"Жизнь Иисуса"
"Жизнь Иисуса" как биография впервые предстала в многочисленных евангелиях, из которых церковники на Никейском собрании отобрали 4 для дальнейшего пользования рядовым верующим. Собственно говоря, правильнее назвать евангелия жизнеописаниями, а не биографией, ибо различные эпизоды здесь весьма мало связаны между собой и являются скорее мозаикой, чем неким цельным произведением.
Такой мозаичный жанр жизнеописаний был весьма распространен в античную эпоху, но, естественно, евангелия отнюдь не принадлежат к вершинам жанра, как жизнеописания Плутарха или Светония. Это и не удивительно, несмотря на определенные художественные достоинства, их авторы были людьми не очень просвещенными, а аудитория, в основном демократическая, была не слишком требовательной. На это обращал внимание И. Введенский, когда в публичных спорах с Луначарским в ответ на многочисленные противоречия и нестыковки в священных текстах, причем зачастую чисто фактологические, отвечал, что ни Матфей, ни Лука и др. были простыми людьми, пытавшимися в меру сил и умения донести до потомства, то чему они либо были непосредственными свидетелями, либо слышали от отцов и дедов, а не милиционерами истории, ходившими за Христом и протоколировавшими каждое его слово или поступок.
Эта художественная невразумительность евангелий неприятно била по образованному вкусу просвещенных латинян и недаром, и Цельс, и Лукиан, и Ю. Отступник – первые критики христианства – издевались над жизнеописаниями как могли: жаль дошло от их насмешек до нас маловато.
Но и уверовавшие в Христа из образованного сословия тоже как-то воротили нос от этих "бабушкиных сказок". "Когда много лет тому назад, — рассказывает в одном из писем Иероним, — я отсек от себя ради царствия небесного дом, родителей, сестру, близких и, что было еще труднее, привычку к изысканному столу, когда я отправился в Иерусалим как ратоборец духовный, — от библиотеки, которую я собрал себе в Риме ценою великих трудов и затрат, я никак не смог отказаться. И вот я, злосчастный, постился, чтобы читать Цицерона. После еженощных молитвенных бодрствований, после рыданий, исторгаемых из самых недр груди моей памятью о свершенных грехах, руки мои раскрывали Плавта! Если же, возвращаясь к самому себе, я понуждал себя читать пророков и евангелистов, меня отталкивал необработанный язык: слепыми своими глазами я не мог видеть свет и винил в этом не глаза, а солнце".
Еще бы. Можно представить себе, как на человека читавшего или, по крайней мере, знавшего Эратосфена, К. Птолемея и П. Старшего должна была действовать такая белиберда как "Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою". Данное обстоятельство, по крайней мере, свидетельствует, что античные интеллектуалы приходили в христианство отнюдь не через "боговдохновенную книгу".
Удивительное дело, но жизнь Иисуса, именно как биография в течения почти 2 тысячелетий не находила себе художественного выражения, хотя отдельными эпизодами из этой биографии писатели, поэты, композиторы, а особенно художники, буквально измордовали все 5 чувств бедных читателей, зрителей и слушателей.
Наверное, первым из биографии Христа сделал художественное произведение Ренан (хотя, конечно, в течение XIX в. исследовали жизнь Иисуса многие, например, Штраус, книгу которого "Жизнь Иисуса" (1835) современный ему рецензент – некто Л. Гритрейкер – назвал "искариотизмом наших дней, наиболее чумовой книгой, когда-либо исторгнутой из челюстей ада"). Книга Ренана появилась в 1863 сразу на нескольких языках и встретила не угасшую до сих пор популярность: публика словно ждала подобной вещи.
Книга написана в отличие от первоисточников прекрасным французским языком и читается как роман на одном дыхании, хотя и снабжена солидным критическим аппаратом. Ренан исходит из следующих посылок:
1) евангелия написаны аляповато
2) евангелия нельзя рассматривать как некую цельную доктрину, а значит бессмысленно выискивать там какие-то противоречия или руководящие цитаты
И как центральный вывод: вся сила христианства в персоне самого Христа, обаянии его личности, для которой любовь к ближнему была не сухой доктриной, а внутренним даже не убеждением и сутью, по которой он и жил.
и люди серьезные. "Ренан предлагает читателю живого Иисуса, которого он со своим артистическим воображением встретил под голубыми небом Галилеи и черты которого инспирировал его схватить перо. Воображение читателей было пленено, и люди подумали, что видят Иисуса, потому что Ренан обладал достаточным мастерством, чтобы заставить их видеть их голубые небеса, море колышущихся хлебов, отдаленные горы, пылающие лилии, и все это с центром вокруг Генисаретского озера, и слышать в шепоте тростников вечную мелодию нагорной проповеди" (Швейцер – насмешка над тем, как Ренан описал возникновение замысла книги во время своей работы в Палестине).
Как бы то ни было, но ренановский подход, концентрирующийся на личности Иисуса и др. персонажей евангелий, стал превалирующим. После Ренана биографии божьего сына посыпались как из рога изобилия, и в конце II тысячелетия появилось множество как литературных произведений на эту тему, так и всякого вида инсценировок, экранизаций, даже несколько рок-опер, начиная с прославленной "Иисус Христос – суперзвезда", и все они делали упор на психологической стороне проблемы Христа. Думается, такой подход, игнорирующий метафизическую, космологическую и др. стороны, далеко не исчерпывает темы, а это верный залог того, что жизнь Христа будет по-новому осмысляться и осмысляться последующими поколения, и, по всей видимости, разные подходы, сменяя друг друга, так и не дадут окончательного ответа на эту, может быть, центральную проблему человечества.