1.3. Своеобразие индивидуального стиля Шиллера-прозаика
В разговоре с Эккерманом 14 апреля 1824 года, касаясь стиля различных писателей, Гёте отметил, что
«... стиль писателя - точный слепок его внутреннего мира»,
причём
«... стиль Шиллера всего прекраснее и действеннее, когда он не философствует». 171
Между тем первое, что обращает на себя внимание при знакомстве с художественной прозой Фридриха Шиллера - это идейно-философская общность его новелл и неоконченного романа «Духовидец» с другими произведениями автора: драмами, исторической и философской прозой, медицинской диссертацией.
Кроме того, для повествовательных сочинений и драм Шиллера общим моментом является напряжённость интриги, пристрастие автора к изображению пограничных состояний внутреннего мира героев. Нравственный кризис персонажей вызван экстремальными обстоятельствами, зачастую в криминальном духе. Писатель уделяет большое внимание изображению различных видов подлости и предательства, проявляя при расшифровке внутренних механизмов происходящего проницательность, достойную детектива. Эта особенность повествовательного дара Шиллера послужила причиной появления ряда исследовании, лежащих на стыке литературоведения и других дисциплин.172
В то же время в области стиля наблюдаются заметные различия между драматическими и эпическими творениями сочинителя.
Вообще, случись читателю сравнить рассказы Шиллера с его драмами, не будучи осведомлённым об авторе, думается, что принадлежность тех и других перу одного человека вызвала бы определённые сомнения. Именно такой казус произошёл с невестой Шиллера Шарлоттой Ленгефельд (1766-1826), не распознавшей руку автора в опубликованной в «Немецком Меркурии» («Teutsche Merkur») за 1789 год новелле «Игра судьбы». Это обстоятельство до крайности опечалило Шиллера, ибо, как показывает его письмо Лотте от 5 февраля 1789 года, он считал, что даже в подобных «незначительных» вещах авторская манера должна быть узнаваема.173
Любопытно, что друг Шиллера Кернер безошибочно угадал авторство новеллы именно по стилю и тону повествования, впрочем, ему могло помочь в этом и воспоминание об анекдоте с похожим сюжетом, слышанном когда-то от Шиллера. 174
Очень часто приходится слышать о «необузданности» пьес Шиллера, особенно молодого Шиллера. Данное суждение хотя и не совсем научно, но, несомненно, имеет право на существование. В подтверждение можно привести слова одного из зрителей по поводу премьеры «Разбойников» в январе 1782 года: после сцены у башни
«... театр стал похож на дом умалишённых: горящие глаза, сжатые кулаки, топот ног, хриплые крики в зале! Незнакомые люди со слезами обнимали друг друга, женщины близки были к обмороку. Это было всеобщее возбуждение, хаос, из мрака которого возникает новое творение». 175 Очевидно, что подобный эффект был вызван и стилевыми особенностями самой пьесы. «Буйство» ранних драматических произведений немецкого автора образует разительный контраст с его прозой. Кажется, что
«... из двух методов: либо читатель должен воспламениться, подобно герою, либо герой должен успокоиться, подобно читателю»,176
Шиллер в своей прозе предпочёл второй.
Шиллер-драматург говорит, по крайней мере, в своих юношеских драмах, с очень сильным субъективным пафосом; напротив, Шиллер-повествователь дистанцируется от своих героев, в его задачу не входит «подкупить» читателя ораторским искусством,177 скорее он хочет посредством отстранённого, сугубо делового изображения событий преодолеть разрыв «... между историческим субъектом и читателем» (как в «Преступнике из-за потерянной чести»)178. Такая «холодность» писателя по отношению к своим героям позволяет Шиллеру сохранить «республиканскую свободу читающей публики».
179
В этом отношении показательно вступление к новелле «Великодушный поступок из новейшей истории». Проза Шиллера в противоположность упомянутым в «Великодушном поступке...» романам и трагедиям, идеализирующим и романтизирующим действительность, представляет из себя авторизованный слепок с окружающего мира.
