Тириэль
1
У врат прекрасного дворца стареющий слепец,
Могучий прежде Тириэль стоял с женою Миратаной.
Глаза его покрыла тьма, и умирала царица западной долины Миратана.
Они стояли пред дворцом, что прежде дарил отраду им своею красотою.
И голос свой возвысил Тириэль, к сынам, стоящим у ворот, взывая
«О проклятого рода сыновья! Здесь, перед вами ваш родной отец,
Придите, посмотрите и на ту, что родила вас, ныне ж умирает
В моих слабеющих руках. Придите же скорей,
О проклятые дети, чтоб увидеть смерть вашей матери, прекрасной Миратаны».
И вышли сыновья к вратам дворцовым, родителей из дома увидав.
Могучий голос прозвучал навстречу: то старший сын заговорил с отцом.
«Старик без имени – его ты не достоин! Ты – дряхлый Тириэль.
Твои морщины, седины головы твоей для нас подобны смерти,
И старость злобная твоя – всепожирающая бездна.
И почему твои сыны должны страдать от твоего проклятья?
От рабства мы избавились, восстав. Страдали долго мы от гнева Тириэля.
Благословенья прокляты его. Проклятья ж могут стать благословенны.
Стоял, простерши руку к небесам, пред ними старец. Левою рукою
Раскрылись страшные его глазницы, и голос старца зазвучал сильней:
«Не сыновья вы! Змеи, что обвились вокруг костей иссохших Тириэля,
Могильные вы черви, что пируют на плоти прародителей своих.
Послушайте вы матери стенанья. Проклятые! Она уже не в силах
Переносить страдания души. И плач ее не о рожденье Ювы
Иль Гексуса. Она рыдает горько о смерти! Близкой, страшной смерти, змеи!
Вы, материнским вскормленные молоком, ее слезами вспоенные, гляньте
В мои пустые, страшные глазницы, подобные зияющим провалам
На черепе, лишившемся волос. Смотрите, слушайте, вы, злые змеи.
О, Миратана! О, жена моя! Душа! Мой дух! Огонь мой!
О, Миратана! Ты мертва! О, горе! Смотри же, здесь теперь передо мною
Те змеи, что тобою рождены, что жизнь твою всю выпили до капли.
Проклятья вам, безжалостные, шлю! Земле предам ее я тело здесь».
И так сказав, копать могилу начал своими слабосильными руками.
Тогда, чтоб матери копать могилу, был призван Зазеля покорный сын.
«Жестокость дряхлая, уйди, дай вырыть нам могилу для тебя.
Отверг ты нашу жалость, хлеб и кров, тебе предложенный.
Отверг ты ложе в сыновнем доме и одежды бросил,
Избрав скитальца участь, и средь скал, подобно сыну Зазеля, ты бродишь.
Проклятье, что на Зазеля потомство обрушил ты однажды. Рой могилу
Себе. А тело матери несчастной земле родной мы сами предадим».
«Берите тело, проклятые дети, и хлынут пусть на вас потоки гнева
С небес. Стеною, словно Севера туманы, окружат вас и воздуха лишат.
И будете лежать вы бездыханны, как матерь ваша здесь сейчас лежит,
И будет тело мертвое смердеть, в живых рождая чувство отвращенья,
И будет память страшная жива, пока не выбелят ветра и время кости.
Когда же тело будет разлагаться, землею не укрытое, с Востока
Поднимутся иные мертвецы, и не оставят ни единой вашей кости.
Схороните вы мать, но не удастся вам схоронить проклятье Тириэля!»
2.
Он брел и день, и ночь: что ночь, что день слепцу равно темны.
Днем грело солнце, ночью же сияла над старцем бесполезная луна.
Сквозь горы скорби и долины горя шел Тириэль, пути не различая,
Пока божественное провиденье не привело его в долину Хара.
В долине Хар и Хева, словно дети, сидели у раскидистого дуба,
И Мнефа постаревшая смотрела за ними: их кормила и поила.
Слепец, дорогу угадав, воскликнул: «Мир дому и его дверям открытым,
Не бойтесь бедного слепого Тириэля, он вам не причинит вреда.
Скажите, о друзья, где я теперь? И что это за дивная долина?»
