9
В 1760 году, в поисках нового сюжета, Гольдони прочел только что появившуюся комедию Вольтера «Кафе, или Шотландка». Она очень ему понравилась, тем более, что в предисловии Вольтер лестно отозвался о его комедии «Кафе». Гольдони нашел, что эта чувствительная комедия принадлежит к тому жанру, который ему больше всего по душе. Он решил перевести ее для итальянской сцены. Но тут-то и проявилось его художественное своеобразие, которое он объяснял своеобразием итальянского зрителя. «Не подлежит сомнению, — писал Гольдони, цитируя Вольтера, — что пьеса эта должна понравиться на любом языке, так как в ней изображена природа, которая повсюду одна и та же». «Но эта природа, - добавляет от себя Гольдони, - сильно изменяется в разных странах, и ее следует изображать всегда в свете нравов и обычаев той страны, в которой берешься ей подражать». Вот почему вместо того, чтобы перевести «Шотландку» Вольтера, Гольдони написал новую комедию «на основе темы, характеров и интриги французской пьесы».62
За десять лет до того Гольдони решил перевести «Лгуна» Корнеля. Но пьеса эта, вполне соответствовавшая вкусам французского классицизма, показалась ему недостаточно смешной; действие ее было слишком обнажено, у нее была одна-единственная цель - показать один только характер, характер лгуна, и потому Корнель отодвинул в тень всех остальных действующих лиц и пожертвовал всеми комическими эффектами и сценами, которые могли бы отвлечь зрителя от чисто психологических наблюдений. Переработка Гольдони идет в другом направлении. Оставив главного героя в центре пьесы и почти в том же виде, в каком он был у Корнеля, Гольдони окружил его новыми действующими лицами: как контраст нахальному лгуну он ввел «робкого любовника» и создал ряд новых сцен и великолепных комических положений, которые были невозможны в строгом классическом жанре высокой комедии.
«Льстец» - одна из тех очень немногочисленных комедий Гольдони, герой которых - отвратительный и неисправимый негодяй. Он почти не покидает сцены. Он льстит губернатору, обманывает его и вершит всеми делами. Он клевещет на невинного мужа понравившейся ему женщины и сажает его в тюрьму, присваивает жалованье, полагающееся слугам губернатора, и выгоняет их. Затем все раскрывается, и злодей несет заслуженное наказание.63
«Тартюфа»: тот же лицемер, те же жертвы, обманутые и не желающие видеть истину, те же попытки обольстить. Но в эту как будто «правильную» комедию вторгается толпа слуг. Кроме Арлекина, Бригеллы и Коломбины, в действие вступают повар и три конюха — болонец, флорентинец и венецианец. Они составляют заговор против льстеца, который присвоил себе их жалованье. Каждый из них говорит на своем наречии и проявляет черты характера, которые типичны для жителей его области. Эта народная сцена, замечательная по своей живописности и выразительности, словно взрывает правильное течение пьесы и придает ей специфически национальный колорит. Перед читателем открывается новый мир, который оживляет действие и составляет великолепный фон для героев, принадлежащих к высшему сословию.
Во многих пьесах Гольдони яд служит средством развязки или наказания злодея, например, в «Венецианских близнецах», где один из братьев погибает от яда, или в «Льстеце» (первая редакция), или в «Умной жене». Это довольно типичное средство старой испанской барочной комедии, а также и комедии масок, но никак не рекомендуемое «правилами вкуса». Гольдони отлично знает это: «Я неохотно применил яд для развития пьесы («Льстец»). Но Я не мог поступить иначе. Негодяй заслуживал наказания, так как губернатор покровительствовал ему, а неаполитанский суд плохо его знал... К тому же, - добавляет он, словно извиняясь, - моя театральная реформа не находилась еще на той высоте, которой она должна была достигнуть».64 Так писал Гольдони в 1780-е годы. В 1762 году, переработав комедию и заменив отравление тюрьмой, он объяснил эту переделку иначе: в комедии любая смерть, как бы она ни была заслужена, огорчает и смущает зрителя, разрушая впечатление, к которому должна стремиться комедия. 65 Следовательно, не правила классического хорошего вкуса заставили его отказаться от яда, а его собственные представления о задаче и законах комедии.