Шиллер-прозаик анализирует, как в представленных обстоятельствах мог себя повести тот или иной человек и как он в итоге поступил; исследует условия, при которых «сердце» даёт отпор «необходимости», и условия, при которых «необходимость» устанавливает свой диктат над велениями «сердца». Проза Шиллера свидетельствует о том, что его гораздо меньше интересует результат того процесса, в центре которого волей или неволей оказалось действующее лицо, нежели взаимосвязь между компонентами события с одной стороны и личностным поведением с другой.
Это более всего просматривается в «первостепенной по значимости»180 новелле Шиллера «Преступник из-за потерянной чести». Беспристрастность, акцент на психологии преступника, а не на событийной составляющей преступного деяния - две черты, ярко проявившиеся в новелле. Во вступлении Шиллер-новеллист следующим образом обозначил сферу своих интересов:
«... Мы должны с ним (героем. - Д. П.) познакомиться прежде, чем он начнёт действовать; мы должны видеть, не только как он совершает свой поступок, но и как задумывает его. Его мысли значат для нас бесконечно больше, чем поступки, и нам гораздо важней источники этих мыслей, чем последствия его поступков». 181
Отправной точкой повествования служит «сердце человеческое» - вещь, по словам автора, одновременно простая (однообразная)182 и сложная. «Летопись его (человека. - Д. П.) заблуждений» для психолога и писателя Шиллера является главой всей истории человеческого существования. Дважды на небольшом отрывке текста Шиллер повторяет мысль о том, что
«... герой должен успокоиться, подобно читателю»,
если автор хочет добиться поучительности истории, не нарушая прав внимающего ему человека.
не представляла бы для современного читателя такого интереса, сводись она только к рус-соистике «Совращенного поселянина» («Le paysan perverti, ou les dangers de la ville», 1775) Н. -Э. Ретифа де ла Бретона (Rétif de la Brettone, 1778-1796) или к сентиментализму в духе «Skizzen» (1778-1796) Готлиба Августа Мейснера.183 Мало общего у Шиллера и с поверхностным бихевиоризмом, который столь свойственен «криминальной» прозе наших дней. Как отмечали ещё ранние исследователи творчества Шиллера (Я. Минор, Р. Риманн и др.), даже имя своему герою писатель подбирает с целью подчеркнуть двойственность его натуры: Шиллер заменяет принадлежавшую настоящему разбойнику фамилию Шван(н) («Schwan» в переводе с немецкого «лебедь») на «Wolf» («волк»), называя его при этом Христианом.
Христиан Вольф - не только жертва обстоятельств, в определённый момент он сознательно выбирает путь разбоя:
«... Смутно припоминаю, что у меня было желание творить зло. Я хотел заслужить свою судьбу»184.
Именно это решение, демонстрирующее механизм зарождения зла как такового, отличает героя новеллы Шиллера от доброй дюжины «похожих» персонажей и одновременно роднит Вольфа с Жаном Жене (Jean Genet):
«... Я не собираюсь скрывать в своём дневнике причины, побудившие меня стать вором, - самой простой из них была потребность в еде, однако ни протест, ни горечь, ни гнев нисколько не повлияли на мой выбор. Я делал ставку на риск с маниакальной "ревностной тщательностью", я готовил свою авантюру подобно тому, как готовят постель или комнату для любви: я воспылал вожделением к преступлению»185.
