В.Э. Вацуро "Готический роман в России"
Критика 1810-х годов. Читатель 1820-х годов. В. Г. Белинский

Критика 1810-х годов. Читатель 1820-х годов. В. Г. Белинский

В 1815 г. «Сын отечества» откликается на перевод «Жены разбойника» Вульпиуса¹. Для рецензента это соединение сентиментального романа Дюкре-Дюмениля и «романа ужасов» Радклиф — литература, уже безнадежно устаревшая. «Напрасно будем мы толковать об этой книге. Нежные сердца, которым известны бумажные несчастия Лолотты и Фанфана, Виктора, Алексиса, Яшеньки и Жоржетты [герои романов Дюкре-Дюмениля. — В. В.], которые трепетали от печатных ужасов Удольфа и Сен-Клерского Аббатства, Когенбургского замка и черной башни, поймут таинственную прелесть слов: жена разбойника/ Жена разбойника! И мило и ужасно. — О переводе можно сказать тоже: и мил и ужасен»².

«Чувствительный», разбойничий и готический романы выстраиваются для рецензента в единый ряд. Имена Дюкре-Дюмениля, Августа Лафон-тена и Радклиф составляют как бы единое целое. Все это — «чтение пустое, обременяющее память и сердце романическими нелепостями: хижинками, пастушками, козочками, овечками, ручейками, замками, подъемными мостами, гротами, пещерами, разбойниками и тому подобными средствами, которые употребляются романистами для опустошения карманов и голов читателей»³. Итак, речь идет о чисто коммерческой продукции, о литературных достоинствах которой всерьез говорить не приходится. «Ни одного из сих трех романов я не читал, — откликается рецензент на выход русских переводов г-жи Монтолье, А. Лафонтена и Ф. Г. Дюкре-Дюмениля^4, — да и не понимаю, как можно читать даром большие романы, которые пишутся по заказу за малую плату, особливо повести о замках, развалинах, о чертях и о разбойниках. Разве от бессонницы? Но для этого гораздо лучше читать стихи, нежели прозу. Я это знаю по собственному опыту: двадцать стихов записных наших рифмачей (обыкновенный и весьма достаточный прием) скорее усыпляют, нежели двадцать страниц из сочинений Дюкре-Дюминиля и славной г-жи Радклиф; притом же романы довольно дороги, а стихи можно достать во всякое время и без всяких издержек. Добрый пастор Август Лафонтен пишет приятно, знает хорошо человеческое сердце и нравы; но слишком торопится и старается не столько о славе, сколько о деньгах; а за деньги, и притом небольшие, право, никто ничего хорошего не сделает. Написать хороший роман в несколько частей столь же, может быть, трудно, как и сочинить хорошую эпическую поэму в десять или двадцать песней, и вот почему очень еще мало романов, которые прославили своих сочинителей и которые всякий раз можно читать с удовольствием и с пользою: Дон Кишот, Жил-Блаз, Новая Елоиза, Грандиссон, Том Ионес, Вакефильдский священник, Тристрам Шанди... и кажется и только. По крайней мере пропустил я очень, очень мало. — Небольшие повести Августа Лафонтена и г-жи Жанлис гораздо более для меня нравятся, нежели их романы»⁵.

Таково одно из немногих сколько-нибудь развернутых суждений журнала о готической литературе. Обычно рецензии на новые переводы и тем более на переиздания состояли из нескольких строк, иногда из одной иронической фразы. Это была критическая манера редактора журнала Н. И. Греча, иной раз доходившая до виртуозности. Приписанный Радклиф роман «миссис Хьюджилл» «Замок, или Ночные привидения в западной башне черного леса...», вышедший в 1816 г. третьим изданием^6, вызывает реплику: «Издание третие! Это ужаснее всех ночных привидений и черных лесов»⁷.

«Наследница Монтальда, или Привидения и таинства замка Безанто», роман «мисс Энн Кер», также приписанный Радклиф в русском переводе, как и предшествующий⁸, характеризуется саркастической ремаркой — латинской цитатой из знаменитой речи Цицерона против Каталины: «Доколе же... злоупотреблять нашим терпением?» («Quousque tandem... abutere patientia nostra?")⁹.

Этот отзыв показывает, между прочим, что негативно воспринимается вся готическая продукция в целом, вне индивидуальных различий. Кюхельбекер, читавший в ссылке роман Кер (как принадлежащий Радклиф), находил в нем достоинства, вполне заслуживающие внимания¹⁰.

