2.4. Антивоспитание Принца
Проблеме нравственного развития главного героя - Принца - в романе Шиллера уделено настолько много внимания, что это позволило некоторым исследователям поставить «Духовидец» в один ряд с классическими образцами «романа воспитания»: «Агатоном» («Agathon», 1766) Виланда и трилогией о Вильгельме Мейстере И. -В. Гёте261. Наиболее подробное описание морального становления Принца читатель встречает в начале второй книги «Духовидца». Особенности этого процесса берут своё начало в детстве главного героя. В описании детских лет Принца видны автобиографические для Шиллера мотивы: Граф фон О*** о Принце:
«... Чёрной, как ночь, была юность нашего принца; радость изгонялась даже из его игр. Во всех его представлениях о религии было что-то устрашающее, и её грозный, беспощадный образ сильнейшим образом владел его пылким воображением и удержался в нём надолго. Его бог был страшилищем, карающей десницей; вера в него - рабским трепетом или слепой покорностью, подавляющей всякую силу и смелость. Всем его детским и юношеским страстям, вспыхивающим с особой силой благодаря мощному телу и цветущему здоровью, религия преграждала путь; со всем, что было дорого его юному сердцу, она вступала во вражду; никогда не ощущал он религию как благодать, всегда она становилась бичом его страстей. И в нём постепенно разгорался против неё затаённый гнев, странно сочетаясь в душе его и в разуме с благоговейной верой и слепым страхом, - это было сопротивление владыке, перед которым он в равной мере испытывал отвращение и трепет». 262
Шиллер о себе:
«... Через печальную, мрачную юность вступил я в жизнь, и бессердечное, бессмысленное воспитание тормозило во мне лёгкое, прекрасное движение первых нарождавшихся чувств. Ущерб, причинённый моей натуре этим злополучным началом жизни, я ощущаю по сей день». 263
В одно мгновение одновременно с утратой веры в чудеса рушатся и базировавшиеся на религиозном воспитании моральные установки Принца:
«... в нём пробудился такой дух сомнения, который не щадил даже самого святого»,264
«... он вступил в этот лабиринт265 мечтателем, полным веры, а вышел из него скептиком и в конце концов стал явным вольнодумцем». 266
Суть нравственного процесса, обрисованного Шиллером, можно представить следующим образом: там, где церковные установки превращаются в жестокое порабощение, а разумом овладевают цинизм и скепсис, требуются минимальные внешние воздействия, чтобы свобода духа стала свободой от морали. Таким образом, в «Духовидце» писатель набросал схему воспитания от противного той, которая представлялась ему целесообразной и которая окончательно будет оформлена у него позднее, в 1793-95 годах, когда он займётся «Письмами об эстетическом воспитании человека». В связи с этим вернее будет говорить не о воспитании Принца, а о его развращении, так как Принц страница за страницей теряет свои моральные качества. Шиллер методично анализирует, как философская софистика со своим кажущимся изяществом и «блестящими» аргументами употребляется в практических ситуациях для оправдания неблаговидных поступков и подтачивает самый стержень человеческой натуры. Способствуют процессу расшатывания морали и враждебные внешние обстоятельства: беспорядочная жизнь, лесть, долги, ложные друзья и предатели-слуги. К чести Принца надо сказать, что за бесконечными прогулками, развлечениями и опасным соревнованием в роскоши скрывается лихорадочный поиск своего места и цели в жизни. Нерешённость этой задачи мучает Принца, он вынужден бежать от реальности, зачастую обретая в сиюминутных наслаждениях не столько счастье, сколько забвенье:
«... неужели мы должны совсем отказаться от счастья? Если нам не дано черпать радость прямо из чистейшего её источника, неужели нам нельзя обмануть себя хотя бы искусственными наслаждениями, получить из той же руки, что обездолила нас, хотя бы слабую награду взамен? 267... А что, если я искал прибежища в этом смятении чувств, дабы заглушить внутренний голос, составляющий несчастье моей жизни, успокоить чрезмерно пытливый ум, который хозяйничает в моём мозгу, как острый серп, срезая каждым новым открытием ещё одну ветку с моего счастья? 268... Когда всё, что было и что будет, погружено для меня во мрак, прошлое, как окаменелое царство, в печальном однообразии тянется позади меня, а будущее не сулит ничего хорошего, когда я вижу, что всё моё бытие замкнуто в тесном кругу настоящего,269 - кто может упрекнуть меня, что я ловлю этот скудный подарок судьбы - сегодняшний миг и жадно, ненасытно, как друга перед вечной разлукой, заключаю в свои объятья?