Особенность Вольфа и как преступника, и как литературного персонажа заключается в том, что в конце концов он приходит к раскаянию. Но ещё более значимо подмеченное Шиллером явление, которое он через психологизм своей прозы показал в литературной трактовке преступного пути: редкий преступник, будучи в своём уме, в начале своей «карьеры» творит зло ради зла; лишь затем, по мере погружения в бездну186 своих страстей, корыстная мотивация отходит на второй план - первостепенна сама манифестация влечения к злу, «криминальность» становится самоцелью. Это тот самый феномен, который отметил Эрнст Юнгер (Junger) после прочтения первого тома «Causes célèbres»187 (1734-1743) Питаваля (F. G. de Pitaval) - книги, к немецкому изданию которой в 1792 году Шиллер написал своё частоцитируемое немецкими литературоведами предисловие. Юнгер замечает:
«... Преступление возрастает в той же степени, в какой оно, освобождаясь от звериных инстинктов, делается всё более разумным. В той же мере исчезают и косвенные улики. Если посмотреть логически, величайшие преступления основываются на комбинациях, превосходящих закон. Преступление, кроме того, всё более перемещается из области поступка в область бытия, достигая ступеней, где оно обитает в чистом разуме как абстрактный дух зла. В конце концов пропадает и интерес - зло совершается ради самого зла. Злу рукоплещут»188
«Преступник из-за потерянной чести» довольно чётко показывает разницу между рациональным, механистическим мировосприятием Шиллера и романтическим ощущением «мирового зла», что, конечно, отразилось и на стиле.
Стилю Шиллера-прозаика свойственна экономичность: автор не тратит силы на описание безусловных истин; подробного освещения заслуживают лишь те эпизоды, где он видит возможность проинтерпретировать дуализм самого героя или двусмысленность ситуации, в которой оказался персонаж, в любом случае преследуя назидательную цель. Это руководящее правило для Шиллера в его новеллах. Так, в «Преступнике...» писатель отказывается от перечисления преступлений Вольфа после того, как тот совершил свой самый страшный грех - убийство, объясняя это тем, что
«... откровенные гнусности не содержат ничего поучительного для читателя»,189 лишь замечая, что «... второго убийства он не совершил...». 190
Стилеобразующие положения, которым Шиллер следовал в своей прозе, встретились в своём кратко и ёмко изложенном варианте позднее, в соображениях писателя по поводу сочинения своего друга - «Фауста» Гете:
«... постоянно приходится помнить о двойственности человеческой природы и о тщетном стремлении соединить в человеке божественное и природное начала... необходимо не задерживаться на сюжете, а вести от него к идеям... воображение... должно... приспособиться к служению некои рациональной идее191».
Возможно, проза писателя отразила и окрепшее к концу 90-х годов убеждение Шиллера в том, что
«... немцам доступно только всеобщее, рациональное и нравственное».192
В целом способ изложения видится лежащим в русле стилевых принципов просветительского реализма XVIII столетия. Именно в аналитичности, осторожности и непременной отстранённости кроется привлекательность прозы автора. Удивительно, но вышеназванные черты не помешали повествованию быть драматичным. Так, Г. Г. Борхердт указывает на существование одной театральной переработки «Преступника из-за потерянной чести»193194 при этом Борхердт прямо увязывает появление такой пьесы с характером новеллы, располагающим к драматизации.195 Разгадка «неожиданного» эффекта напряжённой драматичности повествования видится в мастерском владении Шиллером-прозаиком интригой. При этом постоянной остаётся заинтересованность писателя в побудительных мотивах движений человеческого духа: Шиллер оперирует определёнными константами (обычно это понятия, относящиеся к нравственной сфере людской деятельности), каждый раз преподнося их в новых обстоятельствах, иными словами, анализируя «неизменную структуру человеческой души» в изменчивом мире, где «сердце человеческое» - исходный пункт его прозаических сочинений.
