Фаге-Соколов. Как читать поэтов
вольный перевод с французского
Как читать поэтов
Собственно говоря поэты, и под этим обозначением я понимаю поэтов эпических, поэтов лирических и поэтов элегических, должны быть читаны несколько иначе, чем другие поэты. Другие - это прежде всего поэты в прозе, которых скорее можно отнести к ораторам. Есть еще и поэты, которые настолько увлечены ритмом стиха, что так называемое содержание у них практически не наблюдается. Таких поэтов скорее следует отнести к музыкантам. Мне трудно привести в пример хоть одного такого поэта. В мировой же поэзии классическими образцами музыкальной поэзии принято считать французских "проклятых поэтов", начиная с Малларме, и далее по списку: Верлен, Рембо, Лотреамон.
Поэзию следует читать сначала "про себя", как мы читаем прозу, а потом вслух. Про себя следует читать для того, чтобы была понята мысль стихов. Потому что нами в своем большинстве в силу привычки понимается едва ли половина из того, что читается громко. Не в меньшей мере "чтение про себя" помогает определиться со стихотворным ритмом и размером, особенно в сборнике стихов, когда каждое последующее стихотворение нужно читать иначе, чем предыдущее. Потом нужно читать вслух, ибо только так можно постигнуть, что поэзия это не простая речь, а гармоническая и в определенном размере. При этом смысл от нас не ускользнет, поскольку мы его уже ухватили тихим чтением.
Громкое чтение или вернее чтение вполголоса, ибо речь идет не о декламации, а о том, чтобы просто аппелировать к слуху, может протекать следующим образом.
Важность знаков препинания
Прежде всего при чтении нужно четко соблюдать знаки препинания. Большинство из нас, как это ни покажется странным на первый взгляд, читая про себя, редко обращает на них внимание, но при чтении стихов эти знаки настолько же важны, насколько мало им следуют. Пунктуация не менее, чем для смысла, важна для размера и поэтому дефекты пунктуации часто вгоняют авторов, а поэтов особенно, в отчаяние, когда то ли чтецы, а еще хуже неумные редакторы, не обращают на них внимание.
(В одних журналах нас ругали,
Упреки те же слышим мы:
Мы любим славу да в бокале
Топить разгульные умы.
Это так стихотворение пропечатали в Интернете. Из чего следует, что поэтов неназванные "все" ругают за тщеславие и пьянку.
В СС же Пушкина эти строки читаются так:
В одних журналах нас ругали,
Упреки те же слышим мы:
Мы любим славу, да, в бокале
Топить разгульные умы.
Смысл вроде бы такой же, но оттенок-то другой: поэт перечислив отпускаемые им упреки с первым, на счет славы, безоговорочно соглашается, а второй оставляет на совести упрекателей.) Известны пушкинские строки из "Евгения Онегина", которые мы даем без знаков препинания:
Он из Германии туманной
Привез учености плоды
Дух пылкий и довольно странный
Всегда восторженную речь
И кудри черные до плеч
Из этого отрывка можно понять, что "Вольнолюбивые мечты"... "И кудри черные до плеч" стоят в одном ряду того, что Ленский вывез из Германии
Он из Германии туманной
Привез учености плоды:
Вольнолюбивые мечты,
Дух пылкий и довольно странный,
Всегда восторженную речь
И кудри черные до плеч
А здесь мы явно видим, что из Германии поэт вывез "учености плоды", в которые входят "вольнолюбивые мечты", "восторженная речь", и как часть этой учености "кудри черные до плеч".
Другой пример менее яркий и наглядный, но более что ли сущностный. Читаем одно из стихотворений Блока, взятое если не с первой попытки, то почти наугад:
Их хрустального тумана,
Из невиданного сна
Чей-то образ, чей-то странный...
(В кабинете ресторана
За бутылкою вина)
Уберите знаки препинания, особенно скобки, и вы, естественно, проглотите, что чей-то странный образ появляется в кабинете ресторана, и этот образ трескает вино прямо из горла. Хотя - и скобки явно намекают на это - здесь действие разворачивается в двух параллельных мирах: в ресторане, где кто-то сидит за бутылкой вина, и как раз в скобках-то и указано место действия. Все же предшествующие строки, скорее всего, говорят о том, что проносится в воспаленном мозгу выпивохи, сидящего за бутылкою вина. А если у кого есть сомнения в композиции стихов, то достаточно взглянуть на вторую строфу, чтобы полностью их распотрошить:
Визг цыганского напева
Налетел из дальних зал,
Дальних скрипок вопль туманный…
Входит ветер, входит дева
То есть все, о чем говорится в этой строфе происходит наяву и странным образом сливается с тем, что мнится пьянчуге: мираж сливается с явью.
