2.5. Традиции и новаторство в романе
То или иное явление в художественном произведении можно рассматривать двояко: во-первых, с точки зрения его роли в литературном процессе, а во-вторых, исходя из места, которое это явление занимает в творческой эволюции создателя произведения.
Шиллер в переписке заявил, что «Духовидец» - работа, на которой он учился295, поэтому анализ явлении, проявившихся в этом романе, определенно представляет интерес для исследователя.
2.5.1. Тематика «Духовидца»
В плане «традиционности» первой обращает на себя внимание тематика «Духовидца». В целом механизмы заговоров и интриг интересовали Шиллера с самого начала его писательской карьеры. В этом юношеском пристрастии, к которому автор никогда не охладевал, перекрестились личная биография Шиллера и этапы его творческого пути. Увлечённость писателя анализом подковёрных «пружин», толкающих людей на совершение козней, в сочинениях до (и после) «Духовидца» обнаруживается по-разному. В композиционном плане она выразилась в многослойной мотивированности поведения героев, в фи-лософско-публицистических отступлениях, самораскрытии персонажей, общем усложнении композиционной структуры. В тематическом плане константным элементом у Шиллера выступает внимание к таинствам человеческой души, озабоченность проблемой нравственных ориентиров, проблемой моральной цены, которую подчас приходится платить за достижение цели, и, как следствие, внимание к кульминации всех противоречий -к преступлению. В этом отношении «Духовидец» вряд ли был сюрпризом для знакомых с творчеством Шиллера читателей. Правда, в романе преступление (с помощью которого Принц, по словам графа фон О***, стремился захватить трон) целиком относится к сфере художественного будущего и детально не освещено. Главная тема «Духовидца» в том виде, в каком его оставил автор, - подготовка преступления по «злобному наущению», выразившаяся в процессе морального разложения молодого человека. Степень разработанности этой темы в романе такова, что создаёт эффект новинки в творчестве Шиллера. Однако ближайшее рассмотрение некоторых драматических замыслов и набросков говорит о том, что проблема духовно-нравственного кризиса, который вызван в молодом человеке либо кознями, либо просто поведением окружающих и который имеет результатом создание «прожигателя жизни» с душой сухого нигилиста-агностика, занимала ум писателя и до его романа.296
Необходимо отметить, что данная тема не была абсолютно новой и для тогдашнего немецкого общества. Связано это с тем, что многие известные деятели культуры, науки и политики обращались в католичество,297 что в протестантских княжествах Германии идентифицировалось окружающими как моральный крах, измена своим идеалам. Презрение к запятнавшей себя многочисленными грехами «вавилонской блуднице» в лице католической церкви было приметой времени. Вероятно, Паллеске, говоря о «Духовидце», что «эта поэма носилась в воздухе»298, имел в виду не только Калиостро и других шарлатанов, наводнивших салоны европейских столиц, но и десятки молодых людей из протестантских семей, в результате духовных исканий обративших свой взор к католичеству.
Таким образом, в отношении своей главной темы «Духовидец» вряд ли был романом-первооткрывателем. В данном случае речь скорее может идти о чрезвычайной актуальности произведения для своего времени. Однако в «Духовидце» есть и другая черта, явившаяся безусловным достижением автора - так называемый эффект «атмосферы». Это получилось благодаря удачному выбору обстановки.
2.5.2. Выбор Венеции местом действия
Впервые в творчество Шиллера окружающая обстановка в произведении играет роль фактора, организующего ход событий299, а описание места действия выступает в качестве полноценного элемента повествования. Для сравнения, Генуя в «Фиеско» остаётся лишь «голой» цитатой в устах действующих лиц. Именно в «Духовидце» были заложены основы того феномена, который в «Вильгельме Телле» от момента его создания до наших дней воспринимается читателями как свидетельство необычайной силы творческого дарования - отличающееся жизненным объёмом и яркостью изображение окружающей панорамы. 300
Происходящее в «Духовидце» оказывает впечатляющий эффект на читателя в том числе и потому, что романные перипетии разворачиваются на фоне прославленных архитектурных ансамблей - Дворца дожей, площади св. Марка, островах Джудекка и Мурано. Иными словами, таинственное и захватывающее повествование как нельзя лучше накладывается на обладающий специфической аурой венецианский фон. Шиллер, пожалуй, один из первых немецких романистов, кто добился в своих описаниях места действия того эффекта, который в современном литературоведении известен как эффект «атмосферы».