Вместе с тем, проза Шиллера обладает заметным своеобразием. Её нельзя в чистом виде отнести ни к традиции романа воспитания, ни к традиции авантюрной литературы. На обособленность прозы Шиллера в немецкой литературе указывает Бенно фон Визе, замечая, что в этой прозе обнаруживается скорее родство с шедеврами испанской и итальянской новеллистики и прозой Виланда (Wieland, 1733-1813), нежели с традицией немецкого Bildungsroman.196 На самом деле творческий метод писателя, скорее всего, «впитал» в себя от нескольких течений. «Воспитание» Алоизия фон г*** в «Игре судьбы», как и воспитание Зонненвирта в «Преступнике из-за потерянной чести» или Принца в «Духовидце», не есть результат внутренней метаморфозы, происходящей из них самих. Своим падением или восхождением по ступеням мировосприятия они обязаны авантюрным событиям, «игре судьбы» в самом широком смысле. Тем самым Шиллер в очередной раз подтверждает своё философское кредо - нечто вроде «tempestatibus maturesco»,197 далеко не всегда испытывающий невзгоды становится победителем. Именно этот процесс морального совершенствования посредством волевого преодоления духовных и житейских преград стал предметом описания Шиллера-прозаика. При этом автор никогда не теряет связи с реальностью: всегда, даже при самых фантастических поворотах жизненного пути, на горизонте у героев виднеются Государство, Религия и Общество. Даже в «Духовидце», который многими воспринимался как развлекательный роман в «готическом» духе,198 «волшебные» силы, вносящие разлад в душу Принца, в действительности оказываются результатом хитросплетённого заговора, орудием в руках, вполне вероятно, исторических, но никак не сверхъестественных персонажей. 199
Шиллер не был бы Шиллером, ограничься он лишь тривиальной составляющей в своей прозе. Томас Роско (Roscoe, 1791-1871) в примечаниях к новелле Шиллера по этому поводу замечает:
«... Не (Schiller. - D. P.) was too serious and sincere in all he felt and did, to write either for his own amusement or that of others». 200
Судьбы героев прозы Шиллера полны ярких событий, неожиданных коллизий. Иногда, как, например, в «Духовидце», насыщены таинственными приключениями и в этом смысле «романтичны»; но в любом случае всё происходящее с персонажами весьма далеко отстоит от мистики и сверхъестественного, так как принципиально не выходит за рамки человеческого понимания. В этом заключается видимое расхождение Шиллера с романтиками201«судьба» и «рок» относились к трансцендентным категориям. Для Шиллера-прозаика загадочные повороты судьбы стали частными проявлениями большего секрета - секрета человеческого сердца со всеми его противоречивыми желаниями и подспудными страхами, ибо
«... Во всём частном Шиллеру видится отражение общего, подчас - космически-общего» ,202
Одновременно проза для Шиллера - орган «обычного здравого смысла»203 , что опять же налагает известный отпечаток на творческую манеру писателя, так как
«... чрезмерная эмоциональность казалась просветителям противоречащей типу нормального среднего человека, а у личности выдающейся - ослабляющей его гражданское общественное сознание». 204
«... крайне редко пользуется Шиллер в своей художественной прозе образами, взятыми из античной мифологии»205.
Шиллер очень ответственно относился к редактированию, литературной правке, подбору лексики в своих произведениях.206 Данная авторская черта отразилась и в прозе. В своих эвристических исследованиях представитель немецкой духовно-исторической школы Юлиус Петерсен отмечает в качестве характерной особенности Шиллера как редактора прозаических сочинений стремление избежать чрезмерного использования иностранных слов (Fremdworter).207 Против злоупотребления иностранной лексикой Шиллер высказывался ещё в своей Goldoni-Rezension208 «Духовидец», по мере возможностей пытался следовать этой установке. Так, в первом издании своего неоконченного романа209 у Шиллера поставлено «Sonnenschirm» вместо «Parasol» в раннем журнальном варианте. Во втором издании210 Шиллер употребляет «Frei-maurer» вместо «Масоп» и «Betrager» вместо «Charlatan». Аналогично в третьем издании211 «Banquier» заменено словом «Wechsler». Как можно заметить из словаря Гедике,212 в самом заглавии романа «Memoiren» было постепенно вытеснено «Papieren». Ещё в 1792 году Шиллер при подготовке своего сборника малой прозы заменил название новеллы «Verbrecher aus Infamie» на «Der Verbrecher aus verlorener Ehre». 213 214 При этом нужно помнить о том, что сам Шиллер отнюдь не был консерватором в вопросах развития языка, о чём свидетельствует 152 ксения, имевшая адресатом Иоахима Генриха Кампе (1746-1818).215
Точность портретных характеристик некоторых персонажей в «Духовидце» отмечали ещё Томас Карлейль216 и Людвиг Рудольф. Хорошее знание физиономики демонстрирует Шиллер и в «Преступнике из-за потерянной чести». Причём выразительность портрета достигается всего лишь несколькими штрихами. Таковы портреты Вольфа217 и встретившегося ему разбойника218«безошибочным физиономистом»219. Возможно, некоторым читателям описания Шиллера покажутся грубыми, даже натуралистичными («отпечатки бушующих страстей» на лице хозяина «Солнца» лежат «подобно изуродованным трупам на поле сражения»), но не стоит забывать, что в данном случае портрет не самоцель, а средство, работающее на основной замысел - показать двойственность природы человека. Отсутствие «проходных», случайных эпизодов - очевидный признак мастерства Шиллера-повествователя.