Классическим примером манкирования знаков препинания во французском литературоведении стал пример с Carmosine Мюссе. Привожу дословный перевод стихов:
С того самого дня, когда я увидела его победителем,
Быть влюбленной, любовь, ты принудила меня,
Пусть и на один момент; у меня не хватает духу
Показать ему мою боязливую мысль,
Которой я чувствую себя настолько угнетенной,
Что так умирая, сама смерть меня боится.
Типография напечатала, вполне естественно (естественно для бесбашенного и вульгарного племени издателей):
Показать ему мою пугливую мысль,
Которой я чувствую себя настолько угнетенной.
Я так умирая, что сама смерть меня боится!
Мюссе, как он писал в своих письмах, просто заболел от огорчения. И было от чего. Даже с точки зрения простого смысла ошибка здесь очевидна. Кусок фразы "которой я чувствую себя настолько угнетенной", обрываемый на этом месте точкой, буквально вопит о необходимости здесь дополнения "настолько угнетенной: угнетенной чем?". Без дополнения, выраженного поэтом во французском деепричастным оборотом (mourant ainsi - "так умирая", то есть угнетенной тем, что приходится умирать таким образом, что сама смерть боится умирающего), мысль просто повисает в воздухе. Но с точки зрения ритма дефект еще более значим. Стихи образуют строфу из трех дистихов, что подчинено общему ритму произведения. После каждого из этих дистихов следует пауза, менее сильная после второго, но все равно пауза:
С того самого дня, когда я увидела что он меня победил,,
Любовь, ты заставила меня быть влюбленной,
И пусть всего лишь на один момент, но у меня не хватает духу
Обнажить перед ним мою боязливую мысль,
Которая меня, я это чувствую, настолько угнетает,
Что практически умирая из-за этого, я своим внешним обликом пугаю саму смерть.
В то время, как с пунктуацией редактора, даже если выправить синтаксис, как я это сейчас сделаю, мы будем иметь дистих, затем три связанных между собой стиха, а потом один изолированный стих: 2, 3, 1 - и весь ритм разрушен.
Быть влюбленной, любовь, ты принудила меня,
Пусть и всего на один момент, но у меня не хватает духу
Показать ему мою боязливую мысль,
Которая меня бесконечно угнетает.
Так что так умирая таким образом, сама смерть меня боится.
Таким образом мы наблюдаем здесь один из тех диссонансов, или одно из тех нарушений ритма, к которым поэты порою прибегают сознательно для производства особенного эффекта. Здесь редактор если и достиг какого эффекта, то только эффекта потери смысла.
Достаточно комичный пример можно привести из отечественной практики. В советские времена была такая популярная песенка:
Надежда - мой компас земной.
А удача награда за смелость..
Одна из певиц, эстонка, зная песенку только на слух, долгие годы пела:
Надежда - мой конь неземной.
А удача награда за смелость..
Так что следует читать издания выверенные и следует обращать пристальное внимание на пунктуацию.
Строфика и гармония в поэзии
Далее, следует обращать внимание на строфику и гармонию, что не есть одно и то же. Я называю строфикой фразу определенной длины, отделанную, разные части которой находятся в выверенном равновесии и не бьют по ушам, подобно тому, как не напрягает глаз пропорционально сложенное тело. Фраза, размер в которой соблюден - это как женщина с хорошей походкой.
Я называю гармоничной фразу, которая вдобавок благодаря звучности или глухости слов, длине или живости ритма, благодаря всем искусственным или естественным средствам усиления, наконец, благодаря расположению слов и элементов фразы, представляет чувство, рисует мысль звуками, и делает для нас ее более эмоционально насыщенной.
В 1960-1970 гг в советском литературоведении пыталась было разгореться дискуссия: влияет ли стихотворный размер на содержательную сторону поэзии. Но едва начавшись, дискуссия как-то сразу жухла и потухала. Вроде бы ясно, что поэзии торжественной или повествовательной свойственны длинные строки, на манер гомеровских гекзаметров. Наоборот, короткие строки:
Играй, Адели,
Не знай печали.