Иногда эти краткие реплики оказываются достаточно емкими по содержанию и свидетельствуют об осведомленности рецензента. Так, в библиографическом описании романа «Монастырь святой Екатерины» слова «сочинение госпожи Радклиф» он снабжает вопросительным знаком, давая понять, что речь идет об очередной спекуляции на популярном имени. С этой же целью он сообщает, что книга уже однажды была издана по-русски. «Дурной перевод не слишком хорошего романа. Кажется, этой же книги перевод напечатан в 1810 г.. в Москве, только в 2 частях»^11. Все это совершенно точно. Роман не принадлежал Радклиф, и английский оригинал его не разыскан; по-видимому, мнимая переводчица его, баронесса Каролина А*** (Ауфдинер), урожденная В*** (Вюйе), и была подлинным автором книги^12. Издание 1815 г. действительно было перепечаткой, как и некоторые другие, сделанной в Орле; первое издание книги вышло в Москве, и в самом деле в двух частях в 1810 г. (Сопиков. Ч. 3. № 6296).

Своеобразным резюме этих кратких отзывов стала рецензия на перевод романа «Лангеругский разбойник...»¹³:

«Помещаем заглавие сего романа для того, чтоб доставить читателям Библиографии приятное разнообразие. Нашед в списке новых произведений нашей словесности пять хороших книг, они могут подумать, будто свет переменился. Нет, милостивые государи, несмотря на усердие и деятельность литературной земской полиции, разбойники, мертвецы, черти все еще гнездятся в замках, развалинах, пещерах и лесах, пугают прохожих, отнимают у них деньги и относят — в книжные лавки»¹⁴.

Самым развернутым выступлением «Сына отечества» была рецензия на переиздание «Грасвильского аббатства» Дж. Мура в переводе Ф. Врон-ченко и уже известного нам «Замка, или Ночных привидений...», к которому журнал вернулся еще раз. Эту рецензию стоит привести целиком, несмотря на ее пространность: она содержит описание поэтики готического романа по образцу тех «рецептов», которые уже с конца XVIII столетия культивировались английскими и французскими пародистами¹⁵. Возможно, рецензент «Сына отечества» знал какие-то из них: в его «рецепте» повторяются их основные составляющие: древний замок в руинах, лабиринты коридоров с потайными дверьми, таинственные шумы и шорохи и т. д. и т. п. Разумеется, все это реально принадлежало типовому готическому роману, каковой с точки зрения русского журнала мог быть составлен чисто механическим путем.

«При извещении публики о новых изданиях сих удивительных творений, — пишет критик о "Замке..." и "Грасвильском аббатстве", — неизлишним считаем сообщить в пользу тех, которые не имеют денег для покупки их, следующий рецепт, по которому они сами могут составлять самые лучшие и новейшие произведения сего рода: Имейте старый развалившийся замок; поместите его где хотите, все равно, лишь бы только место было необработанное, воздух нездоровый и туманный. Замок должен быть необитаем. — Потом сделайте в нем в каждом этаже длинные, узкие, темные и излучистые коридоры; они должны примыкать к пространным залам, со всех сторон открытым на произвол стихий и наполненным гнилыми мебелями, старыми шкафами и прочим тому подобным. Вам также надобно иметь в стенах несколько железных дверей, открывающихся посредством тайных пружин и запирающихся с шумом за теми, которые будут столь неблагоразумны, что в них войдут. Присовокупите к сему сырые, мрачные подземелья, в которые сходят чрез опускные двери и в которых должно находиться довольное число темниц, самых ужаснейших, какие только можно вообразить. Не забудьте также расположить недалеко оттуда какой-нибудь лес, современный миру и, что всего важнее, непроницаемый лучами солнца. В нем должны находиться: Первое: древнее аббатство, коего стены обросли мхом; унылые и однообразные звуки колоколов одни только нарушают тишину сего ужасного уединения. Второе: ущелье, самое узкое, между двух каменистых гор, с которых нависшие утесы во всякого вселяют трепет. Третие: хижина на скате какого-нибудь холма. После сего заведите разбойников около ваших выбоистых дорог, а в хижине поместите пустынника лет в 90 или более, потому что в таком уединенном месте необходимо нужен на всякой случай какой-нибудь сострадательный человек, чтоб перевязывать раненых и доставлять пищу путешественникам. Что же касается до развалившегося замка, главного места ужасных приключений, которых вы еще не выдумали, то он будет служить убежищем или фальшивым монетчикам или какому-нибудь мстительному и ревнивому испанцу, которого привлечет туда жертва его несправедливого гнева. Когда расположите места и запасетесь таким образом, то будете иметь все нужное для вашего романа. Тогда приведите туда кого вы хотите, или рыцаря, столь храброго, как Дон Кишот Ламанх-ский, или такого труса, как Санхо Панса, его оруженосец; во всяком случае вы можете быть уверены, что произведете желаемое действие»¹⁶.

«Харьковском Демокрите» мы находим стихотворную «сатирическую повесть» «Лиза-романист» — о деревенской моднице, испорченной чтением романов; среди сеятелей разврата в «юном сердце» называются Жанлис, Крамер, г-жа де Сталь, Руссо, Радклиф, Дюкре-Дюмениль, «Лувет Кувре», «Фоблаз» и «Вертер»; это чтение приводит героиню к романтической связи и попытке самоубийства по примеру «Бедной Лизы» Карамзина, окончательное ее посрамление — брак с «хромым офицером». Мораль повести обращена к родителям, которым предлагается уберегать дочерей от вредного чтения^17.