Так как предметом внимания писателя стали исключительно яркие характеры, Шиллер наделяет их внешностью, наиболее, по его мнению, соответствующей сильной, пусть и с преступными наклонностями, натуре. Истоки его взглядов просматриваются уже в 1780 году в написанной в Военной академии медицинской диссертации. Вообще, для стиля Шиллера весьма характерны многочисленные (и не только в прозе) литературные иллюстрации идей, изначально встречавшихся у него в той же медицинской диссертации. 220
В области техники литературного письма отдельного упоминания достойна новелла «Преступник из-за потерянной чести». Хотя и в «Духовидце» читатель не может пожаловаться на скудость писательских приёмов, подобное разнообразие на нескольких страницах текста «Преступника...» поражает. Среди используемых способов повествования - философские рассуждения, авторская речь, «Ich-Erzahlung», диалог и эпистолярная форма. По замечанию Ганса Эверса,
«... у каждого художника есть излюбленные приёмы, характерные константы: повторяется лейтмотив, колорит, определённая сюжетная линия,ход мысли»221
«константы» и у Шиллера. В «Послесловии» к продолженному им «Духовидцу» Эверс отмечает употребление письменного послания как технического вспомогательного средства, влияющего на развитие сюжета, в драмах и незавершённом романе Шиллера. 222 Можно лишь добавить, что письма играют заметную роль и в других прозаических сочинениях автора «Разбойников». В частности, в новелле «Великодушный поступок из новейшей истории» именно из письма старший брат узнаёт о великодушии младшего. В «Игре судьбы» Мартиненго «... представил князю оригиналы секретной и весьма подозрительной переписки»223, тем самым выставив Г*** как изменника. Наконец, в «Преступнике из-за потерянной чести» Христиан Вольф окончательно теряет надежду на прощение после письма своему князю.
В прозе нашло отражение и другое отмеченное Г. Эверсом «особенное пристрастие»224 Шиллера - образ человека, в силу различных обстоятельств выбирающего преступный путь. Название новеллы «Преступник из-за потерянной чести» говорит в этом смысле само за себя. В «Духовидце» Принц, по словам графа фон О***,
«... был благородным человеком, и, несомненно, стал бы украшением трона, которого он стремился достичь преступными средствами по злобному наущению». 225
В «Завтраке герцога Альбы» графиня Екатерина готова отдать приказ об убийстве находящихся у неё на положении гостей Альбы и Генриха Брауншвейгского с сыновьями, дабы прекратить бесчинства испанских солдат.
В отличие от поздней средневековой литературы (фаблио, шванки), новелл Возрождения и пикарескного романа, у Шиллера в его художественной прозе жизненная основа сочетается с «внутренним», «психологическим» действием, с изображением духовного мира человека. Своеобразие индивидуального стиля Шиллера-прозаика видится в особом сочетании историзма, точности портретных характеристик, психологизма и аналитичности вкупе с авантюрным сюжетом и напряжённой интригой. Одновременно вышеперечисленные особенности Шиллеровой прозы явились теми слагаемыми успеха, которые обеспечили ей (особенно «Духовидцу») популярность у массового читателя своего времени.
Примечания.
171. Эккерман И. -П. Разговоры с Гёте в последние годы его жизни. М., 1986. С. 120.
«Der Verbrecher aus verlorener Ehre» //Zeitschrift fur Individualpsychologie 6, 1928. S. 358-362; Rohden von G. Schiller und die Kriminalpsychologie //Aschaffenburg von G. (Hrsg). Monatsschrift fur Kriminalpsychologie und Strafrechtsreform. Heidelberg, 1906. April 1905 - Marz 1906. S. 81-88.
