Хафиз. "Диван"
"Диван" - это собрание стихов, написанных не обязательно на диване. "Диван" Хафиза содержит 412 газелей, несколько десятков других стихов и три большие поэмы, впрочем, не очень оцененных на Востоке по сравнению с его газелями. Когда и как возник "Диван", какова его текстологическая история - такими вопросами восточные почитатели поэта в отличие от их западных коллег не очень-то озабочиваются. "Диван" - это такая вещь, которая говорит сама за себя.
Сказать о Хафизе что-либо определенное очень трудно. Темы его газелей традиционны: вино и любовь, мистические озарения, панегирики на многочисленных правителей, которым он то служил, то отнекивался (однажды его пригласил к себе багдадский халиф, и хотя из Шираза до Багдада было множество караванных путей, Хафизу вдруг вздумалось плыть морем, а тут грянула буря и он не поехал), жалобы на бренность и непознаваемость мира. Образ Хафиза в стихах, как и у любого большого поэта двоится, троится и так далее. То он аскет, то пьяница и забулдыга, то мистик, а то вольнодумец и чуть ли не атеист, то он мечтатель, то человек весьма деятельный и практичный. Те кто изучают биографию Хафиза по стихам, создают совершенно противоположные портреты поэта.
Скорее всего, о стихах Хафиза можно сказать то же самое, что и о стихах Пушкина, Мицкевича, Кабира и Гомера, а также некоторых других: "Они прекрасны, потому что прекрасны".
"Скажу, что Хафиз - это старый распутник, и лучше всего читать его стихи в оригинале, с параллельным дословным переводом, который отлично выполнил сэр В. Джонс. При этом, воспроизводя персидский оригинал, он не доверил его транскрипцию латинскому языку, слишком сомнительному для передачи восточных сальностей (в латинском они становятся просто порнографией), а предпочел старый добрый греческий. "
Благодаря "Западно-восточному дивану" Гете имя Хафиза широко известно на Западе. Немецкий поэт переосмыслил творчество великого персидского поэта, и из то забулдыги, то аскета, сделал добропорядочного бюргера, который и выпить не прочь, и клубничке не чужд, но меру всему знает и никогда не переступит: "Режим есть режим, порядок прежде всего".
А Восток буквально живет Хафизом. При этом его влияние сказывается совершенно по-разному. Для примера возьмем двух поэтов XVIII века.
Первый - это туркменский поэт Андалиб. Андалиб был мастером в сочинении и исполнении дастанов. Дастан - это такой роман, рассказываемый дастанчи (рассказчиком) в импровизированном театре, то есть везде там, где собирается жаждущая искусства аудитория: в деревенской чайхане, караван-сарае или в шахском дворце. Сюжеты дастанов Андалиба, как и водится, заимствованы у Фирдоуси и Низами: о богатыре Ростаме, Сиявуше, о Меджнуне, Фархаде и Ширин. Но прозаический текст дастанов часто украшался стихами, которые при устном исполнении не только не вредят прозаическому тексту, как это бывает в книгах, а дополняют и оживляют его.
себя такой ерундой как адекватность. Его стихи - это свободная передача хафизовых мотивов и образов на родном для слушателей языке. Андалиб, наряду с другими своими современниками показал, что и туркменский язык, считавшийся тогда грубым и несовершенным, вполне пригоден для такой высокой поэзии, каковой на всем Востоке считался Хафиз (в те же годы, что творил Андалиб, реформу туркменского стиха и языка провел их классик Махтумкули, а поскольку Андалиб не очень-то ориентировался на авторское право, сам черт ногу сломит, какие из стихов в его дастанах его собственные, а какие Махтумкули).
Напротив персидский поэт того же времени Хатеф обратился к Хафизу с прямо противоположных эстетических установок. Популярность Хафиза была так высока, что по Ирану ходило множество стихов, якобы написанных им, причем масса грубых, корявых, с обилием жаргонной и диалектной лексики. Хатеф и его приятели организовали в Исфахане поэтическое общество "Возрождение", главной целью которого как раз и было возвращение к истокам иранской поэзии. Они разыскивали и издавали стихи классиков, и прежде всего Саади и Хафиза в их первоначальном виде, проводя. говоря современным языком, громадную текстологическую работу.
Использовал Хатеф мотивы Хафиза - это был его любимый поэт и даже псевдоним он взял себе созвучным имени предшественника - и в собственной лирике. Творчество Хатефа и поэтов "Возрождения" имело громадное значение не только для иранской литературы, но и всего языка. Они доказали, что подлинный персидский язык - это не язык улицы и обыденной речи, как у Андалиба и Махтумкули, - а язык классический, очищенный от вульгаризмов и просторечия. Можно сказать, Хатеф и его друзья вдохнули в классический язык Хафиза и Саади жизнь, выловили его в волнах времени, уже было сброшенного с корабля современности и поставили у штурвала этого корабля.
Любопытно (тут не владея персидским языком, автор полностью доверяет специалистам), что Хатеф скрупулезно следуя букве Хафиза - тематика его газелей, образы, лексика: все оттуда - был совершенно самостоятельным и оригинальным поэтом. Беззаботность и аскетизм Хафиза у Хатефа превратились в горечь и тоску. В одной из касыд он образ мистического цветника, взятый у Хафиза, превращает в символ Родины. Вынужденный покинуть Исфахан, Хатеф говорит, почему он покинул родной город:
"Разве допустимо, чтобы вороны были в саду,
"
Возможно, именно отбор и концентрация многоликого облика поэта на одной черте и сделали лирику Хатефа глубоко индивидуальной и своеобразной.
Так по разному осмысляя и подходя по-разному к творчеству одного и того же поэта - одни смело изменяя его и приспосабливая к реалиям своей страны и языка, другие, наоборот, возвращая первоначальную образность и лексику - последователи Хафиза делают его творчество живым и современным.