- Сиятельный принц, раньше вы верили в вечное добро...
- О, сделайте так, чтобы я мог осязать этот призрак, и я с охотой заключу его в жаркие объятья! Но что за радость дарить счастье призракам, которые исчезнут завтра вместе со мной? Везде вокруг меня всё мчится, всё летит. Везде толчея, каждый хочет оттеснить соседа и, торопливо выпив хоть каплю из источника бытия, тут же отойти, так и не утолив жажды. 270 Сейчас, в тот миг, когда я радуюсь своей силе, чья-то грядущая жизнь уже ожидает моего тления.271 Покажите мне что-нибудь вечное, нетленное, и я стану на путь добродетели. - Что же вытеснило у вас благородные чувства, которые когда-то были радостью вашей жизни, её путеводной звездой? Сеять ростки для будущего, служить высокому и вечному идеалу...
- Будущее! Вечные идеалы! Если отнять то, что человек нашёл у себя душе и приписал воображаемому божеству как цель, в природе, как закон,- что у нас останется?»272
«... Я похож на гонца, несущего запечатанное письмо по назначению. Что в этом письме - ему, может быть, и безразлично, - он должен только получить плату за доставку, и всё!»273
Преданность моменту и мимолётным жизненным переживаниям приводят к этическому натурализму:
«... Я хотел пасть, чтобы уничтожить все силы, питавшие источник моих страданий». 274
Приведённые выше цитаты взяты из так называемой <Философской беседы> в 4 письме барона фон ф***. Правда, точнее было бы говорить об остатках от <Философской беседы>. Дело в том, что беседа Принца с бароном вошла в окончательную книжную редакцию «Духовидца» в сильно урезанном виде, причем урезанном настолько, что немецкие академические издания предпочитают сопровождать основной текст романа приложением в виде полного текста этого теоретического отступления (который был в журнальном варианте). Русский перевод данного философского этюда не обнаружен; вошедший в основной текст романа вариант начинается со слов Принца «Значит, по-вашему...»275 и до конца письма.
В связи с <Философской беседой> возникают, по крайней мере, два вопроса: во-первых, в чём суть нового мировоззрения Принца, во-вторых, почему автор подверг в итоге такому радикальному сокращению философский диалог в своём романе?
Касательно первого момента можно сказать следующее. Принц проповедует новую для него систему моральных взглядов, весьма далёкую от помыслов о Боге и о Вечном. В его мировоззрении переплелись присущие ещё юному Шиллеру мысли о бренности всего земного, гедонизм в духе Гейнзе, индивидуалистический эвдемонизм и солипсизм. Высказывания Принца отражают внутренний кризис, перенесённый самим Шиллером. Однако последовавший за этим в жизни автора душевный подъём весной 1789 года плохо согласовывался с мрачным настроением героя. Данное несоответствие вполне могло быть одной из причин того, что Шиллеров интерес к Принцу постепенно угасал, а вслед за этим угасал интерес и к самому произведению. Может показаться странным, как навязчивая идея Принца о ценности сиюминутных земных переживаний, воплощаемая в непрестанных поисках новых удовольствий, тем не менее оставляет его глубоко несчастным. В своём 3 письме барон, сетуя на то, что поведение Принца очевидно способствует влезанию в долги, пишет:
«... Пускай бы даже производились все эти траты, лишь бы они доставляли моему принцу хоть какое-либо удовольствие! Но никогда он не был менее счастлив, чем сейчас. Он чувствует, что он уже не тот, что прежде, он потерял себя, он собой недоволен и очертя голову бросается в новые развле-чения, чтобы забыть последствия прежних».276
Причины такого несчастья Шиллер объяснил в письме Кернеру от 9 марта 1789 года:
«... где ты, по-моему, стал на неверную точку зрения, это в своём мнении, будто образ действий принца должен объясняться его философией. Он должен вытекать не из его философии, а из его неуверенного положения между этой философией и культивированными им прежде чувствами, из недостаточности этого рассудочного знания и из происходящей отсюда беспомощности его существа. Твоё заблуждение состоит в том, что ты думаешь, будто эта самая философия должна задавать тон его образу жизни. Напротив, его неудовлетворённость своей философией задаёт этот тон! Его философия, как ты сам нашёл, не имеет цельности, ей не хватает последовательности, и это делает его несчастным, и от этого несчастья он пытается бежать, приблизившись к обыкновенным людям»277.
