. действиям привилегированных сословий и королевской власти, так как это сопротивление все равно ни к чему не приведет. Оно бесцельно, напрасно. Марешаль, наконец, уже в то время был не согласен с теми, кто утверждал, что «народ рожден для заблуждения», что размышлять о многом следует лишь про себя, не внося тревогу в душу ближнего. Истина к тому же убеждала уже тогда поэта в беседе с ним, что он должен «бороться с предрассудками», нести истину во все концы света.

«один против всех») выступлениях поэта против предрассудков. Поэт представлялся окруженным «слепцами». Речь шла к тому же лишь о том, чтобы он действовал в согласии со своим сердцем, а не по приказу лиц вышестоящих. Согласно рекомендациям Истины, поэт не должен был принимать «господина с двойными законами», т. е. бога, который создает одновременно и добро и зло. Однако поэт вместе с тем должен был «отдаться ходу вещей», т. е. по сути дела должен был не предпринимать ничего, что вело бы к изменениям в объективном мире, за пределами сознания. Мудрец рисовался, таким образом, Марешалем в его стихотворениях конца 70-х годов далеким от какого-либо подлинного бунтарства.

к Человеку и заверял его, что тот не рожден быть «низким рабом». Он призывал его «поднять голову, вновь обрести свое достоинство, раскрыть глаза, без содрогания смотреть на небеса». Поэт звал людей шествовать к счастью более твердым шагом, не «бояться бога», считать, что «таинственный призрак», наконец, разрушен. Особенно любопытно, что в этом же фрагменте содержался призыв «разбить свои оковы»9. Однако весь характер приведенного обращения Марешаля к Человеку свидетельствовал, что речь шла не о каком-то реальном восстании против чего-то находящегося вне поэта, ни о каком-либо наступлении или нападении на угнетателя и сокрушении врага, а лишь о поведении человека, которое должно было стать автономным, независимым от покровителя или противника. Имелось в виду даже не освобождение от каких-либо явлений внешнего мира, а лишь освобождение сознания от некоторых враждебных ему идей. В этом смысле следует понимать и призыв: «разбить свои оковы», т. е. иными словами отказаться от мысли о преклонении перед богом. Речь могла идти только об идее, так как бог, согласно поэту, не существует10.

Марешаль третьего периода уже не довольствуется такого рода освобождением или, вернее, «самоочищением». Он обращается во вне, переходит в атаку, в наступление на враждебный ему внешний мир.