Соколов В.Д.: Опыт о поэзии
Марино. "Адонис"

Марино. "Адонис"

Поэма итальянского поэта была написана уже во Франции в 1623 году, куда он бежал из Италии, где ему давно уже было приготовлено теплое местечко на зоне. А во Франции он был обласкан, стал придворным поэтом, завсегдатаем модных салонов. Поэма ничего, кроме непрекращающихся восторгов у его слушателей и читателей не вызвала. Время мало что изменило в этой оценке. Вот уже почти 400 лет знание поэмы входит в джентльменский набор окультуренного человека: то есть никто ее ни читает, но все о ней слышали, и все обязательно ею восхищаются. Россию сия чаша по небрежности судьбы как-то миновала. Даже очень культурным людям - если они специально не интересуются Италией - имя Марино мало что говорит (разве что речь идет об малоизвестном футболисте и широко известном тренере).

Художественные особенности поэмы

Автор сей статьи не знает, нужно ли русским знать это имя. Но одно можно сказать с уверенностью: поэтический мир этого автора совершенно чужд русской литературной традиции. Так говоря об "Адонисе", авторы весьма обстоятельной статьи в "Всемирной истории литературы" первым делом отмечают полную композиционную рыхлость этого произведения. Из намечавшихся первоначально 3 глав (песен) поэт смастерил 20 и растянул свою поэму аж до 40000 стихов - это большей, чем "Евгений Онегин". Сам рассказ у Овидия, первоначального литературного обработчика этой темы, занимает едва ли 350, являясь при этом одной из самых длиннющих "Метаморфоз". Что касается Марино, то он уснастил свою поэму множеством отступлений, в которых пересказал чуть ли не всю греческую мифологию, которая касалась любви. Тут вам и суд Париса, тут вам и Геро с Леандром, тут вам и Эхо с Нарциссом, тут вам и Вулкан с Венерой, тут вам и... но это я перечислил только то, что рассказано, а что упомянуто, так тут надо специальный справочник заводить по поэме.

Композиция. И все же упрек в композиционной рыхлости неуместен. Ибо эта оценка дается исходя из совершенно иных литературных критериев, которым Марино не только не соответствовал, но от соответствия которым он сознательно уходил.

Чтобы хоть как-то понять Марино, нужно прислушаться к тому, что говорил он о себе сам или почитавшие его современники. Как например, английский поэт Драйден, который дал своему итальянскому коллеге развернутую восторженную характеристику, в которой объяснил его поэтические принципы.

Прежде всего Марино нельзя судить из литературоведческих парадигм "писатель - читатель" = "продавец - потребитель". Читатель для Марино это не потенциальный покупатель его поэтической продукции, а друг, товарищ и брат. Если этот друг, товарищ и брат и сам писатель, тем лучше, а если нет, то с такими Марино и говорить не о чем. Поэтому цель поэта - это развлечь своего читателя занимательной беседой. При этом все, о чем говорит поэт, читателю должно быть известно наперед. Его беседа - это не сообщение занимательных сведений или подробностей, а свободные вариации на заданные темы. Естественно, читатель должен находиться с автором в одной ученой поре: то есть быть равным ему и по уму, и по начитанности, и по способности принять и подхватить брошенный ему мяч.

Композиция поэмы не рассчитана на последовательное чтение от стиха к стиху, от страницы к странице. Читателю вольно выбрать из 40 000 стихов любое место: сегодня одно, завтра другое. Поэтому композиция строится не вокруг сюжета, который едва прощупывается, а так, чтобы в поэме было все, что может заинтересовать читателя. Сегодня ему весело, и он находит в поэме шутки, юмор, озорство. Завтра ему грустно - пожалуйста, вот вам стенания, вот вам печаль. То поэт озорничает почти что порнографическими описания, а то становится аскетом, целомудринником и проповедником монашеских добродетелей.

А если попадется читатель, которому больше всего нравится порассуждать на ученые темы, то и тут Марино тут как тут. Поэт был восхищенным поклонником Галилея, и целыми строфами рассуждает о его астрономических открытиях и осмысляет поэтически то, что Галилей осмыслил научно и философски.

Del telescopio, a questa etate ignoto,
per te fia, Galileo, l'opra composta,
l'opra ch'al senso altrui, benche remoto,
fatto molto maggior l'oggetto accosta.
Tu, solo osservator d'ogni suo moto
e di qualunque ha in lei parte nascosta,
potrai, senza che vel nulla ne chiuda,
novello Endimion, mirarla ignuda.

Марино с таким же упоением как эротические кувырканья Адониса и Венеры и так же подробно описывает, отчего и почему случаются солнечные затмения, и что можно наблюдать при таких затмениях.

Восхищение поэта Галилеем, как и его внимание к эротике, не прошли Марино даром. После осуждения великого ученого за компанию и "Адониса" папский престол внес в Индекс запрещенных книг.