«Перед тобой долина Хара, - отвечала Мнефа, - а это дом его, его приют.
Кто ты, слепец несчастный, и зачем ты именем назвался Тириэля?
Я знаю Тириэля, он правитель всей западной страны, тебя ж не знаю.
Я – Мнефа, а испуганные дети, трепещущие в страхе, – Хар и Хева»
«Да, знаю, Тириэль живет безбедно на западе в своей стране.
Неважно, кто я, Мнефа! Если можешь, дай мне поесть,
Тяжелая дорога измучила меня – прошел я долгий путь».
И Хар сказал: «Моя родная Мнефа, не стой к нему так близко, ибо он
Властитель леса с мертвыми корнями; костей, что знаменуют царство смерти.
Бредет, не зная он пути и натыкаясь на стены толстые и запертые двери.
О, человек без глаз! Пожалуйста не трогай мою родную Мнефу».
«Я бедный странник, я прошу лишь хлеба, я даже разучился плакать.
Отверг я помощь близких и отринул тех, кто хотел сопровождать меня.
Я стану на колени, чтоб ты видел, что я не причиню тебе вреда».
Он преклонил колени, и сказала Мнефа: "Не бойтесь, Хар и Хева, этот странник Старик безвредный, гладом истощенный и долгою измученный дорогой"
Хар подошел и руку положил на голову седого Тириэля.
«Благослови, Господь, твой лысый лоб! Благослови провалы глаз слепых,
Покрытое морщинами чело и поредевший волос бороды.
Нет у тебя зубов, старик, и я целую твой гладкий череп. Хева, подойди
И поцелуй его главу, не бойся: старик не страшен и не тронет нас».
«Благослови, Господь, несчастного слепца! Благослови седого Тириэля!
Не Тириэль ты, ты – его отец. Но под морщинами я узнаю знакомые черты.
И пахнешь ты чудесно, словно смоквы поспевшие, душистые плоды.
Как потерял глаза ты, Тириэль? Господь, благослови твои морщины!»
«Входи, скиталец бедный, и открой свое нам имя, - попросила Мнефа, -
Зачем скрываешь ты его от тех, кто из одной с тобою создан плоти?»
«Я не из вашей местности, - солгал в ответ ей Тириэль,-
Я дряхлый странник, некогда я был главой большого рода,
Живущего на севере. Но ныне они в грехах погрязли и разрушен их древний род,
А я –изгой несчастный, я прошу: не спрашивайте более меня.
Я об одном молю судьбу – вернуть мне зренье, мой драгоценный взор, мои глаза».
«Мой князь, - сказала Мнефа, - есть ли люди еще в твоей стране,
Иные существа, что по рожденью к потомству Хара не принадлежат?»
«Нет, никого, ответил Тириэль,- один остался я на этом свете,
Изгнанник жалкий. Дайте ж мне напиться».
И Мнефа принесла им молоко и фрукты, и сели вместе все они к столу.
3.
За общей трапезой на Тириэля Хар и Хева с улыбкою смотрели.
«Ты стар, ты очень стар, но я тебя старее,
Так отчего же нет волос на голове твоей?
Благослови, Господь, твое увядшее чело. Морщинок мелких на лице
Твоем не счесть и Мнефе. Благослови, Судьба, чело слепого Тириэля!
Не видел прежде Тириэля я, но был однажды зван к нему на пир,
Но я недолго пробыл во дворце и должен был отправиться в дорогу».
«Ты тоже нас покинешь, Тириэль? - спросила Хева, - о, не покидай
Мы знаем столько новых игр, тебе покажем мы их и песенку тебе споем.
А после трапезы пойдем мы вместе в клетку Хара
И будем пойманных пичуг кормить мы спелой вишней,
И будешь вновь ты Тириэль, и будешь им навеки».
«А коль откажешься, - добавил Хар, - то ты и впрямь слепец, глупец к тому же.
Жестоко бросили меня мои сыны, тебя ведь тоже?»
«О нет, старик, - промолвил Тириэль, - не спрашивай меня об этом боле.
Ты заставляешь обливаться кровью сердце. Мои сыны гораздо хуже, чем твои.
О, никогда не спрашивай меня о них, иначе я уйду отсюда прочь».