Любопытно, что данный результат достигается автором «Духовидца» без того явного, несколько прямолинейного акцента на реалиях итальянского быта (природы, архитектуры и т. д.), который характерен, к примеру, для «Ардингел-ло» Гейнзе. Сцена действия, её наполнение окружающими объектами остаются лишь намеченными. В «Духовидце» читатель не найдёт проработанных до мелочей деталей пейзажа. Произведённое Шиллером впечатление наилучшим образом передавала бы гипотетическая ситуация, когда рассказчика, начинающего восторженно описывать живописные клочки суши между водных просторов, прерывает не менее искушённый в путешествиях собеседник, знаток Венеции. Выбору такого способа презентации могли поспособствовать два фактора: во-первых, то, что Шиллер никогда не видел Венецию своими глазами, во-вторых, удивительный (и последний в качестве аристократической республики) расцвет города был в XVIII веке.
В то время Венеция в полную меру своих сил предалась наслаждению благами жизни, сделавшись самым весёлым городом Европы.
Весьма наглядное описание Венеции XVIII столетия дал П. Муратов:
«... Венеция была тогда второй столицей Европы. Она делила с Парижем поровну всех знаменитостей сцены, искусства и любви, всех знатных путешественников, всех необыкновенных людей, всех авантюристов, всех любопытных, всех тонких ценителей жизни и всех её изобразителей. Но у Венеции было то преимущество, что в ней не было резонёров, лицемерных моралистов, деловых людей и скучных насмешников. ... Население Венеции - это праздничная и праздная толпа: поэты и приживальщики, парикмахеры и ростовщики, певцы, весёлые женщины, танцовщицы, актрисы, сводники и банкомёты - всё, что живёт удовольствиями или создаёт их. ... Жизнь покинула огромные давящие дворцы, она стала общей и уличной и весело разлилась ярмаркой по всему городу... Ночей нет или, по крайней мере, есть бессонные ночи. В Венеции семь театров, двести постоянно открытых кафе, бесчисленное множество казино, в которых зажигаются свечи только в два часа ночи и в которых самые благородные кавалеры и дамы смешиваются с толпой незнакомцев. ... Это народонаселение феерии, восточного базара, морского порта, где все обычаи встречаются, где сталкиваются и уживаются рядом все наречия... Маска, свеча и зеркало - вот образ Венеции XVIII века». 301
Всё больше немцев стали обращать свои взоры к «королеве Адриатики», всё чаще в немецких изданиях стали встречаться пейзажи Каналетто (Canaletto, 1697-1768)302 и Франческо Гварди (Guardi, 1712-1793), декоративная живопись Дж. -Б. Тьеполо (Tiepolo, 1696-1770). Венеция становится непременным фигурантом литературы о путешествиях (Reiseliteratur).303 Благодаря такой известности города среди соотечественников, Шиллеру не нужно было вдаваться в пространные описания деталей пейзажа, которые к тому же могли сбить ритм повествования.
«Духовидец» вполне отразил противоречивость образа Венеции в сознании современников. Венеция - могущественная республика, но она же известна и коррумпированностью своих властей, Венеция - цветущий город, но он медленно погружается в воду и полон пороков и соблазнов. Будучи местом встречи Европы с загадочным Востоком, город становится желанной целью как для праздных путешественников, так и для опальных аристократов и проходимцев-авантюристов со всего света. Для героя, ищущего смысл жизни в цепи удовольствий, при этом тщетно пытающегося заглушить свои тревоги, тонущая Венеция с её карнавалами была лучшим фоном. Именно поэтому Шиллер-романист сделал безошибочный ход, избрав её местом действия таинственно-интригующих событий «Духовидца».