173. «... Daß Sie einen Aufsatz von mir im Merkur verkannt oder doch fast verkannt Haben, sollte ich Ihnen als Autor und als Ihr Freund nicht vergeben: denn auch bei unbedentenden Produkten, wie an diesem z. B. nicht viel ist, auch nicht seine soil, bildet sich doch der Autor ein, daB man seine Manier kennen musse. Sie haben also eine schreckliche Sunde gegen mich begangen, daB Sie sich's nur fast eingebildet haben - und ich weiB gar nicht, wie Sie sie wieder gut machen werden» /Щит. по: Borcherdt H. H. Spiel des Schicksals: 1. Entstehungsgeschichte //Schiller F. Werke. Nationalausgabe. Weimar, 1954 -.... S. 412.
174. См. письмо Кёрнера Шиллеру от 30 декабря 1788 года: «... Die Geschichte "Spiel des Schicksals" ist von Dir. Am Stil hatte ich's schon erkannt, aber mich deucht auch, daB Du mir eine ahnliche Anekdote vom Herzog von Wurttemberg erzahlt hast. Der Ton der Erzahlung ist Dir, meines Erachtens, sehr gelungen» /Щит. по: Borcherdt H. H. Op. cit. S. 411-412.
175. Цит. по: Шиллер Ф. Собр. соч.: В 8 т. М. -Л., 1936-1950. Т. 2. С. 463.
176. Шиллер Ф. Преступник из-за потерянной чести //Его же. Собр. соч.: В 7 т. М., 1956. Т. З. С. 496.
«//We are frequently not more delighted with the grandeur of the drapery in which he clothes his thoughts than with the grandeur of the thoughts themselves» («... Нас часто восторгает не столько великолепие одежд, в которые он (Шиллер. - Д. П.) облекает свои мысли, сколько собственно последние» (Пер. Д. Портнягина)) //Carlyle Т. The Life of Friedrich Schiller. L., 1825. P. 129.
178. Шиллер Ф. Указ. соч.
179. О значении опыта в мировоззрении Шиллера см. у Штейнера: «... Мир идей и мир опыта были для него двумя отдельными царствами. К опыту относились вещи и события, наполняющие пространство и время. Ему противостояло царство идей как действительность иного рода, подчинённая разуму. Поскольку познания притекают к человеку с двух сторон - извне через наблюдение и изнутри через мышление, - Шиллер различал два источника познания. ... Мировоззрение Шиллера происходило из философии его эпохи. Основополагающие представления, которые определили профиль этой философии и стали движущими силами европейского духовного формирования, следует искать в античной Греции» //Штейнер Р. Гёте и Шиллер //Его же. Искупление разума: От спиритуальной философии и новейшего естествознания к современной науке о духе. СПб., 2004. С. 53. О разнице в понимании значения опыта между Шиллером и Кантом см.: Tomaschek К. Schiller und Kant. Wien, 1857.
180. «... der ersten Erzahlung Schillers von Rang...» /AViese von B. Friedrich Schiller. Stuttgart, 1959. S. 310.
181. Шиллер Ф. Указ. соч. С. 497.
183. Имеется в виду прежде всего новелла 1778 года «Bliitschander, Feueranleger und doch ein Jiingling von edler Seele». Подр. см.: Riemann R. Schiller als Novellist//Euphorion XII, 1905. S. 536-537.
184. Шиллер Ф. Собр. соч.: В 7 т. Т. З. С. 5ОЗ.
185. Жене Ж. Дневник вора. М., 2005. С. 12.
186. См. символичный эпизод к новелле: Шиллер Ф. Указ. соч. С. 509.
«Знаменитые процессы» (фр.).
188. Юнгер Э. Второй Парижский дневник (1943) //Его же. Излучения (февраль 1941 - апрель 1945). СПб., 2002. С. 479-480.
189. Шиллер Ф. Указ. соч. С. 511.
190. Там же.