«Не уходи, - сказала Хева, - ты не слышал еще напевов наших звонких птах,
Не слышал, как поет наш Хар в огромной клетке и не спал на рунах.
Не уходи, ты так похож на Тириэля, что я любила, хоть твое чело
Морщинами покрыто, как земля, растрескавшаяся от злого зноя».
Поднялся Тириэль из-за стола, благословил гостеприимный дом:
«Мой путь лежит чрез горные вершины, не для меня долина сладкой неги,
Неведом будет мне ни сон, ни отдых, ибо гонит меня по свету мой безумный страх».
Сказала Мнефа: «Ты идти не должен один, без спутников, сквозь страшный мрак ночной
Останься с нами, вместо глаз твоих тебе мы будем.
И буду я кормить тебя, пока не заберет Всевышний Тириэля».
Но Тириэль нахмурился в ответ: «Не слышали вы разве, что сказал я?
Безумье и глубокое отчаянье владеют сердцем дряхлого слепца,
Скитальца, что блуждает темным лесом, от общества людского отказавшись».
«И задрожала Мнефа, то услышав, и проводила старца до дверей.
Вручила посох и благословила. И он отправился в свой долгий путь.
А Хар и Хева вслед ему смотрели, пока он не вошел под своды леса.
Потом заплакали, вернувшись к Мнефе, но слезы были их недолги и легки.
4.
Через усталые холмы держал свой путь слепой пустынник.
Что день, что ночь – ему равно темны, и одиночество – его удел печальный.
Но вскоре Иджим из лесов своих к нему спустился
И безотрадный путь его прервал у входа в чащу.
«Кто ты, слепец несчастный, что посмел ступить в лесу на львиную тропу?
Ты искушаешь страшного Иджима: Иджим тебя на части разорвет.
Ты, Тириэль по виду, но я знаю, какой на самом деле Тириэль.
Прочь с моего пути, бесовское отродье, в твою я новую уловку не поверю.
»
Тут на колени путник пал слепой, услышав голос своего родного брата.
«О брат Иджим, ужели это ты? Ужели голос я знакомый слышу?
О, пощади ты брата Тириэля, уставшего от собственных скитаний.
Мои сыны так были беспощадны! Не будь же, как они, жестокосердным.
Иначе то проклятье, что висит над сыновьями, перейдет к тебе.
Семь лет прошло с тех пор, когда я видел твое лицо, Иджим, в последний раз»
«Давай, злой бес, все хитрости твои известны, Иджим могучий презирает их.
Как бить тебя, когда ты принял облик беспомощного и слепого старца?
Узнал тебя я, бес сладкоречивый! Вставай с колен, тебе не обмануть меня!
Иди своей дорогой, или хочешь посмешищем ты стать для всех людей?»
«О, брат Иджим, смотри, перед тобою несчастный, жалкий брат твой, Тириэль.
О, поцелуй меня, а после можешь меня вновь на скитания обречь».
«Нет, бес ужасный, я тебя отправлю отсюда, даже если ты не хочешь.
Молчи, а то свяжу тебя я крепко, и будешь ты на службе у меня.
И вот тогда поймешь, какая участь ждет тех, кто превращается в рабов».
На эти грозные слова Иджима ответил Тириэль молчаньем.
Бессмысленно противиться Иджиму: его устами говорит Судьба.
И вместе в путь отправились они через холмы и сквозь лесные чащи.
К красотам слепы, к пенью пташек глухи, шли днем они,
На запад шли, пока не обессилел в дороге долгой старый Тириэль.
«Устал и ослабел я, старческие ноги подкашиваются, не слушают меня.
Не заставляй меня идти. Как видно, мне суждено в дороге умереть.
Минуту отдыха, глоток воды студеной – мне больше ничего не нужно,
Иначе вскоре стану я мертвее мертвых. Увы! Иду я из последних сил!»
«Бесстыжий бес, - сказал Иджим, - попридержи змеиный свой язык, исполненный притворства.
Да, Тириэль – король, а ты лишь искушаешь доверчивого, темного Иджима.
Напейся из ручья, и дальше я понесу тебя на собственных плечах».
Воды напился Тириэль и, приподнявши, Иджим легко его на плечи усадил.