Однако повлиять на выбор автора мог не только современный ему общественно-исторический фон. Как это часто бывает, пролить свет на многие моменты в творчестве писателя позволяет анализ его биографии. Выше уже приводились слова Гёте о невозможности для человека отделаться от впечатлений своей юности. 304
Как пишет Герхардт Шторц,305 принц Карл Евгений Вюртембергский не раз посещал Венецию. В память об этих поездках в Людвигсбурге (тогдашней герцогской резиденции) устраивались так называемые «венецианские мессы» (костюмированные представления на рыночной площади, воспоминания о которых оставил Юстинус Кернер). Очень возможно, что эти праздники оставили след в памяти Шиллера. Косвенно это подтверждает биография, вышедшая из-под пера Иоганна Шерра. Хотя в ней речь идёт о другом городе (Гмюнде), в этом исследовании важно доказательство того, что уже в детстве (1765-1772) Шиллер мог столкнуться с той конфессиональной интригой, которая станет движущей пружиной в «Духовидце»:
«... Совершенно другие впечатления испытывал Фриц, когда ему случалось бывать в соседнем городе Гмюнде, куда нередко возили его родители и где он, как мальчик, воспитанный в строго лютеранских понятиях, бывал свидетелем сцен для него не совсем обыкновенных. Жители города Гмюн-да были ревностные католики... Все тамошние религиозные праздники отличались роскошью и великолепием. ... строгий отец в этих представлениях видел профанацию святыни и всеми силами старался отдалять своё семейство от подобных зрелищ. Зато нередко Фрицу... случалось бывать в монастыре Спасителя... В известные праздники этот монастырь... был целью торжественных процессий... Я ничуть не преувеличу, если скажу, что при виде этого зрелища, которым юный Шиллер наслаждался не раз, в нём зародились первые семена того эстетического интереса к поэтической обстановке католического богослужения, красноречивые доказательства которого мы видим в стихотворении "Суд Божий" и в трагедиях "Мария Стюарт" и "Орлеанская Дева"». 306
Список И. Шерра вполне может дополнить «Духовидец».
Источники, которыми мог пользоваться Шиллер, создавая образ Венеции, весьма разнообразны. Г. Г. Борхердт в своём комментарии307 упоминает целый ряд наиболее вероятных: друг Кернера Губер переработал в своё время для «Собрания исторических мемуаров» Шиллера историю заговора маркиза Бедемера против венецианской республики; в майском выпуске «Берлинского ежемесячника» за 1786 год одновременно со статьёй писательницы Элизы фон дер Рёкке, направленной против Калиостро, печатался очерк о Венеции со свидетельствами о скорой на расправу венецианской инквизиции и опасностях, подстерегающих чужестранцев в городе. Наконец, в 1787 году выходит «Ардингелло» Гейнзе.
Среди других возможных источников Г. Г. Борхердт называет «Историю венецианской республики» (1769) Ле Брета, канцлера Карловой школы в Штутгарте, и вышедшие из под его же пера «Лекции по статистике» (1783-1785), в которых имеются описания зала судебных заседаний инквизиции и берегов Бренты.308 Шиллер мог также пользоваться пространной статьёй о Венеции в 46 томе «Большого универсального лексикона естественных наук и искусств» (1745).
Своеобразным свидетельством того, что созданная Шиллером в «Духовидце» атмосфера удачно передавала облик Венеции, может служить строчка Байрона из песни четвёртой «Паломничества Чайльд-Гарольда» («Childe Harold's Pilgrimage», 1812):
«... Венецию любил я с детских дней,
Она была моей души кумиром,
И в чудный град, рождённый из зыбей,
Воспетый Радклиф309, Шиллером, Шекспиром,
Всецело веря их высоким лирам,
Стремился я, хотя не знал его»310.
Таким образом, новое для Шиллера повышенное внимание к пейзажу и безошибочный выбор места действия добавил автору множество поклонников. Несомненной удачей обернулся и другой ход в «Духовидце» - внедрение элементов «сверхъестественного». 311
2.5.3. «Сверхъестественное» в романе
В немецкой литературе изображение сверхъестественного имеет глубокие корни. Не углубляясь далеко в прошлое, достаточно вспомнить немецкую поэзию и драму эпохи барокко, когда в произведениях духовного содержания сверхъестественное присутствовало отчасти в виде натуралистично изображённых ужасов, отчасти в виде «чудесных» аллегорий. Однако нараставшее пристрастие немецкой публики к литературе французского классицизма означало объявление войны мистическому и изгнание сверхъестественного из рядов «высокой» литературы. За этим видится скорее не идеологический, а социологический подтекст: неприятие просвещённой публикой «варварского», «тёмного» и «вульгарного». Шиллер, впустив на страницы «Духовидца» элементы «чудесного», несомненно предугадал грядущее триумфальное возвращение мистики на сцену.312 Однако в данном случае интерес представляет техника, используемая Шиллером для изображения «призрачных» объектов. В описании «привидений» писатель руководствуется особенностями человеческой психики. Черты «фантомов» не изобилуют деталями, чаще всего акцентируется что-либо одно (окровавленная рубаха). Более серьёзное внимание уделяет Шиллер эффекту, который явление духа производит на окружающих. Такой подход имеет смысл, т. к. детализация ужасного зачастую вызывает не страх, а отвращение - эмоцию совершенно другого рода. Мысль об этом не раз высказывалась исследователями категории «страшного» в литературе.313
просвещённых аристократов, то в свадебную толпу.