То же относительно «Умной жены»: «Некоторые, - пишет Гольдони, - критиковали яд, но он произвел только хорошее впечатление, хотя замысел был ошибочен. Я изображаю человеческие поступки и не столь щепетилен в отношении правил, чтобы переправлять комедию».66
«изобразить человеческие поступки», показать зрелище жизни, взволновать и утешить чувствительной и правдивой сценой. Он учтиво склоняет голову перед правилами, но ради них не хочет ничем жертвовать.
В течение столетий шли споры о том, как исправить нравы: изображая гнусность порока или показывая прекрасную добродетель. Споры эти продолжались и в XVIII веке, так как отразились и в поэтике старой классической комедии, со многими правилами которой Гольдони, ее ярый сторонник, принужден был бороться.
сосредоточено все внимание. Это было основное правило комедии характеров, той высокой комедии, которую создал Мольер и которую регламентировали поэтики классицизма. С такой точки зрения «исправлять нравы» возможно, лишь изображая пороки.
Гольдони придерживается прямо противоположного мнения. Уже одна из ранних его комедий - «Честная девушка» (1749), как говорит и самое название, противоречила традиции. Это и вызвало негодование ревнителей хорошего вкуса, которые в комедии масок охотно разрешали все что угодно, но в высокой комедии не допускали ни малейшего отклонения от правил. Гольдони, нуждавшийся в «правильной» комедии, чтобы бороться с комедией масок, понимал, что «Честная девушка» в этом смысле не похожа на пьесы Мольера. «Мне говорили, - пишет Гольдони, — что я неудачно выбрал характер протагониста моей комедии, так как он не принадлежит к категории порочных или смешных людей. Героиня «Честной девушки» является добродетельным персонажем, который располагает к себе зрителей своим добрым нравом, своей кротостью и своим положением. Таким образом, говорили они, я упустил из виду основную задачу комедии, которая заключается в изобличении порока и в исправлении недостатков. Мои критики были в общем правы, но я тоже не был неправ».67
Критики были по-своему правы, потому что они шли в русле традиции, с которой Гольдони не хотел и не мог порывать. Но и сам он был прав, потому что создавал свою собственную поэтику, соответствовавшую его точке зрения на человека и на задачи искусства.
«Честная девушка» возникла по случайному поводу. В соперничающем театре Сан-Лука шла комедия «Девушка из Кастелло», главной героиней которой была глупая, невоспитанная и распущенная венецианка. Гольдони решил показать на сцене хорошую венецианскую девушку и «воспрепятствовать дурному вкусу», так как комедия театра Сан-/1ука была полна непристойных шуток и положений. Но это был только повод. Гольдони любил изображать хороших людей и полагал, что это лучший способ исправлять пороки: «В лице моей героини я предлагал своим зрителям пример, достойный подражания. Но если ставить своей целью пробуждать добрые чувства, то не лучше ли привлекать сердца красотой добродетели, чем мерзостью порока?»68
«Мемуарах» и в «Комическом театре». Уже в 1739 году он поставил комедию «Мот»,69 герой которой принадлежал к разряду не порочных, а смешных людей: «Его мотовство было просто слабостью; он раздавал деньги только потому, что ему было приятно давать; сердце у него было в сущности доброе». И Гольдони подчеркивает, что образ этот противоречил традиционному изображению бесчисленных расточителей итальянского и французского театра: «Это был совсем новый характер, образцы которого я наблюдал и изучал на берегах Бренты».70
В «Комическом театре» Гольдони выражается очень определенно и даже резко: «Если главный герой порочен, то либо он должен исправиться, либо сама комедия окажется дурным поступком... На сцене можно изображать дурные характеры, но не характеры скандальные... Кроме того, если хочешь вывести в комедии порочный характер, то нужно поместить его в стороне, а не на первом плане, иначе говоря, сделать его эпизодическим, для контраста добродетельному характеру, чтобы сильнее восхвалить добродетель и осудить порок». 71
Публика привыкла видеть уже в самом заглавии пьесы осмеянный в ней порок или смешное положение. «Когда я сказал своим друзьям, что написал комедию под названием «Опекун»... то почти все они были уверены, что увидят на сцене плута, который, растратив состояние своих опекаемых, покажет, как мошенничают подобные ему люди, и понесет "кару за свое преступление. Такая комедия, пожалуй, была бы довольно уместна, но боюсь, что она могла бы иметь дурные последствия. Выводить на сцену мошенника — всегда опасно. Прежде чем узнать о его наказании, публика видит плутни, которые он проделывает, искусство, с которым он ворует и скрывает свое воровство, и тот, кто уходит из театра до конца спектакля, научается воровать, так как не видит трагического конца того, кто ворует».72
«Итак, идем подписывать брачный контракт. Наконец-то все закончилось к лучшему... Я выполнил свой долг, я все преодолел, я постоянно проявлял справедливость, заботливость, честность, порядочность — качества, необходимые порядочному человеку, который взял на себя обязанность быть опекуном и который должен быть хорошим опекуном».