Он нес его весь день, когда же вечер на землю опустил свой дивный полог,
К вратам дворцовым подошли они, и громко стал тогда кричать Иджим:
"О, Гексус, выйди поскорей, я злого беса, что донимал меня, сюда принес.
Тебе знакома борода седая эта и эти страшные незрячие глаза?"
И Гексус с Лото вышли, услыхав Иджима голос громкий и призывный.
И на плечах могучего Иджима они узнали дряхлого отца.
И онемели сыновья от страха и задрожали, потом обливаясь.
Все знают: победить нельзя Иджима; и вот пред ним они склонились молча.
«Того, кого назвали вы отцом, скорее призраком ночным сочту я, Гексус,
Он оборотень, что порой ночною рычит ужасно, словно дикий лев.
Чтоб птицы эту падаль расклевали. И только лишь собрался я уйти.
Вдруг, словно тигр, он бросился ко мне. Я снова разорвал его на части.
Потоком бурным он ко мне метнулся, чтоб утопить меня в своих волнах,
Но после моего удара влага реки строптивой в небо поднялась, став темным облаком.
Исполненное гнева, оно в меня метало копья молний, но я его сумел утихомирить.
Затем, как змей блестящий извиваясь, он крепко мою шею охватил.
Пока я спал, всего оплел меня, но удушил я мерзостного гада.
Затем как аспид ядовитый иль тритон, мне стал нашептывать он разные соблазны,
То острою скалою, то кустом отравленным он преграждал дорогу.
И наконец его поймал я, когда он принял облик Тириэля, беспомощного и слепого старца..
Сюда обманщика привел, чтобы отдать на суд отцу с супругой Миратаной»
Стояли сыновья в смущеньи, и голос Тириэля зазвучал:
«Не сыновья вы, змеи! Что ж стоите, сюда зовите вашего отца
Зовите вашу матерь Миратану, своей над ними властью наслаждайтесь.
Глумитесь над седою головою слепого Тириэля, что вернулся к родному очагу бессильным старцем.
Давайте, ваши злобные насмешки готов услышать он, о проклятые дети!»
Тем временем другие сыновья собрались у ворот и окружили стеной воинственною своего отца.
Но сила юности беспомощной была пред мощью ужасающей Иджима.
Щиты и копья, прочные кольчуги в бою с Иджимом потеряли смысл.
А страшный обоюдоострый меч поранить не сумел нагое тело.
«Так это правда, Гексус, что обрек своих родителей ты престарелых
На долгие скитанья, чтобы стали они игрушкою ветров холодных?
Все лгут мне, я похож на ветку, которую раскачивает ветер.
Один – безглазый бес, другие – лицемеры. Ужели это Тириэля дом?
Он лжив, как Матта, пуст и темен, словно Оркус.
Прочь, демоны, Иджим не станет на вас, презренных, руку поднимать».
Так он сказал. И мрачное молчанье его сопровождало до ворот.
Ушел он в ночь печальною тропою в лесу таинственном искать приют.
5.
Воскликнул старый Тириэль: «Где ж вы, раскаты бури?
Где Гром ужасный, прячешь ты свою главу, где огненные дочери твои?
Кто спеленал их пламенные крылья и вихрь унял ужасных их волос?
Земля, из чрева твоего поднялся землетрясения ужасный демон.
Приподнял мрак и огненный свой лик явил через земли разломы,
Протиснул плечи мощные, повергнув башни, и свору псов чудовищных спустил.
Он пламя изрыгнул из глубины; ужасный рев и черный дым его сопровождали.
Где ты, Чума? Таишься ты в туманах, в стоячих водах мертвенных озер.
Встань и иди, укутанная мглою. И пусть с отравленного покрывала,
Которым ты укрыта, с каждым шагом мерзейший яд все гуще каплет наземь.
И будешь ты сидеть и улыбаться, на Тириэля проклятых сынов взирая.
Огонь, Чума и Гром – вы ими прокляты, не мною, сыновья!»
Он повелел остановиться тучам, ходившим медленно вокруг высоких башен.
Освободил их голос громовой. И от ужасного отцовского проклятья
Земля затрепетала; из расселин зияющих прорвался прямо к небу чудовищного пламени язык.
И только дрожь земли немного стихла, как мгла накрыла проклятый тот край.