Хариты, Лель
Тебя качали.
Или
Пью за здравие Мери..
(а все литературные теории в России начинаются с обращения к Пушкину, и именем его выносится и окончательный приговор) способен выразить любые чувства и настроения, и таким образом связь между размером и содержанием - не более чем плод больной литературоведческой фантазии. А зря.
Как раз любой размер доступен вариациям и благодаря этому может выражать самое разнообразное содержание.
а) перебивом размера
Большим докой по части этого приема был Блок. Начинает, скажем, стихотворение:
Поздней осенью из гавани
От заметённой снегом земли
В предназначенное плаванье
Идут тяжелые корабли.
Все вроде бы пристойненько, традиционненько: гавани - плаванье, земли - корабли. И вдруг
В чёрном небе означается
Над водой подъемный кран,
И один фонарь качается..
По логике следующая строка должна завершаться каким-нибудь "роман, буран, оторвАн". А вместо этого:
На оснежённом берегу.
Не в склад не в лад. А далее еще хлеще:
И матрос, на борт не принятый,
Идёт, шатаясь, сквозь буран.
Всё потеряно, всё выпито!
Довольно - больше не могу…
Вот и ожидаемый "буран" нашелся, а заодно в пандант к "берегу" выплыл "не могу".
Не знаю, как хотите, но прозаизма Блок подпустил по самые уши, и если именно приблизить стих к прозе было его намерением, то оно удалось поэту как нельзя лучше (а вот удались ли стихи - еще большой вопрос). Кстати, весьма красноречивая иллюстрация к вопросу о том, что сначала нужно прочитать стихи про себя, чтобы определиться с размером, и лишь потом их скандировать.
б) длиной слов
опять же обратившись к приводимому из Блока примеру, можно увидеть, что традиционный размер ломается уже в первой строке. И именно длина слова (как и его намеренный прозаизм) "предназначенное" вносит в это неблагодарное дело свою главную лепту.
В уже приводимом фрагменте из Пушкина
В одних журналах нас ругали,
Упреки те же слышим мы:
Мы любим славу, да, в бокале
Топить разгульные умы.
это выделенное запятыми "да" резко прерывает плавное течение стиха. Поэт как бы в косвенную речь неназванных критиков из журналов вставляет свою реплику, буквально тыкая носом читателя в свое мнение: "да, мы поэты, любим славу".
Еще любил Пушкин пропускать строки, маркируя пропуск точками. Ритм стиха уже заданный всем предыдущим набрасыванием строф, прерывается на самом интересном месте: словно следует многозначительное молчание; вроде реки, которая течет и течет себе полегоньку, а потом вдруг уходит под землю, чтобы вынурнуть через несколько километров. Но мы-то знаем, река не исчезла, она там под землей, она течет.
Я назвал несколько возможностей смысловой игры ритмом, отнюдь не перечислив все их, которые, наверное, знакомы если еще не вымершим окончательно - стиховеды ау! где вы? отзовитесь --...
Но, скажем откровенно то, о чем умолчать никак нельзя. Вся эта игра ритмами - удел великих и прославленных поэтов. А поэтам молодым или неизвестным широкой публике и оттого не наработавшей у нее нужного авторитета следует прибегать к ней очень осторожно и по большим праздникам. Потому что как раз однообразная ритмичность стиха, даже его монотонность и дает то ощущение гармонии - не только эстетическое, но как успорял еще Грильпарцер, и этическое - ради которой и стоит читать стихи. О чем говорить, если даже такой замечательный поэт как Блок, если его читать подряд, своими ритмическими выбрыками просто достает. Кстати, Пушкин тоже баловался, и немало, переменой ритма, но только в рукописях, не рискуя подобные опыты выводить в публику.
Вставим несколько фраз о прозе. Хотя, поскольку мы говорим о поэзии, то при чем здесь проза? А притом, что именно поэзия мать и родоначальник литературы, а не проза. Проза ведет свое происхождение от поэзии, и развивая нашу тему, скажем, как раз ритм и является тяжелым поэтическим наследием в прозаических вещах.