191. Письмо Шиллера к Гёте от 23 июня 1797 года //Гёте И. -В., Шиллер Ф. Переписка: В 2т. М., 1988. Т. 1. С. 364.
193. См.: Borcherdt H. H. Der Verbrecher aus verlorener Ehre: 5. Wirkungsgeschichte //Schiller F. Op. cit. S. 408.
194. См.: Mc. Carty A. J. Die republikanische Freiheit des Lesers. Zum Lesepublikum von Schillers «Der Verbrecher aus verlorener Ehre»: III. Wirkungsgeschichte der Erzahlung //Wirkendes Wort 1/79. S. 40.
195. «... Fur den dramatischen Charakter der Erzahlung spricht es auch, daB 1794 daraus ein anonymes Drama qeformt wurde: «Der Sonnenwirt, ein Trauerspiel in 5 Aufziigen nach Schillers Geschichte "Der Verbrecher aus verlorener Ehre"» //См. прим. 23.
196. «... Die Prosa Schillers steht in Deutschland ziemlich isoliert da; nirgends erinnert sie uns an die klas-sisch-romantische Tradition des deutschen Entwicklungs-und Bildungsromanes, wohl aber zeigt sie Wer-wandtschaft mit den Hohepunkten spanischer und italienischer Erzahlknust und auch mit der Wielands» //Wiese von B. Einfuhrung //Koopmann H. Schiller-Kommentar. Munchen, 1969. Bd. l. S. 26.
«В бедствиях мужают» (лат.). Данное изречение использовал в качестве экслибриса Эрнст Юнгер, который иногда вставал «... на двадцать минут раньше обычного, чтобы... немного почитать Шиллера» //Юнгер Э. Излучения. СПб., 2002. С. 142, 421.
198. См. Об этом: Губская Т. В. Ф. Шиллер в русской литературе XIX века: проза, поэзия: Автореф. ... канд. филол. наук. Магнитогорск, 2004. С. 10-11; Вацуро В. Э. Готический роман в России. М., 2002. С. 237-238; Вогcherdt H. H. Der Geisterseher: 6. Wirkungsgeschichte // Schiller F. Op. cit. S. 451; Ewen F. The Prestige of Schiller in England. NY, 1932. (Columbia University Studies in Lanq. & Lit. Nr. 74). P. 99; Schirmer W. Der EinfluB der Deutschen Literatur auf die Englische im 19. Jahrhundert. Halle/Saale, 1947. S. 32; Schonert J. Zur Aus-differenzierung des Genres «Kriminalgeschichten» in der deutschen Literatur vom Ende des 18. bis zum Beginn des 20. Jahrhunderts //Idem. (Hrsg). Literatur und Kriminalitat.... Tubingen, 1983. Bd. 8. S. 103.
199. В истории «готического романа» своею связью с просветительством, выразившейся в последовательном стремлении к рационалистическому объяснению «сверхъестественных» явлений, известна прежде всего Анна Радклиф (Radcliff(e), 1764-1823). Справедливости ради стоит отметить, что «Духовидец» был написал ранее почти всех романов Радклиф. Параллель неслучайна: в диссертации Фредерика Ивена (Ewen F. Op. cit., см. прим. 28.) доказательно обозначены множественные реминисценции к «Духовидцу» в «Удольфских тайнах» («The Mysteries of Udolpho», 1794) и «Итальянце» («The Italian, or The Confessional otthe Black Penitents», 1797). См. также примечания С. А. Антонова в кн.: Радклиф А. Итальянец, или Исповедальня Кающихся, Облачённых в Чёрное. М., 2000. С. 436-487, 489.
200. «... Он (Шиллер. - Д. П.) слишком серьёзно и искренне относился ко всему, что чувствовал и творил, чтобы писать для собственного развлечения или развлечения других» //Roscoe Th. Notes //The German Novelists: Tales selected from ancient and modern authors... translated... by Th. Roscoe. L., 1826. Vol. III. P. 117. Ср. высказывание создателя «русского Шиллера» Жуковского: «... Шиллер большой философ, а Бюргер простой повествователь, который, занимаясь предметом своим, не заботится ни о чём постороннем» /Щит. по: Зейдлиц К. -К. Жизнь и поэзия В. А. Жуковского. СПб., 1883. С. 40.