Это - важное положение эстетики Гольдони, коренящееся в глубоких основах его мировоззрения. Он часто возвращается к этой мысли, чтобы выразить ее с полною ясностью. «Я не считаю, — пишет он в 1757 году, — что протагонист комедии непременно должен быть человеком порочным, или фанатиком, или обладать каким-нибудь недостатком... Я много раз доказывал, что можно построить комедию на благородном и добродетельном характере... и всегда такие мои комедии были самыми удачными. Добродетели я всегда противопоставлял порок, который бывал разоблачен и наказан, и благодаря этому я достигал конечной цели комедии и радовал души зрителей, восхищавшихся главным героем».73 Вот почему отрицательные персонажи комедии дель арте - Панталоне и Бригелла - у Гольдони приобретают положительные черты.
В этом плане он внес изменения и в «Шотландку» Вольтера. Одна из задач Вольтера заключалась в том, чтобы высмеять журналиста Фрерона, которого он вывел под именем Фрелона (по-французски - шмель). Оба первых акта комедии Вольтера почти сплошь заняты Фрелоном, и добродетельные любовники появляются только в третьем акте. Гольдони не мог так долго издеваться над злым клеветником: с первого же акта он вывел на сцену англичанина и шотландку, вызвал у своего зрителя симпатию к добродетели и тем придал комедии совсем другой эмоциональный тон и нравственный смысл.
«Отец семейства» герою одноименной драмы Дидро: «Мой протагонист — мягкий, добродетельный, благоразумный человек, характер и поведение которого могут служить поучением и примером. Протагонист Дидро, напротив, — суровый человек, строгий отец, который ничего не прощает и проклинает своего сына». Для Гольдони такие персонажи стоят вне искусства, сцене они противопоказаны: «Это один из тех несчастных людей, которые существуют в природе, но которых я никогда не решился бы вывести на сцене».74
«Гувернантке» Гольдони специально оговаривает случаи, в которых допустимы злодеи в роли главных героев.75
Положительные персонажи есть во всех комедиях Гольдони, и почти всегда они являются главными героями. Они совсем не похожи на резонеров и даже не лишены смешных свойств. Самой любимой пьесой Гольдони из всего им написанного была комедия «Истинный друг», действие которой сплошь состоит из подвигов самоотвержения.
Примечания.
"Мемуары», т. II, стр. 386.
63 В первой редакции повар, подстрекаемый своими друзьями конюхами, отравлял льстеца, во второй редакции дело заканчивается арестом.
"Мемуары», т. II, стр. 76.
65. Предисловие к изданию комедии «Льстец» 1762 года (Ed. mun., T. IV, стр. 430).
«Умная жена» 1763 года (Ed. mun., T. VII, стр. 426). В предисловии к изданию 1753 года о яде нет и речи.
67. "Мемуары», т. II, стр. 31.
68 «Мемуары», т. II, стр. 31.
«Момоло на Бренте» и была наполовину канвой для импровизации.
«Мемуары», т. 1, стр. 375.
71 «Комический театр», д. 1, явл. 3-е.
72. Предисловие к «Опекуну» в издании Паперини, 3 (Ed. mun., T. VII, стр. 333).
«Английского философа» (Ed. mun., т. Х, стр. 305-306).
«Мемуары», т. II, стр. 443.
75. Предисловие к комедии «Гувернантка», 1761 (Ed. mun., T. XV, стр. 365).