Особая тема - обряд вызова духов в романе. Данная сцена настолько удалась Шиллеру, что, по некоторым данным,314 была заимствована из «Духовидца» В. Скоттом для своей повести «Зеркало тётушки Маргарет»315«Духовидце» обряд вызова духов суммировал в сжатой форме все ухищрения, к которым в разное время прибегали Гаснер, Калиостро, Шрёпфер, Сен-Жермен и другие заклинатели. С целью «добычи» конкретных деталей для своего романа Шиллер проштудировал множество литературы: «Собрание писем и свидетельств о заклятии духов Гаснером и Шрёпфером» (1775) Землера, «Naturliche Magie» Функа, «Onomatologia curiosa» и др. 316
По ходу романа Шиллер заставляет пленённого «чудесными» событиями читателя пройти процедуру разочарования, однако тема сверхъестественного, трансформировавшись в квинтэссенцию чудесного - идею судьбы, получит развитие при создании образа Валленштейна. 317
(ситуациями, случаями). Небольшая разница состоит в том, что Принц в несколько большей степени обманут, однако оба героя красноречиво воплощают в себе идею фатума: как возведённый в понятие опыт о том, что человек, преступивший под влиянием честолюбивых замыслов законы морали, погибает.
Примечания.
295. См. письмо Шиллера Кёрнеру от 9 марта 1789 г. в: Шиллер Ф. Собр. соч.: В 8 т. Т. 8. С. 284.
296. Кроме упомянутого в разделе 1.2 наст, работы «Фридриха Имгофа», это прослеживается и в «Человеконенавистнике». Любопытно, что уже в «Дон Карлосе» Шиллера занимала и другая тема, явно проступившая в «Духовидце», - в письме к руководителю гамбургского театра Ф. -Л. Шрёдеру (1744-1816) от 18 декабря 1786 года, обсуждая постановку «Карлоса», он спрашивает: «... Могу ли я позволить себе некоторые вольности в отношении католицизма, духовенства и инквизиции...?» //Шиллер Ф. Указ. соч. С. 138.
297. В последующие годы эта тенденция будет только нарастать, о чём красноречиво говорят биографии многих европейских романтиков. Интересно, что процесс религиозной конверсии не обошёл и Россию, чьё дворянство являлось полноправным участником всех общественно-политических и культурных процессов в Европе. Среди неофитов «извращения в католичество» были представители известнейших аристократических династий: 3. Волконская (1782-1862), С. Свечина, И. Гагарин, И. Мартынов, Ф. Голицын, Г. Шувалов, Н. Волконский, М. -М. Власова, см.: Much В. Rosjanie wobec katolicyzmy. Lodz, 1989.
299. Весьма правдоподобная версия Г. Г. Борхердта о роли Армянина как агента папской инквизиции могла бы служить прекрасной иллюстрацией возросшей роли окружающей обстановки. Действительно, почему Шиллер выбрал в качестве «тени» Принца именно Армянина? Возможный ответ на вопрос даёт комментарий Г. Г. Борхердта и путеводитель по карте Венеции: «... Когда едешь вдоль лагуны тут и там видишь выступающие из воды небольшие островки. Самый интересный из них Сан Ладзаро дельи Армени (армянский). Среди садов и тёмных кипарисов возвышается колокольня церкви армянского монастыря. В средние века на острове был лепрозорий... В 1717 году весь остров был передан бежавшему из захваченных турками мест армянскому монаху по прозвищу Мхитар (утешитель). На острове был основан армянский бенедиктинский (курсив наш. - Д. П.) монастырь для армян-беженцев, покинувших родные места... Сан Ладзаро дельи Армени стал центром армянской культуры на Адриатике. Здесь обучали молодых армян, здесь печатались и продолжают печататься (в основанной ещё в XVIII веке типографии) книги, переведённые с разных европейских языков на армянский. На острове часто бывал Байрон (очень возможно, что его интерес был разбужен Шиллеровым Армянином. - Д. П.), память о котором ревностно хранят монахи-мхитаристы. Любопытно, что остров официально пользуется правом экстерриториальности В монастыре хранятся армянские рукописи и античные памятники, египетская мумия и картины итальянских художников; имеется отличная библиотека и кабинет естественных наук с интересными коллекциями...» //Всеволожская С. Н. Венеция. Л., 1970. С. 197-198. Для Шиллера было бы только логичным взять в качестве своего самого таинственного персонажа представителя одного из самых закрытых и загадочных (наряду с Мурано) островов архипелага. Г. Г. Борхердт видит в принадлежности монастыря ордену бенедиктинцев понятный лишь знатокам Венеции намёк Шиллера на связь Армянина с инквизицией, см. прим. 46, 38 в: Schiller F. Werke. Nationalausgabe. Bd. 16. S. 444.