Относительно постигшей <Философскую беседу> участи представляется двоякая ситуация. С одной стороны, сам автор в своей переписке недвусмысленно давал понять, что он остался доволен тем, как у него вышел этот эпизод:
«... Эти дни я не раз наслаждался работой над моим Духовидцем; но он почти поколебал моё христианство, которое, как известно, не могли поколебать все силы ада. Случайно мне пришлось ввести сюда философский разговор, который необходим мне для того, чтобы вполне выяснить свободомыслящую эпоху, которую переживает мой принц. При этом у меня зародились некоторые идеи, которые вы там легко найдёте (ибо избави меня Бог от того, чтобы я думал вполне так, как принц в затмении своей мысли); думаю также, что изложение произведёт на вас приятное впечатление своей ясностью». 278
«... Меня удивляет, что ты больше ничего не написал о своих сомнениях по поводу философского разговора в "Духовидце". ... А в остальном меня радует, что в оценке известных мест твой вкус совпадает с моим, но замысел, осуществлённый в произведении и воплотившийся в новой манере изложения, по-видимому, произвёл на тебя меньшее впечатление, чем я ожидал. Это могло быть от того, что всё это тебе уже не было ново, но я сам, никогда не читающий и не читавший ничего в этом роде, должен был извлекать всё из самого себя. ... Противопоставь эту философию (само собой разумеется, за вычетом той, которую я должен был придать принцу как поэтическому персонажу) философии Юлия, и ты, наверное, найдёшь её более зрелой и обоснованной». 279
действия «посредством завершённых в себе эпизодов»280, а скорее в подобных «Философской беседе> дискуссиях, которых в романе не так уж много. Тем не менее, Шиллер от издания к изданию всё больше сокращал <Беседу>281, при том, что в издании Гёшена 1798 года, третьем по счёту282, был добавлен фрагмент283, отсутствовавший в первом издании284«Духовидцем» было скорее исключением, чем правилом.
Так как Шиллер работал над романом без особого энтузиазма285 286 то зачастую складывалась ситуация, когда автор должен был в спешке выполнять требования Гёшена, нуждавшегося в продолжении «Духовидца» для очередного номера «Талии». 287 Возможно, находясь в таком положении, Шиллер в одном случае решил «сосредоточить силы своего сердца и ума на подробностях»288 «интересной темой, изложенной не без мыслей»289. Однако как писатель Шиллер не мог не сознавать, насколько неорганично выглядела <Философская беседа> в своём первоначальном объёме в контексте общей композиции романа. Кроме того, до писателя могли дойти отголоски отзывов разочарованных читателей, жаждавших продолжения авантюрных событий, ведь <Философская беседа> при всех своих достоинствах подвергала терпение публики значительному испытанию. 290 Между тем известно, как высоко ставил Шиллер в то время вкусы читающей публики.291
Какие художественные приёмы использовал автор для обозначения возросшей опасности для Принца? Видимо, эту функцию выполняет в романе смена рассказчика. По сюжету граф фон О*** вынужден уехать из Венеции по срочному делу. Возвращается на родину и лорд Сеймур (Lord Seymour).292 Таким образом, Принц теряет двух своих ценнейших друзей. Граф входит в «ближний круг» Принца не по должности в его свите, а из-за дружеской симпатии, он, наряду с лордом, один из немногих, кто почти равен ему и по положению в обществе, и по своему развитию и может возражать чрезвычайно упорному в своих склонностях Принцу на его языке293
«... были люди преданные, но весьма неопытные и к тому же чрезвычайно ограниченные своими религиозными убеждениями. Они не могли понять, какое зло творилось, и не пользовались у него никаким авторитетом. Его запутанным софизмам они противопоставляли только догматы бездоказательной веры, которые то бесили принца, то смешили его; благодаря превосходству ума он с лёгкостью отметал все их возражения, заставляя замолчать этих худых защитников хорошего дела. А тем, которые сумели вкрасться к нему в доверие, было важно только одно - как можно глубже втянуть его в свою среду. И какие перемены нашёл я в нём, когда в следующем году вернулся в Венецию!»294
Так, Принц становится заложником собственных, по существу, неплохих, моральных качеств и умственных способностей.