201. Об ошибочности отождествления Шиллера с романтиками см. у Н. Я. Берковского в его лекции «Клейст» в кн.: Берковский Н. Я. Лекции и статьи по зарубежной литературе. СПб., 2002. С. 80.
203. Письмо Шиллера к Гёте от 24 ноября 1797 года //Гёте И. -В., Шиллер Ф. Указ. соч. T. I. C. 444.
204. Верцман И. Е., Володин А. И. Просветительство //КЛЭ. М., 1962-1978. Т. 6. С. 44.
205. Прокаев Ф. И. Роман Ф. Шиллера «Духовидец» //Уч. записки Пермского ун-та. 1972. №270.
206. Впрочем, не только своих, что наглядно демонстрируют образцы литературной правки рассказов собственной супруги в 16 томе Nationalausgabe.
208. См. прим. Рихарда Вейсенфельса в: Schiller F. Samtliche Werke. Sakular-Ausgabe in 16 Bde. Stuttgart und Berlin, MDCXL. Bd. S. 194, 33ff.
209. Der Geisterseher. Eine Geschichte aus Memoiren des Grafen von O** von Friedrich Schiller. Leipzig bey Georg Joachim Goscher 1789. 2 Bl. u. 338 S. (Goedeke K. Grundrisz zur Geschichte der deutschen Dichtung. Zweite ganz neu bearbeitete Ausgabe. Dresden, MDCCCXCIII. Bd. 5. Zweite Abteilung. S. 177, Nr. 26a). С гравюрой Веста «Заклинание духов» на титульном листе.
210. Der Geisterseher. Aus den Memoiren des Grafen von O**. Erster Teil. Neue vom Verfasser aufs neue durchgesehene und vermehrte Auflage. Leipzig, Goschen 1792. 1 BI. u. 318 S. (Ibidem.). С гравюрой Пенцеля «Принц наблюдает за гречанкой перед алтарём».
211. Der Geisterseher. Aus den Memoiren des Grafen von O**. Herausgegeben von Schiller. Erster Teil. Dritte verbesserte Aufl. Leipzig, Goschen 1798. 1 BI. u. 292 S. (Ibidem). С гравюрой Шнорра «Гречанка».
213. См.: Ibidem. S. 175. Nr. l0
214. «... Ich habe ferner einige wenige altfrankische Worte, die dem Leser von heute nicht mehr gelaufig sind, geandert. So schreibe ich Quecksilber (start "Lebendiger Merkur"), Gebüsch (start "Bocage"), Versammlung (start "assemblee"), Spieler (start "Pointeur"), Andenken (start "Denkmal"), auBerster Schritt (start "Extremitat"), Beamte (start "Officianten") usw.» //Ewers H. H. Nachwort //Schiller F., Ewers H. H. Der Geisterseher: Aus den Papieren des Grafen O**. I. Teil hrsg. v. Friedrich von Schiller, II. Teil hrsg. v. Hanns Heinz Ewers. Munchen, 1922. S. 523.
215. См. комментарий И. Е. Бабанова к письму 273 в кн.: Гёте И. -В., Шиллер Ф. Указ. соч. С. 519: «... Так, в ксении 152 ("Пурист") адресату задавался вопрос: как перевести на немецкий язык слово "педант"»?
216. «... One or two characters are forcibly drawn» //Carlyle T. The Life of Friedrich Schiller: Comprehending an examination of his works. L., 1825. P. 128-129.
218. Там же. С. 506.
219. Там же. С. 514.
220. Примеры таких иллюстраций см. в разделе 1.1 наст, работы.
221. Эверс Г. Послесловие //Шиллер Ф., Эверс Г. Духовидец: Из воспоминаний графа фон О***. М., 2000. С. 376.
223. Шиллер Ф. Указ. соч. С. 525.
224. Эверс Г. Указ. соч. С. 378.
225 Шиллер Ф. Указ. соч. С. 591.