«Благонамеренном», в разделе «Сатирическая газета», объявления типа: «Потребен мужчина с крепкою грудью, для чтения вместо меня по вечерам чувствительной моей тетушке романов, в которых главные роли играют волшебницы, мертвецы и привидения»^18. В другом номере журнала объявлялось о розыгрыше в лотерею библиотеки помещика Неве-жина, состоявшей из лубочной литературы, низовой литературы XVIII и начала XIX в. (к которой, впрочем, причислялись и сочинения П. Ю. Львова, Нарежного и «Евгений...» самого Измайлова), а также включавшей «романы славнейшей английской писательницы г-жи Радклиф и прочих новейших сочинителей с ужаснейшими заглавиями, например: Гробницы, Мертвецы, Пещеры смерти. Подземелья, Разбойники, Полночные колокола, Таинства башен, лесов и т. п.»^19.

Нам уже приходилось говорить о читательском интересе к готическому роману в начале XIX в. Но тогда нас интересовал ранний этап проникновения готики в русскую читательскую среду, когда романы читались во французских переводах и сферой их обращения был преимущественно верхний слой дворянского общества, владевший французским языком. С появлением русских переводов читательский крут расширился, а широкое распространение подражаний и имитаций готической классики вытесняло этот тип романа в низовую, массовую литературу.

... Коцебу, Котень, Радклиф, мадам Жанлис Слывут у нас теперь не городскими, А попросту степными²⁰.

«занимательнейшая в мире книга "Таинства Удолфские"» является ныне чтением провинциальных помещиков^21.

В сохранившихся описях провинциальных помещичьих библиотек мы действительно находим целые коллекции готических романов в русских переводах. Обширным собранием их обладал Д. П. Трощинский. В его библиотеке были почти все сколько-нибудь значительные произведения готического жанра — не только Радклиф и Льюис, но и псевдорадкли-фиана, «Полночный колокол» Ф. Лэтома, «Видения в Пиренейском замке» К. Катбертсон, «Братоубийца» А. Маккензи, «Грасвильское аббатство» Дж. Мура — наряду с сочинениями Шписса, А. Лафонтена, Дюкре-Дюмениля и пр. ²²

Известен любопытнейший документ — «Роспись книгам, какие нужно купить для чтения», составленный в 1808 г. рязанским помещиком Н. А. Селивановым. В нем означено около десятка готических романов, вышедших в начале века, с полным названием и ценой:

«Полночный колокол, или Таинство Когенбургского замка» — 3 рубля.

«Лес, или Сен-Клерское аббатство», соч. г-жи Радклиф, с картинами — 5 руб. 50 коп.

«Таинства Удольфские», в 4-х частях, соч. г-жи Радклиф, с картинами — 8 руб.

«Юлия, или Подземелье Мадзини», 4 части — 6 руб.

«Гробница», соч. г-жи Радклиф, в 3-х тт. — 3 руб.

«Разбойники в подземелье Кутанского замка», английский роман, соч. г-жи Радклиф, 3 части — 2 руб. 50 коп.

«Итальянец, или Исповедная в древнем монастыре черных кающихся», соч. Анны Радклиф, 10 частей — 7 руб.

«Братоубийца, или Таинство Дюссельдорфа», английский роман соч. г-жи Маккензи, 8 частей с картинами — 4 руб. 50 коп.

«Замок в Галиции», 2 части — 3 руб. 25 коп. ²³

О большинстве этих романов, включающих и псевдорадклифиану (как «Разбойники в подземельях Кутанского замка», «Гробница», «Замок в Галиции»), нам уже пришлось говорить.

Н. А. Селиванов пользовался, очевидно, книгоиздательскими каталогами. Два десятилетия спустя «черные» романы входят как неизбежная принадлежность в ассортимент бродячих книгопродавцев. В повести «Матушка и сынок» (1833) Орест Сомов рассказывал, каким образом в провинциях производится торг «умственными потребностями» — романами и повестями, которыми «матушка Москва уже около полустолетия снабжает самые отдаленные уголки Российской империи».

«В осеннюю и зимнюю пору заезжают к областным нашим помещикам разносчики с книгами, эстампами московской гравировки (носящими у них бессменное название картин), дурною помадой, мылом и шоколадом, который на вкус ничем не лучше мыла, одним словом, со всякими мелочами и безделками... Разумеется, последнее сказал я не о книгах, ибо иную из них и прочесть не безделка. Помещик велит подать себе реестр, в коем нечеткою рукою весьма неисправно написаны заглавия книг <...>; потом приказывает впустить разносчика в переднюю