Примечания.
261. См.: Якушева Г. В. Воспитания роман //Литературная энциклопедия терминов и понятий /Гл. ред. и сост. А. Н. Николюкин. М., 2003. Ст. 148. В одну группу (т. н. романов итальянской школы) с «Агатоном» объединил «Духовидца» в своей «Приготовительной школе эстетики» («Vorschule der Asthetik», 1804) и Жан-Поль (Jean Paul, наст. фам. Richter, 1763-1825), правда, по другому принципу: «... образы героев и условия их жизни совершенно совпадают с тоном самого поэта, с тем, что он возвышает. Его описания и речи в романе ничем не отличаются от мира его души; ибо может ли возвышаться он над возвышенным, живущим в его душе, и возвыситься над самым высоким, что есть у него?» //Жан-Поль. Приготовительная школа эстетики. М., 1981. С. 258.
263. Письмо Шиллера Каролине фон Бейльвиц от 25 августа 1789 года //Шиллер Ф. Собр. соч.: В 8 т. /Под общ. ред. Ф. П. Шиллера. М. -Л., 1936-1950. Т. 8. С. 311.
264. Шиллер Ф. Собр. соч.: В 7 т. Т. З. С. 593.
265. О теме лабиринта у немецких романтиков см.: Thalmann М. Romantik und Manierismus. Stuttgart, 1963.
266. Шиллер Ф. Указ. соч. С. 595.
«Прогулки под липами»: «... Так, по вашему, я должен топтать ногами фиалку за то, что роза мне не даётся? Я не должен наслаждаться этим прекрасным майским днём, потому что может набежать облако и омрачить его? Так нет же: я предпочитаю исчерпать всю радость под этой ясной безоблачной синевой и тем сохранить себе скуку предстоящей непогоды. Неужели же не сорвать цветка, потому что завтра он утратит своё благоухание? Я сорву его, а когда он увянет, я его брошу и сорву его младшую сестру, которая уже пробивается из почки, благоуханная и прекрасная» //Шиллер Ф. Собр. соч. в пер. русских писателей /Под ред. С. А. Венгерова. СПб., 1901-1902. Т. З. С. 307-308.
268. Ср. со словами Шиллера о себе в 1788 году: «... Ты не знаешь, как опустошён мой дух, как омрачён мой мозг. Философская ипохондрия пожирает мою душу, все цветы моего духа грозят опасть» /Щит. по: Самарин Р. Письма Шиллера//Шиллер Ф. Собр. соч.: В 7 т. М., 1957. Т. 7. С. 618.
269. С тюрьмой будет сравнивать мир Вильям Ловелл из романа Л. Тика («William Lovell», 1793-1796): «... Мир не является бесконечной полнотой, потому что в нём нет Бога; он побледнел и потерял значение, цену, в то время как воля и жажда жизни выросли до беспредельного. Отсюда пессимизм в "Ловелле", заложенный, конечно, уже в самом идеалистическом признании призрачности внешней жизни. Мир кажется тюрьмой. "Разве мир не огромная тюрьма, - говорит Ловелл, - где все мы заключены, как несчастные преступники, в тревоге ожидающие смертного приговора?" ... И смерть страшит, грозящая концом этому призрачному существованию. И, снова гонимый ужасом, он бросается в призрачную жизнь, чтобы только забыться, чтобы только уйти от себя: "О, счастлив тот несчастный, кто за картами или вином, у женщин или за скучной книгой находит забвенье себя и свой судьбы". Но призрачный мир не даёт забвенья» //Жирмунский В. М. Нем. романтизм и совр. мистика. СПб., 1996. С. 135-136.