Поднялся крик ужасный во дворце. Пять дочерей, в отчаянье рыдая,
О милости молили Тириэля, его хватая за края одежды.
"Теперь проклятью моему вы вняли. Вы плачете, но к плачу будут глухи
Другие так же, как и я; и не увидят страданья вашего, как Тириэль слепой его не видит.
Пусть никогда над вашей головою не светит ни луна, ни солнце, пусть померкнут звезды.
И пусть густой туман навек укроет глухие стены вашего жилища.
О Хела юная, меня ты поведешь от ненавистных этих стен подальше.
На остальных же пусть падет проклятье и погребет их тяжестью своей".
Так он сказал. И Хела увела от стен дворцовых старца Тириэля.
Спешили прочь они, а дети Тириэля, закованы проклятьем отца,
Одолевали ночь в глубоком мраке, исполненном отчаянья и стонов.
А утро их застало пред лицом ужасной смерти, к ним уже спешащей.
И Ло, и сыновья, и дочери лежали, по мраморном полу распростерты
И всех младенцев в эту ночь в постели настигла смерти страшная коса.
Осталось тридцать Тириэля сыновей, чтоб медленно угаснуть во дворце.
Отверженные. Одинокие. Немые. В ужасном ожиданье черной смерти.
6.
Сквозь мертвое безмолвие ночное, что душу завораживало страхом,
Вела отца слепого Хела, пока лучами утренними солнце усталых путников не озарило.
«Теперь смогу я обрести спокойно приют у Хара с Хевой, дочь моя.
Теперь, когда проклятье поразило всех сыновей моих преступных.
Запомни, Хела, я тебя избавил от смерти неминуемой и страшной.
Пять долгих лет я прожил с Миратаной в суровых и пустынных скалах.
Все это время ждали мы, что с неба падут на землю огненные стрелы,
Или потоки бурные морские погубят сыновей неблагодарных.
Но вот теперь жена моя мертва, и милосердие мое иссякло.
Ты видела отцовское проклятье. Теперь веди туда, куда велю.
"О ты, вступивший в сговор с силой злою, других ты осуждаешь за грехи,
А сам рабой меня своею сделал. И напрасно от смерти ты меня освободил.
Ты для себя старался только, деспот: хотел вернуть ты зрение свое."
"Да, Хела, то в обычае тиранов, жестокосердных и с другими беспощадных.
Жесток ли Тириэль? Ведь дочери его - все, даже та, что всех моложе,
Восстав против отца в своей гордыне, над чувствами отцовскими смеялись.
Веди! Иначе я обрушу на голову твою ужасное проклятье
И ты почувствуешь, как по костям твоим, по внутренностям черви расползутся.
Веди скорей меня, велю, в долину Хара».
«О разрушитель мстительный! О кровопийца! Жестокосердие – твоя отрада!
Я к Хару с Хевой приведу тебя, а ты их проклянешь жестоко.
Ответят ли они тебе проклятьем? Нет, уподобиться тебе они не смогут,
Они – святые. И они умеют прощать, любить и верить в милосердье
И забывают давние обиды, которые они терпели от непокорных сыновей своих.
Тот жизни недостоин, кто живет, чтобы проклясть своих детей несчастных».
«О Хела, посмотри в мои глаза! Взгляни, ведь можешь ты смотреть и видеть.
Смотри, слезой живою переполнен фонтан моих окаменевших слез.
И отчего твое отравленное жало мои пустые не пронзит глазницы?
О смейся, юная змея, гадюка, что жалит плоть седого Тириэля.
Да, смейся, ибо старый твой отец позволил над собой смеяться.
Скорей бы привела меня ты к Хару, ведь он – дитя проклятья тоже».
« Молчи, язык, исполненный злоречья! Палач своих беспомощных детей!
Я приведу тебя в долину Хара не потому, что помню об угрозе,
Но для того, чтоб проклят был ты сам. И вот тогда твои растопчут кости.
В конвульсиях предсмертных извиваясь, почувствуешь, как заведутся черви
».
«О Хела, дочь моя! Простер я к небу проклятье приносящую десницу.
Посмела ты смеяться надо мною и над моими горькими слезами,
Глумилась над отцом ты престарелым и призывала на него проклятья.
Так пусть же у тебя на голове клубится рой злорадствующих змей!»