«Повесть о двух турках», похождения маркиза Г***, Совездрала, Ваньки Каина, «Полночный колокол», «Пещеру смерти», романы и повести Коцебу и пр. и пр.; к этому иногда присовокупляет он Наставления о пчеловодстве, Конский лечебник, Повариху постную, иногда даже «Твердость духа», «Храм славы», «Путешествие в Малороссию», «Гамлета», пересозданного г-м Висковатовым, — словом, всякую рухлядь, завалявшуюся в московских книжных лавках и проданную коробами кочевому книгопродавцу. Тут начинается торг. Разносчик, как почти всегда водится, человек неграмотный, призывает письменного своего мальца и заставляет его прокрикивать звание и цену книг по реестру тем же звонким, резким и однозвучным голосом, каким он в свободное время читает Бову королевича и Еруслана Лазаревича. Помещик сбавляет цену, разносчик дорожится; наконец стакан водки делает его уступчивее — и торг заключается. Нередко помещик покупает весь печатный товар коробами, не заботясь о том, что в каждом из них положено по пяти или шести экземпляров одной книги <...>: он тем не менее расставляет их по полкам, подбирая подобно Богатонову, большие к большим, а малые к малым»²⁴.

Эта живая бытовая картинка, конечно, вместе с тем и критическая статья: Сомов намеренно ставит в единый ряд откровенно лубочные романы XVIII в., к числу которых причисляет и елагинский перевод из Прево («Похождения маркиза Г***»), готические романы, «Храм славы» П. Ю. Львова, путешествие Шаликова; десятилетием ранее она могла бы найти себе место в сатирических зарисовках «Благонамеренного». Однако детали ее, без сомнения, восходят к личным наблюдениям Сомова, — на них он ссылается и в примечаниях, прямо или косвенно они подтверждаются и мемуарными свидетельствами. Героиня повести, Маргарита Савишна, помещица из купеческого звания, претендует уже на некоторую образованность: она провела года три в пансионе у немки Мадамы, усвоила несколько французских выражений и наигрывала на фортепиано расхожие мелодии; поэтому она страстная читательница романов, в особенности готических; ее «мрачное воображение» питается, в частности, «Видениями в Пиренейском замке». К этой повести Сомова нам еще придется вернуться; сейчас же приведем еще одно литературное свидетельство — колоритное описание губернской ярмарки в романе М. Н. Загоскина «Искуситель» (1838), также явно восходящее к наблюдениям писателя над бытом провинции — на этот раз пензенской:

«— Эй, любезный! — закричал громким голосом дюжий помещик в немецком однобортном кафтане и плисовых сапогах, — есть у тебя Радклиф?

— Есть, сударь! Какой роман прикажете?

— Какой? Ведь я тебе сказал, Радклиф.

— Да что, сударь? "Лес, или Сен-Клерское Аббатство"?

— Лес? какой лес? Нет, кажется, жена не так говорила.

— "Итальянец", "Грасвильское Аббатство"?

— Нет, любезный, нет?!.. Что-то не так.

— "Удольфские таинства"?

— Та, та, та! их-то и надобно! Давай сюда!

— Есть у вас — "Дети Аббатства"? — пропищал тоненький голосок»²⁵.

Здесь заключено целое маленькое социологическое исследование. Сцена иллюстрирует не только широкую распространенность готического романа в провинции, но и дифференциацию его читателей. Помещик в плисовых сапогах книг, видимо, не читал отроду; зато его супруга — довольно искушенная читательница: она заказывает себе наиболее популярный роман Радклиф. Девица с тоненьким голоском выбирает произведение сентиментальной готики — роман Регины Марии Рош.

Наиболее интересны, однако, реплики торговца книгами. Это знаток своего дела, с завидной точностью называющий подлинные — причем лучшие — романы Анны Радклиф; как мы видели, это было не так просто в условиях распространения псевдорадклифианы. Исключением — и также очень показательным — было «Грасвильское аббатство» Дж. Мура. Загоскин помнил этот роман и упомянул о нем в своем «Вечере на Хопре» как о романе Радклиф²⁶; как и его ярмарочный книгопродавец, он не знал подлинного автора.

Русские переводы готических романов не оставались достоянием только грамотных сидельцев и степных помещиков. Они входили в круг юношеского и детского чтения весьма многих русских литераторов, притом из разных социальных слоев и с разным культурным цензом, — правда, чаще всего не принадлежавших к высшим слоям столичного общества.