271. Ср. со словами Вольмара из «Прогулки под липами»: «... не правда ли, природа представляется вам теперь в виде прекрасной девушки-невесты, щёки которой залиты нежным румянцем... Из чего сделаны её белила, её румяна? Она варит их из костей своих собственных детей, - прах и тлен она превращает в блёстки, которыми ослепляет наивные взоры простаков» //Шиллер Ф. Собр. соч. в пер. русских писателей. Т. З. С. 305. «Мысли, высказанные здесь молодым Шиллером, навеяны "Вертером" (письмо от 18 августа) и "Гамлетом" (сцена с могильщиками). Они имеют целью показать, что в основе как пессимистического, так и оптимистического мировоззрения лежат не объективные данные, а чисто субъективные отзвуки пережитого» (прим. А. Г. Горнфельда).
«Правда! добродетель! это тени, туманные виденья, которые исчезнут с заходящим солнцем» //Цит. по: Жирмунский В. М. Указ. соч. С. 134. Ср. также с цитатой из «Ардингелло» («Ardinghello und die gliickseeligen Inseln», 1787) Вильгельма Гейнзе (Heinse, 1746-1803): «Мы только искры, не знающие своего назначения, которые носятся в беспредельности... Что имеет человек и каждое существо кроме настоящего? Наслаждение мгновением вдали от прошлого и будущего делает нас богами» //Цит. по: Там же. С. 91.
273. Шиллер Ф. Указ. соч. С. 614.
274 Там же. С. 615. Подобные взгляды были отмечены в своё время В. М. Жирмунским в качестве характерной черты этических представлений «эпохи бурных стремлений»: «... Изжить до конца собственную личность, вместить в душе своей всю радость и всё горе, всю полноту жизни является целью "бурных гениев", и сильная личность, стоящая по ту сторону добра и зла, - идеал времени» //Жирмунский В. М. Указ. соч. С. 91.
275. Шиллер Ф. Указ. соч. С. 611.
276. Там же. С. 609-610.
278. Письмо Шиллера сестрам Ленгефельд в январе 1789 года. Цит. по: Горнфельд А. Г. Духовидец: книга вторая //Шиллер Ф. Собр. соч. в пер. русских писателей. Т. 4. С. 626.
279. Письмо Шиллера Кернеру от 9 марта 1789 года //Шиллер Ф. Собр. соч. В 8 т. Т. 8. С. 283-284.
280. Слова Жан-Поля о развитии действия в «Духовидце», см.: Жан-Поль. Указ. соч. С. 254.
281. См. Borcherdt H. H. Das philosophische Gesprach aus dem Geisterseher: 1. Entstehungsgeschichte. 2. Druckgestaltung //Schiller F. Werke. Nationalausgabe. Weimar, 1954 -... Bd. 16. S. 452; Koopmann H. Schiller-Kommentar. Munchen, 1969. Bd. l. S. 228.
283. Речь идёт об эпизоде, вошедшем в современные издания «Духовидца» в качестве 7 письма барона фон ф***. В нём маркиз Чивителла рассказывает о своём романтическом приключении, в результате которого он стал свидетелем сцены прощания у фонтана Армянина и Гречанки. Эта сцена была опубликована в 8 тетради «Талии» «вдогонку» основным событиям романа как отдельный фрагмент с собственным названием: «Der Abschied. Ein Fragment aus dem zweiten Bande des Geistersehers», см.: Borcherdt H. H. Der Geisterseher: 3. Drucke //Schiller F. Op. cit. S. 430; Koopmann H. Ibidem. См. также: Goedeke К. Grundrisz zur Geschichte der deutschen Dichtung. Dresden, MDCCCXCIII. Bd. 5. S. 177 (26).
284. См. прим. 209 к разделу 1.3 наст, работы.
285. См. напр., в письме Кернеру от 6 марта 1788 года: «... Проклятому "Духовидцу" я до сих пор не могу придать интереса, какой демон внушил мне мысль о нём!» //Шиллер Ф. Указ. соч. С. 212; в письме Каролине фон Бейльвиц от 27 ноября 1788 года: «... В настоящее время я усиленно принялся за "Духовидца", но мне всё ещё не удалось сделать его достаточно интересным» //Там же. С. 253.
