В. Гюго. "Собор Парижской Богоматери"
В историческом романе В. Гюго речь идет любви дьякона Собора парижской богоматери Фролло и служителя того же собора урода Квазимодо к красивой цыганке Эсмеральде. Поскольку она не ответила дьякону взаимностью, тот угодил ее на костер, за что был сброшен Квазимодо с собора. Действие происходит в ср. века и попутно писатель дает картину средневековой жизни Парижа и исторических лиц, в частности короля Людовика XV. Кроме того, он много рассуждает на разные темы: об архитектуре, Париже, средневековом образе жизни, колдовстве и магии.
Роман начал писаться в 1829, а вышел в свет в 1831, к каковому времени все гонорарные деньги были писателем уже давно получены и проедены. Обладая беспокойным и живым нравом, В. Гюго постоянно участвовал в публичной жизни, разного рода театральных и литературных мероприятиях. Писать роман ему было некогда. Все же пристыженный издателем, а также угрожаемый им обратиться в суд, писатель заперся в комнате. Он запасся стопкой бумаги и громадной бутылью чернил, и не выходил из своего добровольного заточения до тех пор, пока роман не был написан и не назван "Что было найдено на дне бутыли". Позднее было присовокуплено нынешнее название. Впрочем, на разных языках в разных переводах оно варьируется. Так, в английском языке укрепилось оно откристаллизовалось как "Горбун Собора Парижской богоматери". Разумеется, о достоверности этой истории известно только со слов писателя, а как и всякий француз, Гюго никогда не врал, только время от времени ошибался.
В русском языке в наше время оно долгое время было известно в основном по "Приключениям Шурика". Той памятной сцене, когда начальник стройки воспитывает "тунеядца и алкоголика": "Наше домоуправление ввело в строй ---- м жилой площади, что равно 20 таким городам как Плесы или 40 соборам парижской богоматери". -- "Какой, какой матери?" -- "Парижской бого-," -- и глядя в упор на тунеядца по складам: "ма-те-ри".
Роман был восторженно принят во Франции и во всем мире. Так, в русской печати отрывки из "Собора" появились уже в 1832 и, хотя полностью перевод вышел только в 1862 в журнале бр. Достоевских "Время", русская образованная публика щелкавшая французские глаголы и союзы как семечки, уже давно была к этому времени с ним знакома. Не только знакома, но успела восторженное отношение 1830-х сменить на скептическое и полунасмешливое 1840-х и далее: "И теперь еще высится в своем готическом величии громадное создание гения средних веков - 'Собор Парижской богородицы'... а тот же собор, воссозданный Виктором Гюго, давно уже обратился в карикатурный гротеск", -- писал в 1845 В. Г. Белинский.
Значение романа вышло далеко за чисто литературные рамки. Громадная популярность "Собора" во Франции подстегнула растущий интерес к средневековой архитектуре и превратила так называемое "Готическое движение", выступавшее за сохранение и реставрацию сооружений прошлого, массовым. Именно "Собору" мы обязаны тем, что многие памятники прошлого были спасены от уничтожения, и о них проявляется хоть какие-то забота и внимание.
Уже в 1833 был учрежден пост генерального секретаря по старинным памятникам, который занял не кто иной, как собрат Гюго по литературному цеху Проспер Мериме. В 1837 была учреждена Комиссия по сохранению исторических памятников, секретарем которой стал тот же Мериме. Эта комиссия отнюдь не была очередными "Рогами и копытами", вроде наших Обществ по охране исторических памятников, которые заняты чем угодно, от отмывания денег до пристройки к месту бедных родственников, только не тем чем они называются. Французское же общество развернуло гигантскую деятельность по всей их стране, восстановив из забвения многие сооружения средневековой культуры. Особенно в этом деятельности отличился архитектор Евгений Вьоле-ле-Дюк.
Так было положено начало т. н. новоготическому стилю, образец которого, т. н. Немецкий дом, барнаульцы могут видеть на Пушкинской остановке. Вот как разнеслись круги, взбаламученный В. Гюго.
Обратим внимание: почему-то считается, что именно русская литература имеет громадное общественное значение, в то время как на Западе они там заняты чистым искусством. Однако назвать, хоть что-то позитивное, что внесли наши писатели в созидательном плане (по части разрушения и ниспровержения существующего строя, здесь хоть сто порций) в общественную жизнь не решиться никто (что нужно отнести к характеру нашего общества, а не к особенностям русских писателей). А вот на Западе вклад литературной братии в культуру действительно громаден. И пример Гюго здесь очень показательный, но не единственный.
"Собор Парижской богоматери" благодатным материалом для различных перелицовок от инсценировок романа на парижской сцене в середине 1830-х гг и балета Ж. Перро, поставленного в Ковент Гардене в 1844 г и потом много раз возобновлявшегося в т. ч. Фокиным и Петипа с прославленной любовницей одного из великих князей М. Кшесинской-Эсмеральдой, до многочисленных фильмов (первая экранизация "Эсмеральда" появилась в 1905, а, наверное, самая известная в 1956 с Лоллабриджитой) и нашумевшего в начале 2000-х мюзикла Р. Коцианта (Cocciante). (А задолго до мюзикла на сюжет романа написал свою первую оперу "Эсмеральда" 15 летний Рахманинов. И хотя целиком опера не сохранилась (возможно, она и не была закончена), черновые наброски говорят, по словам музыковедов, об интересной проработке характеров юным дарованием).
Словом, "Собор" стал таким феноменом мировой культуры -- мюзикл с успехом был адаптирован в 2002 даже Пекинской оперой -- изъять который оттуда похоже уже невозможно никакими шипцами дантиста.