Михаил Дмитриев, будущий поэт, критик и мемуарист, сын литератора, переводчика Оссиана и Камоэнса, читает их в возрасте четырна-дцати-пятнадцати лет. У соседей Дмитриевых по имению в Симбирской губернии, Кашпировых, была небольшая библиотека, принадлежавшая ранее отцу Екатерины Кашпировой, генерал-майору В. М. Лобанову, командиру лейб-гвардии гренадерского полка. Библиотека состояла «в новейших романах и сочинениях Коцебу, переведенных по-русски». Тетки мемуариста брали для чтения эти книги, которыми «с жадностью» пользовался и Дмитриев. «Модные романы были тогда — романы г-жи Жанлис и Радклиф. Нежные произведения первой мне не нравились и казались всегда приторными, но тетки немало пролили чувствительных слез над ними. А ужасы и тайны мадам Радклиф приводили меня в восхищение, как и всех тогдашних читателей»²⁷. Мемуары относятся к 1810—1811 гг.; к этому времени юный Дмитриев уже читает «Вестник Европы», благоговеет перед именами Державина, Карамзина и Жуковского, знает «Аглаю» Шаликова и помнит наизусть стихи дяди — И. И. Дмитриева. «Людмила» Жуковского приводит его в восторг; он «не мог вообразить себе ничего подобного и столько ее перечитывал, что нечувствительно выучил ее наизусть»²⁸. Вероятно, в это же время знакомится с романами Радклиф Александр Иванович Григорьев, отец Аполлона Григорьева. Он старше Дмитриева почти десятью годами (р. 1787) и в 1806 г. окончил Московский университетский благородный пансион, где еще сохранялась атмосфера литературных интересов, созданная Жуковским, Мерзляковым, старшими Тургеневыми; Аполлон Григорьев даже ошибочно полагал, что его отец был «товарищ по воспитанию Жуковского и Тургеневых». Человек иного круга и образования, нежели они, Григорьев так же, как они, был захвачен «готической волной» и четверть века спустя устраивал по вечерам семейные чтения романов Радклиф и Коттен^29.

—1818 гг. ученик Московской гимназии³⁰. В 1811 г. семилетний ученик трехклассного воронежского училища, также сын крепостного, Александр Никитенко, будущий критик, цензор и академик, с упоением читает Радклиф. Это уже поколение разночинной интеллигенции, родившееся в первое десятилетие XIX в. Расцвет их деятельности приходится на эпоху рефлексии, и они оставляют воспоминания о своих детских впечатлениях. Так, Никитенко рассказывает, что в детские годы «романы, исторические сочинения, биографии знаменитых людей» составляли «отраду» и «главный интерес» его жизни; он бредил жизнеописаниями Плутарха, воображал себя правителем «небывалого государства» и сочинял восторженные речи против врагов отечества в защиту свободы и человеческого достоинства. «Не меньше волновали меня и романы, — продолжает он. — Преимущественно переводные и большею частью плохие, без малейшего намека на психологическое развитие характеров, они пленяли меня исключительно романическими похождениями и пламенными чувствами, в них изображенными. С каким трепетом проникал я в мрачные подземелья вслед за Анною Редклиф, как упивался сладчайшим Августом Лафонтеном! Но не много дато мне в результате это чтение: романы первого из двух названных авторов сделали то, что я и после долго еще боялся оставаться один в темной комнате, а второго — что, при встрече с каждой женщиной, я спешил возводить ее в перл созданья и в нее влюбляться»^31.

Почти то же самое пишет К. И. Фишер (1805—1868), годом моложе Никитенко, впоследствии крупный чиновник и сенатор. Время увлечения романами приходится у него не на детский, а на юношеский возраст и не на 1810-е, а на начало 1820-х годов, когда они уже сходят со сцены. Фишер окончил пансион и гимназию в Петербурге, где преподавали известные столичные педагоги, пополняет свое образование чтением Плутарха, Гиббона, Монтескье, Адама Смита, Вольтера и Конди-льяка; наряду с ними читает В. Скотта и Коцебу «и наконец съехал на Редклиф и Августа Лафонтена»: романы действуют на воображение семнадцатилетнего чиновника канцелярии министра финансов. «Плаксивые герои», правда, занимают его недолго, но он в течение многих лет сохраняет впечатления от «рыцарей», с их этическим кодексом³².

—1822 гг., А. Д. Галахов (1807—1892), будущий известный филолог, обнаруживает в скудной библиотеке отца в Рязани драматические сочинения Коцебу, романы Радклиф и А. Лафонтена^33. В конце 1820-х годов Яков Полонский знакомится почти с тем же кругом литературы. Он находит книги в доме своей бабушки Кафтыревой — старинном помещичьем доме, где сохранялся патриархальный уклад еще екатерининского времени. В кабинете младшего сына Кафтыревой Александра Яковлевича хранилась довольно большая библиотека, где «на комоде была целая гора переводных романов Ратклиф, Дюкредюмине-ля [так! — В. В.], Лафонтена, мадам Жанлис, Вальтер Скотта и других». По воспоминаниям Полонского, владелец этой библиотеки был «просвещеннее всех» других членов семейства, не поднимавшихся над средним культурным уровнем провинциальной помещичьей среды; «еще просвещеннее» был старший брат Дмитрий, живший в Петербурге; он даже издал перевод из В. Скотта: прозаической поэмы «Дева Локкатринско-го озера»^34.

«глотает» «романы и повести, т. е. все, принадлежащее к изящной словесности или беллетристике». «Тогда в моде были повести Мармонтеля, г-жи Жанлис, романы Дюкре-Дюми-ниля, г-жи Радклейф и вообще роды чувствительный и ужасный, — вспоминает он. — Все, что обращало на себя внимание публики, было прочитано мною»^35. Имя Радклиф он упоминает и в последней части своих мемуаров, при описании Кронштадтского каторжного двора: «Начитавшись романов госпожи Радклиф, Дюкре-Дюмениля и тому подобных, я чрезвычайно любопытствовал видеть собственными глазами разбойников, думая найти между ними Рожера (в романе Дюкре-Дюмениля "Виктор, или дитя в лесу"), Ринальдо-Ринальдини (в романе под этим заглавием) и даже Карла Моора (в "Разбойниках" Шиллера)»³⁶.

Булгарин окончил корпус в 1806 г.; стало быть, его увлечение «чувствительными и ужасными» романами падает на 1803— 1805 гг. — как раз на время появления первых русских переводов. Нет сомнения, что он читал именно их: судя по воспоминаниям, французским языком он тогда не владел еще в достаточной степени.

* * *

Об увлечении юного Белинского романами Радклиф сообщал в своих воспоминаниях о критике Н. Е. Иванисов, сын состоятельного пензенского купца, обладателя, по-видимому, довольно богатой библиотеки. С братьями А. и Н. Иванисовыми Белинский поддерживал связи в Пензе во второй половине 1820-х годов и даже несколько позже, в 1830—1831 гг., когда Николай Иванисов приезжал в Москву для поступления в университет; к тому же времени относятся и два дошедших до нас письма его брата к Белинскому. По рассказу Н. Иванисова, юноша Белинский в Пензе лишь начинал свое литературное образование; «он спорил с семинаристами о достоинстве произведений Сумарокова и Хераскова и восхищался романами Радклиф»; в доме отца мемуариста он «впервые получил для чтения романы Вальтера Скотта на русском языке и произведения лучших наших писателей». «Когда он пришел в наш дом, — рассказывал Иванисов, — то братья мои принесли ему несколько романов Радклиф. Один из этих романов был с картинкой, которая представляла подземелье с кучей костей. Кто-то из нас спросил у другого о романе с картинкой — каков он, хорош ли? Белинский, не дождавшись ответа, вскричал: "Разумеется, хорош: видишь — кости!"»³⁷.

Эти наивные припоминания, которые потом оспаривались в критике, в своей фактической части, по-видимому, не выдумка. В. А. Инсар-ский, пензенский уроженец, всего тремя годами моложе Белинского, вспоминал, что во времена его детства чтение было едва ли не главным удовольствием его земляков. «Непостижимо, из какого источника добывались эти книжки, а добывались они в громадном количестве. И какие книжки! Чего только я не прочитал в моем раннем детстве! <...> Можно без преувеличения сказать, что едва ли из переводных романов Жанлис или Радклиф есть какой-нибудь, которого бы я не прочел»³⁸«таинственных замков» «с привидениями, выходцами с того света и с разными другими диковинными похождениями и ухищренными загадками»³⁹. Письма А. Иванисова к Белинскому в Москву, относящиеся уже к 1829 г., представляются в этой связи любопытнейшим документом: и корреспондент, и тем более адресат в первую очередь следят за новейшей и преимущественно романтической словесностью; оба они — пылкие поклонники Пушкина, — но старые увлечения преромантической прозой XIX в. ни у того, ни у другого не выветрились окончательно: Белинский просит прислать ему «Духовидца» Шиллера (возможно, второе русское издание 1818 г.)⁴⁰; Иванисов посылает ему с Д. П. Ивановым «два экземпляра романов: "Таинство египтян" и "Разбойник в Венеции"». По контексту письма очевидно, что это не была собственная инициатива: «... других же теперь романов, — пишет Иванисов, — у меня дома нет; много роздано здесь в Пензе, а больше у Д. А. Евреинова, но по получении оных я к вам перешлю»⁴¹. Итак, Белинский просил прислать ему старинные романы, подобные тем, какие они с Иванисовым читали в Пензе, — и тот посылает «Таинства древних египтян» Шписса, вышедший в русском переводе в 1802—1803 гг. ^42, и уже известного нам «Разбойника в Венеции», роман М. Г. Льюиса, перевод-переделку «Абеллино» Г. Цшокке, — по-видимому, русское издание 1807 г.

«Тебя домашние все желают видеть, как Эмилия г. Радклиф Валанкура»^43; таким образом, еще в середине 1830-х годов «Удольфские тайны» могли служить в кругу Белинского источником общепонятных уподоблений.

B. C. Нечаева, единственный исследователь, кто специально занялся этим вопросом, не без оснований предполагает, что поздние оценки Радклиф у Белинского окрашены автобиографически⁴⁴. «Воспоминания детства так отрадны и сладостны, — писал он в статье "Русская литература в 1842 году", — что мы не без сердечного трепета вспоминаем иногда романы Радклиф, Дюкре-Дюмениля и Августа Лафонтена и, смеясь над ними, все-таки любим их, как добрых друзей нашего мечтательного детства, как ослепшую от старости собачку, с которою мы играли, когда она была еще щенком!..»⁴⁵ Шестью годами позднее он даст характеристику эмоционального воздействия «черных» романов на молодежь прежнего времени, несомненно внеся в нее нечто и из собственного раннего опыта: «Они бросались на чтение этих страшных романов с какою-то яростию и по прочтении видели мир не таким, как он существует в самом деле, а мир, наполненный страшилищами, привидениями, разбойниками; им страшно было ходить вечером, не только ночью, страшно было сидеть одним в комнате, страшно было переехать из города в город»^46. «страшное» запомнилась Н. Е. Иванисову, который не сумел ее понять и объяснить.