300. В связи с этим вспоминаются слова Гёте, сказанные о Шиллере 18 января 1827 г.: «... Всё, что есть в его "Телле" типично швейцарского, я рассказал ему, но он был так удивительно одарён, что даже по рассказам умел создавать нечто вполне реальное» //Эккерман И. -П. Разговоры с Гёте... М., 1986. С. 203-204. Обычно читателей удивляет именно тот факт, что Шиллер сумел изобразить Швейцарию, ни разу не видев её собственными глазами (как он сделал это с Венецией в «Духовидце» и попытался сделать с Россией в «Дмитрии Самозванце»). Между тем ситуация, когда творец создаёт вполне достоверные картины окружающей далёкой природы, сидя в кабинете, не такая уж редкость в истории мировой литературы.
301. Муратов П. Образы Италии. М., 1912. T. I. C. 37-41.
302. Племянник Каналетто был придворным живописцем дрезденского двора, см. коммент. Г. Г. Борхердта в: Schiller F. Op. cit. S. 429.
17, 19.
304. См. раздел 1.2 наст, работы.
305. См. прим. 42 в: Storz G. Der Dichter Friedrich Schiller. Stuttgart, 1959. S. 183.
306. Шерр И. Шиллер и его время. М., 1875. С. 52-53.
307. См.: Schiller F. Op. cit. S. 428-429.
«перекочевало» в «Итальянца» А. Радклиф (сцена с Вивальди во 2 кн.), а оттуда - в «Монаха» М. Г. Льюиса (сцена с Амброзио в 3 книге).
309. Ф. Ивен (см. прим. 14) считает, что описания прогулки по Бренте и карнавала в «Удольфских тайнах» А. Радклиф заимствованы ею из «Духовидца».
310. Байрон Дж. -Г. Паломничество Чайльд-Гарольда. Дон-Жуан. М., 1972. С. 142. См. также прим. 18 на стр. 815.
311. По отношению к «Духовидцу» употребление кавычек в разговоре о сверхъестественном необходимо, т. к. все чудеса в романе «... производятся... очень естественно, посредством обмана, жертвою которого делается не читатель, а герой романа» //Белинский В. Г. Полн. собр. соч. М., 1956. Т. 10. С. 108 (прим.).
312. В этой связи хотелось бы также упомянуть и вышедший двумя годами позже «Духовидца» роман о Фаусте Ф. -М. Клингера (Klinger, 1752-1831), на страницах которого изображение призрачно-небесного подчас напоминает «ужасы» барочных драм. Интересно, что в «Книге шутов Смерти»
<Рассказ сицилианца> из «Духовидца» Шиллера, см.: «Ewen F. Op. cit.: Some men of letters: Thomas Lovell Beddoes».
313. См. напр. размышления Э. Бёрка по поводу Сатаны Мильтона и Книги Иова (4, 13-17) в: Бёрк Э. Философское исследование о происхождении наших идей возвышенного и прекрасного. М., 1979. С. 90-94.
315. Ср.: у Шиллера: «... Войдя в зал, мы увидели начертанный углём широкий круг, где свободно могли разместиться все мы десятеро. ... Посреди круга... был воздвигнут алтарь, покрытый чёрным сукном. На алтаре, рядом с черепом, лежала раскрытая халдейская библия, на ней стояло серебряное распятие. ... Англичанина и меня... он попросил скрестить над самой его головой две обнажённые шпаги...»//Шиллер Ф. Собр. соч. в 7 т. М., 1956. Т. З. С. 550-551.
У Скотта: «... Они вошли в обширный покой, где стены снизу доверху были затянуты чёрным, словно для похорон. На возвышении стоял стол - или, вернее, водобие алтаря, - покрытый материей того же мрачного цвета, на которой были разложены какие-то предметы, напоминавшие обычные принадлежности колдовства. ... посетительницы смогли разглядеть на этом странном алтаре два обнажённых, положенных крест-накрест меча, огромную раскрытую книгу - им показалось, что это было священное писание, но на языке, им незнакомом, - а рядом с этим фолиантом - череп» //Скотт В. Собр. соч. в 20 т. М. -Л., 1965. Т. 18. С. 688-689.
317. Красноречивое свидетельство этого даёт И. Шерр, описывая игру Флека в роли Валленштейна: