12
Культ Мольера продолжался в течение всего XVIII века. Критики сравнивали новые появлявшиеся на сцене комедии с «Мизантропом» и «Тартюфом» и постоянно сожалели о том, что ни одна современная комедия не может выдержать такого сопоставления. Однако уже в 1730-е годы возникают новые комедии, которые просто невозможно было сравнивать с мольеровскими. Во французской литературе появляются тенденции, предыдущему периоду не свойственные.
Уже в первые десятилетия XVIII века начинается серьезная критика государственного строя, идеологии, традиций феодального общества с позиций новой, буржуазной идеологии. Сохраняется рационализм, получивший свое развитие уже в XVII столетии, однако теперь основным аргументом в идеологической борьбе, развернувшейся во всех областях науки и искусства, является природа. Природа противопоставляется обществу, традиции, авторитету. Это высшая инстанция, к которой обращаются при обсуждении любых вопросов. В философии отброшены «врожденные идеи», откровение, божественное вмешательство, и все познание объясняется опытом, ощущением, чувством, вложенными в человека природой. Этика сенсуализма строит свои предписания на природном чувстве, будь то чувство себялюбия или симпатии. Себялюбие рассматривается как непреложный закон всякого живого существа и вместе с тем как единственная и прочная основа нравственности. Если прежде начало разумное противопоставлялось началу природному и инстинктивному, как человеческое — животному, то теперь разумным считается только то, что согласно с законами природы, что не противоречит непобедимым, Неизбежным целесообразным велениям чувства.
Чувство и разум сливаются в понятии природы. Человек чувствительный разумен, ибо он следует законам природы, и по той же причине человек разумный неизбежно должен быть чувствительным.
и, во всяком случае, является средством критики действительности. Чувствительность проникает в искусство сперва робко, потом все более решительно, опираясь на философские и моральные учения и создавая новые эстетические теории. Она овладевает всеми жанрами. Романы мадам Риккобони, мадам Тансен, аббата Прево, независимо от биографии и темперамента их авторов, полны чувствительности, которая в «Новой Элоизе» и сентиментальных произведениях второй половины века окажется чем-то вроде системы и «школы». Уже в ранних трагедиях Вольтера чувствительность играет большую роль; этим объясняется его неприятие Корнеля и его ориентация на Расина. Комедии Мариво, с их изящным юмором и стилем, среди шуток, психологических тонкостей и острот, преследуют ту же цель, которую он не раз определял в своих сатирических и моралистических журналах: единственно разумен голос сердца, и, только следуя ему, человек может прийти к счастью, к полноте жизни, к благожелательной справедливости, без которой существование окажется тяжким и бессмысленным. Наконец, в 1730-е годы Нивель де Лашоссе создает особый жанр так называемой слезной комедии, в которой веселый смех доведен до минимума, а чувствительности столько, что она исторгает у растроганных зрителей потоки слез. Нивель де Лашоссе был несомненным новатором. Он решительно противопоставил свою комедию мольеровской. «Чувство, - пишет он, - открыло нам путь, не известный Мольеру, и наши комедии похожи на комедии Мольера не больше, чем комедии Мольера похожи на трагедии Корнеля».
Громадный успех Лашоссе свидетельствует о том, что он выразил тенденцию эпохи. Это были своеобразные «комедии без смеха», и их жанровое наименование (слезная комедия), сочетая два, казалось бы, несовместимых понятия, очень точно определяет их эстетическую сущность. Многие критики с восторгом приветствовали творчество Нивеля де Лашоссе, и даже Вольтер, считающийся величайшим рационалистом XVIII века, подпав под его влияние, написал в том же жанре комедию «Нанина».
Согласно Аристотелю, комедия изображает смешное уродство, порок, который в течение пяти актов высмеивается и бичуется на потеху и пользу зрителей. Чувствительная комедия отказалась от этого принципа. У Мариво почти нет ни пороков, ни уродств, и лучшая его комедия «Игра любви и случая» имеет своими героями чрезвычайно симпатичных молодых людей. Но комедия Мариво вызывает смех, тогда как Лашоссе жертвует смехом ради слез. Его добродетельные герои очень мало смешны. Критики, даже сочувствовавшие изобретенному им жанру, утверждали, что это совсем не комедии Гримм, редактор рукописного журнала «Литературная переписка», рассылавшегося коронованным особам Европы, утверждал, что это романы в драматической форме, имея в виду патетические и трогательные положения, заменившие собою смешные сцены. Другой критик той же эпохи, аббат Дефонтен предлагал назвать этот жанр не комедией, а романедией. Действительно, слезная комедия, поставив себе задачей тронуть зрителя, обратила свое внимание не столько на характер, сколько на ситуацию, а потому должна была отказаться от крайней, намеренной простоты действия, считавшейся великим достоинством искусства Мольера.
Возражения против слезной комедии в большинстве своем были обращены не против чувства, а против отсутствия смеха. Чувствительность можно вполне сочетать с весельем, говорили критики, - и в этом направлении стала развиваться европейская комедия XVIII века, между тем как слезную комедию вскоре стали называть просто драмой, или — в отличие от классической трагедии, изображавшей принцев и героев, - мещанской драмой.
Гольдони, несомненно, ощущал близость своих комедий этому жанру. И все же в «Мемуарах» он постарался провести грань между своим пониманием искусства и особенностями слезной комедии. В 1780-е годы слезная комедия переродилась в мещанскую драму или слилась с нею, и потому Гольдони говорит одновременно и о том и о другом жанре: «Произведения этого рода, известные во Франции под названием драм, имеют, конечно, свои достоинства. Они являются особым видом театральных представлений, занимающих середину между трагедией и комедией. Это развлечение наиболее отвечает запросам сердца... Комедия же, являясь простым подражанием природе, не отказывается от изображения добродетельных и трогательных чувств, с тем, однако, чтобы не быть лишенной забавных и комических положений, которые образуют главную основу ее существования».93
характер, они хотят, чтобы завязка изобиловала неожиданностями, а мораль была пересыпана шутками и остротами.94 Этот «итальянский вкус» воспитан на комедии дель арте, и Гольдони охотно поддерживает эту специфически итальянскую традицию, особенно в своих «веселых» комедиях.
Это самые известные в наше время комедии Гольдони, в которых так называемое «венецианское» веселье бьет через край и почти захлестывает все остальное. В «Слуге двух хозяев», в «Хозяйке гостиницы» и во многих других пьесах эта черта его гения особенно отчетлива. «Хитрая вдова», по словам самого автора, «написана в жанре, в котором забавность заступает место чувствительности».95
Но даже и в веселых его комедиях всегда присутствует элемент чувствительности, без которой искусство для Гольдони утрачивает свой интерес. В его понимании комедия должна была сочетать чувствительность с весельем.
Это далеко не всегда осуществляется при помощи простого чередования. Часто Гольдони вызывает у своих зрителей одновременно слезы и смех, и две как будто несовместимые эмоции сливаются в нерасторжимом единстве качественно нового эстетического переживания.
плакать, как она плачет и смеется на его, Гольдони, комедиях.
Единственным законом для такого писателя является природа. «Я убежден, что все великие комические авторы поступали так же, как я, имея перед глазами Природу, созерцая нравы и Общество и соблюдая правила Театра».96
Природа, общество, театр — таковы источники его вдохновения.
Природа - это то положительное начало, которое было ему так дорого: чувство, разум, «нежная, как молоко», человеческая доброта, то, что объединяет всех «естественных» людей неразрывными нитями симпатии. Это «природа» XVIII века. Классики XVII столетия говорили: «Подражайте природе!» Но в их устах это правило означало: «Имейте перед глазами модель, приукрашивайте и, если речь идет о комическом творчестве, осмеивайте ее». Для Гольдони слово «природа» имеет другой смысл. Это не столько модель, сколько идеал, и писатель должен увидеть его сквозь завесу нравов и предрассудков, под которыми скрывает его общество. Положительные герои, добрые чувства, вся нравственная красота, которая в смехе и слезах возникает в комедии Гольдони, списана с природы. Природа — это образец, specchio. Назвав Гольдони живописцем природы - комплимент, для XVIII века довольно банальный, - Вольтер точно характеризовал если не художественные достоинства итальянского драматурга, то его эстетическую позицию и его самую сокровенную творческую мечту.
Второй источник вдохновения — общество. Это — не образец. Это — предмет наблюдения. Оно противостоит природе. Общество нужно исправлять и критиковать, имея перед глазами вечное совершенство природы. Пороки, забвение нравственного долга, беспутство и преступления, все это — общество и все это подлежит осмеянию. Критическая сторона комедий Гольдони возникает в результате наблюдений над обществом.
и т. д.
Придерживаясь таких взглядов, Гольдони не мог сочувствовать той страсти к жанровым классификациям, которая была свойственна классицизму. Говоря о синтетической комедии, в которой отражаются противоположные чувства, где смех и слезы поддерживают друг друга и отрицательные персонажи оттеняют положительных, Гольдони ломал жанровые перегородки и создавал более широкое и более емкое понятие комедии. Характеризуя различные типы своих пьес, он только хотел дать читателю ключ к ним, заранее указать на их художественные особенности и тем облегчить их усвоение. Эти комедийные жанры смешивались, соединялись в различных формах и пропорциях, создавали промежуточные жанры, классифицировать которые было бы трудно и бесполезно.
Если бы Гольдони спросили, как можно вызвать у зрителя одновременно два противоположных чувства, он, наверное, и на этот вопрос ответил бы, как и на все другие,- ссылкой на природу: нужно просто изображать то, что происходит в жизни. Стоит только вглядеться— и легко обнаружишь, что человеческая душа не совсем такова, какой она представляется сторонникам строго регламентированных жанров.
Иногда человеческие чувства сложнее, чем кажется с первого взгляда.
Скупой не всегда бывает только скупым, поэт - только поэтом, ленивец— только ленивцем. В жизни это всем хорошо известно, но об этом забывают теоретики искусства, требующие от поэтов «чистых» характеров и «чистых» чувств. У Гольдони тоже есть такие характеры и чувства: скупой в «Истинном друге», повторяющий фразу Гарпагона: «Без приданого!», поэт-фанатик в комедии того же названия, ленивец в «Опекуне» и т. д. Но эти «монолитные» герои часто оказываются персонажами второстепенными, даже когда комедия названа их именем.
Часто Гольдони изображает своих героев в состоянии нерешительности. Они колеблются между двумя или несколькими возможными решениями, в них борются различные чувства.
Флориндо влюблен в Розауру, невесту его друга Лелио. Он хочет отказаться от любви ради своего друга: «Подлинной дружбе нужно жертвовать собственными страстями и даже самою жизнью, если это нужно». 97 Он хочет уехать и приказывает слуге вызвать почтовую карету. Это как будто так просто! Но слуга Тривелла спрашивает о причинах столь внезапного решения - и начинается длинный диалог, в котором Флориндо проявляет полное смятение чувств. Он хочет проститься с другом — и не хочет этого, приказывает сообщить Розауре о своем отъезде — и тотчас отменяет это приказание. В сутолоке мыслей и чувств господствует только одна идея - как можно скорее уехать: «Карету!» Почти вся комедия построена на таких колебаниях и бессмысленных поступках, которые одновременно смешны и трогательны.
Милорд Бонфил («Памела») влюбился в свою служанку. Служанка тоже без памяти влюблена в своего хозяина. Но она добродетельна. Милорд, попав в безвыходное положение, приходит в ярость. Он кричит на Памелу, набрасывается с нелепыми упреками на свою верную пожилую экономку. Его раздражение имеет своей причиной безнадежную любовь. Памела находится приблизительно в таком же состоянии; она хочет уехать из дома милорда — и это ей горше смерти. В ее слезах, речах и поведении обнаруживаются эти противоречивые желания - и это очень смешно и вместе с тем трогательно до слез.
Эуджения и Фульдженцио («Влюбленные») безумно любят и жестоко ревнуют друг друга. После очередного разрыва Эуджения немного успокаивается и разрешает сестре написать Фульдженцио ласковое письмо. В это время слуга огорченного Фульдженцио приносит фрукты и письмо: «Беру на себя смелость послать Вам фрукты, чтобы Вы могли освежить себе уста, так как у вас всегда бывает горько во рту от желчи». «Это любовь, это любовь!» - восклицает сестра Эуджении, услышав эти слова. Но тут Эуджения узнает от слуги какие-то сведения о Фульдженцио, приходит в бешенство, разрывает свое ласковое письмо — и все начинается сначала. Комедия, напоминающая «Любовную досаду» Мольера, построена на том, что влюбленные оскорбляют друг друга из любви и отталкивают друг друга, страстно желая соединиться. Почти каждая сцена ее вызывает и сочувствие и смех.
«Ворчун-благодетель» целиком создан на таком противоречии: сердитый с виду — и добрый в глубине души старик.
Такие сцены и образы у Гольдони слишком часты, чтобы их можно было назвать случайными. Говоря о характерах и имея в виду пристальное изучение психологии, расшатывая жанровые границы, стремясь к сочетанию смешного и чувствительного, ссылаясь на природу, он хотел прежде всего обнаружить душевные процессы, скрытые глубоко под поверхностью, — за противоречивыми поступками и побуждениями вскрыть тайную пружину, ведущую страсть, которая приводит в смятение разум, внушает нелепые слова и жесты, заставляет любовников из страстной любви ненавидеть друг друга, бежать, когда хочется остаться, оставаться, когда нужно уезжать, и приходить в бешенство, когда хочется просить прощения и плакать от восторга. «Так бывает. Я сам это видел»,— говорит Гольдони, оправдывая «неправдоподобную» интригу «Влюбленных». 98
Примечания.
93. "Мемуары», т. II, стр. 31.
94 «Комический театр», д. II, явл. 3-е.
«Мемуары», т. II, стр. 178.
«Единственная жена» Агостино Коннио (Ed. mun., T. XIV, стр. 102).
97. "Истинный друг», д. 1, явл. 1-е.
98. Ср. «Мемуары», т. II, стр. 362