По очень вероятному предположению Нечаевой, автобиографичны и те фрагменты поздних статей Белинского, где критик описывал закономерное движение читательских вкусов от Радклиф к Вальтеру Скотту, от «внешних талантов» к «внутренним». «Кто не восхищался романами Радклиф, Дюкре-Дюмениля, Августа Лафонтена, г-ж Жанлис и Коттен и даже не предпочитал их сначала романам Вальтера Скотта и Купера? И эти многие потому только и поняли впоследствии достоинство британского и американского романистов, что сперва восхищались романами сих господ и госпож, а через Вальтера Скотта и Купера поняли их истинную цену. Что же касается до тех, которые не пошли далее Радклиф и Дюкре-Дюмениля с братиею — пусть себе читают во здравие! Что бы ни читать, все лучше, чем играть в карты или сплетничать»^47. Письма А. Иванисова Белинскому в Москву 1829 года позволяют уловить начальный этап этой эволюции.

<...>

2 Там же.

3 Там же. 1815. № 42. С. 150.

4 [Монтолье И. де] Сент-Клер и Стефания, или Необитаемый остров / Пер. с фр. М.: В тип. Решетникова, 1817. (По-видимому, сокр. пер. романа: Saint-Clair des Isles, ou les Exiles de l'lsle de Barra: Roman / Trad, librement de Tanglais par Mme de Montolieu. 4 t. Paris, 1808. (Levy. P. 728); Лафонтен А. Германцы, или Замок в Богемии при Субетских горах / Пер. с нем. СПб.: В тип. Департ. внешней торговли, 1817. Ч. 1—2; Дюкре-Дюмениль Ф. Г. Таинственная сирота, или Развалины на берегу реки Темзы / Пер. с фр. М.: В унив. тип., 1817. Ч. 1—4).

5 Сын отечества. 1817. № 28. С. 68—69.

—4. 2-е изд. романа вышло в 1808 г.; первое же появилось под загл. «Замок в Галиции» (М.: Тип. Кряжева, Готье, Мея, 1802. См.: Сопиков. Ч. 3. № 4158, 4160); ориг.: Isidora of Gallicia: a novel: 2 vol. / By Mrs Hugill. London, 1797—1798; Le Chateau de Gallice: 2 t. / De Mrs. Hugill; Trad, de Tanglais par P. L. Lebas. Paris, An VI (1798). (Levy. P. 722).

7 Сын отечества. 1816. № 23. С. 151.

8 Кер А. Наследница Монтальда, или Привидение и таинства замка Безанто: Соч. А. Радклиф / Пер. с фр. М.: В унив. тип., 1818 Ч. 1—7; ориг.: The Heiress di Montalde, or The Castle of Bezanto: 2 vol. / By Miss Ann Ker. London, 1799; фр.: L'Heritier de Montald, ou le Spectre et les Mysteres du Chateau de Besanto: 4 t. / Imite de Tanglais par A. C. A. Rouargue. Paris, 1812. (Levy. P. 730).

9 Сын отечества. 1818. № 45. С. 320.

10 Дневн. запись от 15 нояб. 1840 г. // Кюхельбекер В. К. Путешествие. Дневник. Статьи / Изд. подгот. <М. Г. Альтшуллер>, Н. В. Королева, В. Д. Рак. Л.: Наука, 1979. С. 393. (Лит. памятники).

12 Le Couvent de Sainte Catherine, ou les Moeurs du XIII Siecle: roman historique d'Ann Radcliffe / Trad, de Tanglais par Mme la Bar. Caroline A*** nee W*** de***, agregee a plusieurs academies etrangeres, auteur du Phenix, d'Esope au Bal de ГОрёга. etc. 2 t. Paris, 1810. (Levy. P. 729; Querard. T. 7. P. 431). Экз. издания имеется в РНБ (шифр 6/49 10—1). '

13 Лангеругский разбойник, или Таинственные развалины / Пер. с фр. М.: В тип. С. Селивановского, 1817 Ч. 1—3. (Авт. и ориг. не установлены).

14 Сын отечества. 1817. № 18. С. 233.

15 См.: КШеп. Р. 97, 101; Varma. Р. 179-180.

—97.

17 Дмтр. Ярслвский. Лиза-романист. Повесть // Харьковский Демокрит. 1816. № 5. Перепеч. в сокр.: Сиповский В. В. Из истории русского романа и повести Ч. 1: XVIII в. СПб., 1903. С. 270-272.