Аллюзии. Цели беседы с высокоученым читателем служат и цитаты и аллюзии поэта. Марино целыми кусками вставляет в свою поэму фрагменты и из Вергилия, и из Данте, и из Ариосто, и из Тассо, а с другой стороны из отцов церкви. Особенно при этом достается Августину, которого поэт цитирует без конца. Но каждый раз эти цитаты хоть в чем-то да неточны, как замечают литературоведы-педанты. Но как раз эта неточность и есть форма беседы с читателем. Марино не просто коверкает цитируемых им авторов, а приспосабливает их к текущему фрагменту. И таким образом либо отсылает читателя к первоисточнику, либо расставляет подобным цитированием необходимые акценты.

Метафоры. Поэт, отмечает русский литературовед Голенищев-Кутузов, пожалуй, единственный в нашей стране, кто надолго и всерьез занимался итальянской литературой, любит густое метафорическое письмо, часто прибегает к аллитерациям, антитезам, адноминации - игре словами, одинаково звучащими, но имеющими разные значения, ассонансам и т. д. Для того чтобы создать эффект неожиданности, Марино иногда опускает рифму. Поэзия, по мнению Марино, должна прежде всего поражать, ошеломлять читателя. Кто не способен удивить, категорически заявлял он в одном из сонетов "Муртенды", пусть берется за скребницу: его место не на Парнасе, а в конюшне.

как можно больше метафор и слов - красивых и необычных - на заданную тему. Покажем это на примере. В качестве которого, не владея итальянским, мы берем перевод стихотворения Марино "Плачущая" (с явным подразумеванием М. Магдалины), выполненный Крэшо (с таким прибавлением слов, что трудно сказать перевод это или вариации на заданную тему: но подобный подход как раз в духе Марино):

Заметим, что переводчик (перевод, кстати, хороший, не в смысле буквальности, а в смысле смысла) совершенно запутался в этом нанизывании образов и, пытаясь придать хоть какой-то сюжет стихотворению, поменял местами и строки и строфы. Но в том-то и дело, что никакого порядка здесь нет. Мысль поэта движется от одного образа к другому чисто механически: можно вот так сказать, а еще так, а еще вот так, или вот так.

Другая особенность мариниевых метафор, что в отличие от, скажем, Шекспира, бравшего источником для них природу, людей в их повседневности, Марино заимствует свои образы из природы, сотворенной человеком: сады, архитектура, книжные образы, описание картин. В частности, приведенное в стихотворении описание в качестве прототипа, вполне возможно, подпитывалось не какой-нибудь конкретной женщиной, а тициановой М. Магдалиной. И это опять соответствуют эстетическим принципам Марино: расчет на культурного читателя, у которого все эти образы перед глазами, а не на какого-нибудь деревенского или городского вахлака.

Посмертная слава Марино

но пониже Библии. У него было множество поклонников, подражателей и единомышленников: Гонгора в Испании, целая плеяда поэтов-кавалеров в Англии, вроде упоминавшегося нами Крэшо, а также Мильтона, Драйдена, Рочестера, которые хотя и не принадлежали к школе мариностов, но в разные периоды своей творческой активности (Мильтон, например, по молодости: в зрелом возрасте он отшатнулся от Марино, как от прокаженного, и примкнул к суровой школе Ветхого завета), и в разных произведениях (тот же Мильтон хотя и отрекся от Марино, но в "Обретенном рае" устраивал настоящие похоронные процессии (или парады: что вам больше нравится) из метафор и сравнений), Вуатюр, Бальзак (но не Оноре) - во Франции, Морштын в Польше.

В XVIII--XX веках слава Марино не померкла, но обрядилась в сугубо академические одежды; во всех учебниках по истории литературы, во всех хрестоматиях, он занимает, когда речь заходит о XVII веке такое же место, как и Мильтон, Корнель, Расин, Лафонтен, Лопе де Вега и разве лишь Сервантеса и Шекспира пониже. Но читать его никто не читает, как нашего Ломоносова: основоположник-то он основоположник русской поэзии, но кроме лозунгов ("Могущество Сибири Россией произрастать будет"), кто вообще знает, что он и о чем там писал?

Живой интерес к Марино возродился только ближе к концу XX века, и опять по большей части в Италии. "Адонис" переиздавался после 1960 и до 2000 года там 14 раз, а сколько после 2000 - я не нашел данных, но учитывая бесконечные ссылки на эту поэму, неоднократно. В Википедии ему посвящены мощные разделы: правда что-то переводов на неитальянские языки не видно. И все же по-настоящему этот поэт остается невостребованным.

Об этом можно судить хотя бы по газетным публикациям и научным abstract'ам, которых о Марино пруд пруди. Буквально все они повторяют одно и то же: обращают внимание на композиционную рыхлость, и метафорическую чересчурность. То есть Марино пишет не в современную дугу. Сейчас литература должна быть информативной: прочитал, схватил и помчался дальше. А чтобы рассусоливать, нанизывать метафору на метафору... Кому это в наше время надо? Что однако никак не прогнозирует будущей судьбы поэта. Хрен его знает, что будет в цене и на уме у наших потомков?