Более всего ритм свойственен риторике, увы! совершенно отыгнорированной русской литературой, что не делает ей особой чести, лишний раз убеждая, с одной стороны, в ее неполноценности, а с другой, давании простора новым литдерзаниям: многое в отечественной литературе, пока страна еще не крякнула, предстоит сделать (а если и крякнет сделанное останется).
Но хоть и в меньшей степени, ритм свойственен и повествовательной прозе. Есть некоторая естественная длина ритмической единицы. В основе этой ритмической единицы лежит предложение, либо его часть, которая однако должна обладать неким единым законченным смыслом: если предложение сложное, то такими частями могут быть простые преложения из которых состоит это сложное. Частью может быть причастный оборот, группа слов, примыкающих к подлежащему или глаголу. Длина такой части также содержит определенное число слогов, хотя и не столь строго определяемое в стихах.
Вот как я расчленил на прозаические стопы начало лермонтовской повести.
"Я ехал на перекладных из Тифлиса(12). Вся поклажа моей тележки состояла из одного небольшого чемодана(24), который до половины был набит путевыми записками о Грузии(21). Большая часть из них, к счастию для вас, потеряна(14), а чемодан с остальными вещами, к счастью для меня, остался цел(18).
и во все горло распевал песни(10). Славное место эта долина!(9) Со всех сторон горы неприступные, красноватые скалы(16), обвешанные зеленым плющом(10) и увенчанные купами чинар(10) , желтые обрывы, исчерченные промоинами(12), а там высоко-высоко золотая бахрома снегов(16), а внизу Арагва(6), обнявшись с другой безыменной речкой(11), шумно вырывающейся из черного, полного мглою ущелья(16), тянется серебряною нитью и сверкает(13), как змея своею чешуею(7). "
Этот период составлен из фраз неодинаковой длины, но не слишком неодинаковой, с длиной примерно по 10-15 слогов в каждой (фразу в 24 слога, очевидно, нужно будет произносить в два приема). Эти фразы отрегулированы, так сказать, ритмом дыхания. Чтецу нет никакой необходимости искусственно выдерживать этот ритм, так что слоги в естественном порядке следуют друг за другом, одновременно удовлетворяя ухо как продолжительностью, так и разнообразием, благодаря чему ритм не впадает в монотонность.
Гармоничная фраза - это такая фраза, которая рисует нечто звуками: пейзаж, музыка природы, поступков, чувств, мыслей. В приведенном нами примере уже можно заметить некоторые следы не только ритма, но и гармонии. Ритм с точки зрения гармонии можно выявить, изредка скандируя текст. При этом нужно обращать внимание не только на правильное дыхание, но и на ритмическое ударение. Последнее оратор должен делать на определенных словах, которое их выделяет, как и некоторые им предшествующие, из синтаксического периода фразы.
Наслаждение поэзией не в чтении, а в воспроизведении
У поэта, как и у мастера прозаического жанра, невозможно оценить сразу всех красот его творений. Он не способен нас разом очаровать тем, чем он очаровывает читателя. Поэтому нужно обходится с ним как и с художником: то обращать внимание на композицию, то на рисунок, то на цветовое решение картины, или там на фигуры и лица. Другой раз смотреть, как он изображает воды или небо. Общее впечатление составляется лишь позднее из всех этих элементов, слитых разом.
в нашей памяти, и которые звенят и звенят где-то там внутри нас.
Я не собираюсь, без сомнения, читать так, как читают актеры Французской комедии:
Когда читают стихи вслух, они становятся нам в каком-то смысле более близкими. Их как бы примеривают на себя. Вам кажется, стихи как бы обретают присущий им собственный ритм, что они выражают ту мысль, которую им хотели дать именно вы.
Бывает так, и это уже не есть хорошо, что при таком способе как бы изменяют текст. Я долгие годы тАк читал для себя текст Вольтера: "Есть два мертвеца, я это вижу хорошо". Хотя текст таков: "Умирают дважды, я это вижу хорошо", мне кажется, что с моими изменениями он звучит лучше.
в нем скрыта.
Есть еще одно совершенно родственное этому развлечение. Оно состоит в том, чтобы вообразить у посредственного, однако не безынтересного для вас поэта, стихотворение, которое не совсем вам не по душе, но которое отвергает ваш вкус, взращенный на других образцах, и переделать его во время прогулки или бессонницы (порой не без инверсии) из восьмистишника в стансы или из стансов в александрийский стих. Это прикольно; а потом сравнить и это тоже еще прикольнее.