18 Благонамеренный. 1823. № 2. С. 151—152.

19 Там же. № 18. С. 415-416.

20 Сцена в книжной лавке // Московский вестник. 1827. № 20. С. 483.

22 См.: Чудаков Г. И. Отношение творчества Н. В. Гоголя к западноевропейским литературам. Киев, 1908. С. 146—182.

23 Селиванов А. В. Материалы для истории рода рязанских Селивановых, берущих свое начало от Кичибея. Рязань, 1915. Ч. 3. С. 27, 32, 34, 44—45, 47.

24 Сомов О. М. Были и небылицы. М., 1984. С. 328-329.

25 Загоскин М. Н. Поли. собр. соч.: В 2 т. М., 1902. Т. 2. С. 255. Своеобразной документацией этих сцен могут служить владельческие записи на сохранившихся экземплярах готических романов. Они не собраны и не обследованы, хотя для социолога и исследователя читательского спроса могут представлять известный интерес. Так, на экземпляре «Гробницы» псевдо-Радклиф в Библиотеке Института русской литературы (шифр 46—2/87—1) находим запись: «Из книг Ардалиона Левшина» и помету: «Куплена в Галиче. За три книги заплачено 6 <руб.>. 1807 году июня 1-го дня».

27 Дмитриев М. Главы из воспоминаний моей жизни / Подгот. текста и примеч. К. Г. Боленко, Е. Э. Ляминой и Т. Ф. Нешумовой. М.: НЛО, 1998. С. 52.

28 Там же. С. 43.

29 Григорьев А. Воспоминания. Л.: Наука, 1988. С. 23, 34. (Лит. памятники).

30 Барсуков НП. Жизнь и труды М. П. Погодина. СПб., 1888. Кн. 1. С. 7; СПб., 1891. Кн. 4. С. 430.

«чему свидетель в жизни был»: Записки и дневник (1804—1877 гг.). 2-е изд., испр. и доп. по рукописи / Под ред., с примеч. и алф. указ. М. К. Лемке. СПб., 1904. Т. 1. С. 53.

32 Фишер К. И. Записки сенатора // Исторический вестник. 1908. № 1. С. 69.

33 Сто-один [Галахов А. Д.]. Из записок человека // Русский вестник. 1876. Т. 125. № 10. С. 824; Галахов А. Д. Записки человека. М.: НЛО, 1999. С. 65.

34 Полонский Я. П. Старина и мое детство // Полонский Я. П. Соч.: В 2 т. М., 1986. Т. 2. С. 372, 374. «Дева Локкатринского озера» вышла в Москве в 1828 г. под загл.: Елена Дуглас, или Дева озера Лок-Катринского — Соч. Валтера Скотта / Пер. с фр. Ч. 1—2. Переводчик не указан; воспоминания Полонского раскрывают его имя. Д. Кафтыреву принадлежат также пер. «Приключений Найд-желя» в «Санкт-Петербургском Вестнике» 1831 г. (Т. 4, № 43—44) и статья «Несколько слов о переводе книг» (Сын отечества и Северный архив. 1831. № 33), посвященная романам В. Скотта. (См.: Левин Ю. Д. Прижизненная слава Вальтера Скотта в России // Эпоха романтизма: Из истории международных связей русской литературы. Л.: Наука, 1975. С. 59, 61).

35 Булгарин Ф. Воспоминания: Отрывки из виденного, слышанного и испытанного в жизни. СПб., 1846. Ч. 2. С. 27.

37 В. Г. Белинский в воспоминаниях современников / Сост., подгот. текста и примеч. А. А. Козловского и К. И. Тюнькина. М., 1977. С. 51—52.

38 Инсарский В. А. Половодье: Картины провинциальной жизни прежнего времени. СПб., 1875. С. 266.

39 Буслаев Ф. И. Мои воспоминания. М., 1897. С. 81.

40 В. Г. Белинский и его корреспонденты / Под ред. Н. Л. Бродского. М., 1948. С. 64; Шиллер Ф. Духовидец: История, взятая из записок гр. О*** и изд. Ф. Шиллером / Пер. с нем. 2-е изд. М., 1818. Ч. 1—6. Ср.: Нечаева B. C. В. Г. Белинский: Начало жизненного пути и литературной деятельности. 1811 — 1830. М.: Изд-во АН СССР, 1949. С. 113, 208-209.

—73.

—1803. Ч. 1 — 3. Ориг.: Spiefi Chr. Н. Die Geheimnisse der alten Egipzier: Eine wahre Zauber— und Geistergeschichte des 18 Jahrhund. 3 Tie. Lpz., 1798.

43 Лит. наследство. Т. 57: В. Г. Белинский. М., 1951. [Кн. 3]. С. 139.

44 Нечаева B. C. Указ. соч. С. 209.

45 Белинский В. Г. Полн. собр. соч.: [В 13 т.]. М., 1955. Т. 6. С. 518.

47 Там же. М., 1954. Т. 4. С. 52.