И тотчас волосы ее, как змеи, поднялись надо лбом, затем обвили
Безумное от ужаса чело. И страшный крик потряс всю душу Тириэля.
"О Хела, дочь моя, тебя страшит теперь отцовское мое проклятье?
Что плачешь ты, ведь ты же проклинала несчастного и дряхлого отца.
Веди меня в долину Хара и тогда избавишься ты от судьбы ужасной,
А если ты откажешься, то вечно ты будешь оглашать пустые скалы отчаянными воплями своими".
7.
И так вела она его, стеная, сквозь скалы и ужасные долины,
Пока не добрели они до моря, где Зазель жил отшельником в пещере.
И вышли к ним навстречу из пещеры сам старый Зазель и его сыны.
И угадав в слепце царя-тирана, увидев дочь его, стенающую горько,
Они смеяться начали над ними, дразнить и их забрасывать камнями, швырять кусками грязи в проходивших.
Но только обернулся Тириэль и лишь ужасный свой возвысил голос,
Как убежали тотчас сыновья, но с места не сошел отец их, Зазель и так он с Тириэлем говорил:
«Облезлый деспот, сморщенный злодей! Послушай звон оков, что носит Зазель.
Ты в цепи заковал родного брата, и где же ныне твой всевластный взор?
Куда идешь ты? Заходи, отведай моих кореньев и воды напейся.
Твоя корона – плешь твоя, и скоро солнце дотла сожжет твои последние мозги.
И станешь ты глупцом, каким ты сделал родного брата своего когда-то».
Слепец все слышал и, себя ударил он в грудь и задрожал, и дальше поспешил.
И вслед они ему бросали грязью, пока он не вошел под своды леса.
В лесную чащу, хищников обитель, вела отца стенающая дева,
Надеясь прекратить свои страданья, но тигры прочь бежали от нее.
Всю ночь брели они сквозь чащу, а с зарею
Достигли наконец предгорий Хара, и вот счастливая обитель огласилась
Ужасными стенаниями Хелы, что ветер нес в долину из предгорий.
Но Хар и Хева спали безмятежно, как дети на груди у Мнефы.
Проснулась Мнефа, подошла и встала у двери в дом, и увидала Мнефа.
Слепого странника и спутницу его. Тогда она вооружилась луком,
Достала стрелы, чтоб достойно встретить ужасных путников, идущих к дому.
8.
Ко входу в нижний сад она спешила, чтобы успеть перехватить гостей.
«Остановитесь, ибо эти стрелы несут крылатую и жалящую смерть».
Сказал тогда слепец: «Чей слабый голос такие страшные угрозы произносит?
Веди меня ты к Хару с Хевой, ибо я - король всей западной округи, Тириэль»
И Мнефа повела их к дому Хара. Навстречу Хар и Хева вышли к ним.
«О слабый, неразумный прародитель бесправного, беспомощного рода!
Твои законы, Хар, и мудрость Тириэля – погибли оба и от одного проклятья.
Но почему один закон дается и терпеливому быку, и льву?
И отчего же смертный обречен вовеки пресмыкаться на земле, когда над ним сияют небеса?
Из чрева материнского дитя появится – и сразу же готов отец лепить его ребячий ум.
А мать тем временем на ложе предается бездумным играм и пустым забавам.
И стынет юная душа, не обогрета ни лаской материнской, ни заботой.
И силой отнятое от груди, кричит дитя от боли и обиды.
Берет создатель кнут, чтоб разбудить незрелые и дремлющие чувства,
И выбить все фантазии, что юность рождает в каждом, в этот мир входящем.
И вот блуждает по земле в печали беспомощное, жалкое созданье,
Обречено Судьбою множить следы людские на песке.
То собирает урожай из черных ягод, что отравляют ядом все вокруг.
Таким был Тириэль; молился он тому, что вызывает отвращенье.
И унижал он свой бессмертный дух, пока в коварного не превратился змея,
Что пожирал в саду Эдема все: плоды, цветы, поющих птах и легких мотыльков
И хриплый крик из высохшего горла становится, о Хар, тебе проклятьем.
Однажды оступившийся отец бесправного отныне рода. Слабеет голос мой…"
И умер, страшной смертью распростертый, слепец у ног родителей своих.