286. См. в письме Шарлотте фон Ленгефельд от 16 октября 1788 года: «... Ich habe jetzt eine gar ange-nehme Beschaftigung bei meinem Euripides, die mir lieber ist als alle Geisterseher» /Щит. по: Borcherdt H. H. Op. cit.: Einzelnachweise zur Entstehungsgeschichte //Schiller F. Op. cit. S. 417. Шиллер перевёл (с французского) «Ифигению в Авлиде» Еврипида и опубликовал её в 6 и 7 тетрадях «Талии», см.: Шиллер Ф. П. Фридрих Шиллер. М., 1955. С. 183; Goedeke К. Op. cit. S. 177 (20, 22).
«... я не написал ещё ни одной строчки продолжения» //Шиллер Ф. Указ. соч. С. 142; в письме Кернеру от 17 марта 1788 года: «... я, право, во всём этом деле заботился о выгоде Гёшена» //Там же. С. 214. См. также письма Шиллера Гёшену от 9 октября 1786 года; 3 марта, 21 мая 1787 года; 31 марта, 19 апреля, 19 июня, 21 декабря 1788 года; 8 января, 17 января, 26 января, 8 марта, 29 марта, 29 мая, 30 июля, 29 сентября, 13 октября 1789 года в: Borcherdt H. H. Op. cit.: //Schiller F. Op. cit. S. 414-423.
288. См. прим. 227 к разделу 2.1 наст, работы.
289. Там же.
290. Это допускает и Ганс Мёртль в своей статье «Философская беседа в «Духовидце» Шиллера», см.: Mortl Н. Das philosophische Gesprach in Schillers «Geisterseher» //Zeitschrift fur die osterreichischen Gymnasien. Wien, 1913. H. 12. S. 1057.
«... в «Рейнской Талии» за 1784 г. обращается к читателям: «Публика для меня всё - моя наука, мой повелитель, мой поверенный. Ей одной принадлежу я. Только перед её судилищем предстану я. Её одну только почитаю я и боюсь. Что-то великое совершается во мне при мысли, что я буду покоряться одному только приговору света и аппелировать к одному трону - человеческой душе». Любопытно, с каким чувством вспоминал Шиллер об этом юношеском энтузиазме, когда при более близком знакомстве с этим «повелителем» писал в 1799 г. к Гёте: «С публикой возможно единственное отношение, в котором не будешь раскаиваться - это война» //Шерр И. Шиллер и его время. М., 1875. С. 160. См. также: McCarthy A. J. Die republikanische Freiheit des Lesers. Zum Lesepublikum von Schillers «Der Verbrecher aus verlorener Ehre»: I. Schillers «Ideal der Schriftstellerei» //Wirkendes Wort 1/79. S. 31. Обращение к читателям в «Рейнской Талии» см. в: Schiller F. Op. cit. Bd. 22. S. 94. Текст письма Шиллера к Гёте см. в: Гёте И. -В., Шиллер Ф. Переписка: В 2 т. М., 1988. Т. 2. С. 221-222; Schiller F. Op. cit. Bd. 3O. S. 64.
«Первое известное в истории лицо с этим именем - сэр Джон С, в начале XVI в. бывший шерифом Сомерсета и Дорсета. Дочь его Джен (Иоанна) С. (1516-35), была третьей женой короля Генриха VIII, которому родила наследника престола, Эдуарда VI» //Энциклопедический словарь /Под ред. К. К. Арсеньева и Ф. Ф. Петрушевского. Т. XXIX. СПб., Брокгауз-Ефрон, 1900. С. 315. Г. Г. Борхердт считает, что использованием столь знатной фамилии Шиллер удостоверял своего героя в глазах читателей в качестве искреннего и надёжного друга Принца, см.: Borcherdt Н. Н. Op. cit.: 5. Erlauterungen (67, 24) //Schiller F. Op. cit. Bd. 16. S. 447.
293. По крайней мере, трудно себе представить, чтобы Принц так вспылил на графа, как он вспылил на барона в 4 письме, см.: Шиллер Ф. Собр. соч.: В 7 т. Т. З. С. 610-611.
294. Шиллер Ф. Указ. соч. С. 597.