Приглашаем посетить сайт

Волгин. Развитие общественной мысли во Франции в XVIII в.
1. Дидро и энциклопедия

III. ЭНЦИКЛОПЕДИСТЫ

1. ДИДРО и ЭНЦИКЛОПЕДИЯ

В истории развития и пропаганды буржуазной идеологии во Франции XVIII в. одно из самых значительных мест принадлежит «Энциклопедии» Дидро и Даламбера.1 В статьях «Энци­клопедии» по социальным и политическим вопросам можно отметить известные оттенки мнений, неизбежные в большом авторском коллективе, далеко не однородном по своим воззрениям. Так, положения, выдвинутые Руссо в его статье «Economie politique», несомненно, не вполне соответствовали взглядам на тот же предмет Дидро и его ближайших сотрудников.2 Так, среди сотрудников Энциклопедии были, как мы увидим ниже, некоторые расхождения в вопросе о естественном праве. Известно также, что авторы статей Энциклопедии были вынуждены иногда — из цензурных соображений — прикрывать свои подлинные взгляды изъявлением «благонамеренных» мыслей Известно, наконец, что над многими статьями Энциклопедии серьезно поработал цензорский карандаш издателя. Тем не менее у основной группы авторов Энциклопедии, писавших на политические темы, — Дидро, де Жокура и других — была определенная политическая концепция, которую они стремились внушить читателям и которая, несомненно, до читателей доходила

Авторы Энциклопедии весьма высоко ценили Монтескье и часто его цитировали. По случаю смерти Монтескье они посвятили оценке его заслуг большую вступительную статью в V томе «Энциклопедии». Совершенно несомненно влияние на них Локка и других английских политических мыслителей, а также старых теоретиков естественного права. Тем не менее политические статьи Энциклопедии представляют совершенно самостоятельный интерес Они не только популяризируют идеи общественного договора, народного суверенитета, ограничения королевской власти, но в ряде пунктов дают им новое обоснование и делают из них новые выводы. 

Ведущая роль в этой большой работе принадлежала, несомненно, крупнейшему французскому философу — материалисту XVIII века Дени Дидро (1713—1780). Дидро происходил из мелкобуржуазной семьи. Отец его, владелец ремесленной мастерской в Лангре, мечтал для сына о духовной карьере и поместил его в иезуитский коллеж. В течение ряда лет по окончании образования Дидро зарабатывал себе средства к существованию то уроками, то переводами — вообще занятиями, характерными для интеллигента-пролетария того времени. Вместе с тем он усиленно пополнял свои знания, изучая языки, естественные науки и философию, постепенно освобождаясь от вынесенных им из коллежа предрассудков. В 40-х годах Дидро выступил с первыми своими самостоятельными произведениями, которые свидетельствовали о большой самостоятельности и оригинальности его философских воззрений и которые доставили ему некоторую известность. С первых шагов в подготовке издания «Энциклопедии» он был ее наиболее энергичным деятелем, а затем и единственным руководителем. По мере выхода в свет томов Энциклопедии все выше рос авторитет Дидро, все значительнее становилось его влияние на формирование материалистической философской мысли.

Он был автором большей части основных статей «Энциклопедии» на социально-политические темы и принимал самое активное участие в редактировании статей, составленных другими авторами. Характеристика социально-политических идей основного ядра авторов Энциклопедии и характеристика социально-политических идей Дидро не могут быть отделены одна от другой. Но Дидро высказывал свои взгляды по социальным и политическим вопросам не только в Энциклопедии. Для полного и всестороннего их понимания такие произведения Дидро, как «Добавление к путешествию Бугенвиля», «Опровержение книги Гельвеция» или «Замечания на наказ Екатерины II», дают исключительно ценный материал. Мы считаем целесообразным рассмотреть их в тесной связи и параллельно со статьями Дидро в Энциклопедии. С другой стороны, мы считаем возможным в двух-трех случаях ссылаться для уяснения взглядов Дидро на статьи «Энциклопедии», не принадлежащие его перу, так как они, несомненно, прошли редакцию Дидро и исходят из тех же принципов, которые защищал Дидро как автор.

Монтескье, как мы уже указывали, сравнительно мало останавливался на общих вопросах естественного права, естественного состояния и возникновения человеческого общества. Его больше интересовала конкретная история конкретных человеческих обществ. Было бы неправильно считать, как утверждали некоторые историки, что составителям Энциклопедии этот интерес к конкретному совершенно чужд; мы увидим в дальнейшем, как много внимания уделяли они истории политических учреждений Франции. Но, во всяком случае, естественное право и общая теория государства занимают в Энциклопедии относительно гораздо больше места, чем в «Духе законов».

Основным понятием социально-политической теории Дидро и его ближайших соратников по Энциклопедии — является «права» человека. В Энциклопедии свойственное общественной мысли XVIII в. понимание «природы» дано в типической форме. При всех ошибках разума, при всех извращениях чувства и воли в человеке можно выделить его «естественное» существо, с его нормальными потребностями и стремлениями. Это естественное в человеке, эта его «истинная» природа соединена в общественном человеке с чертами исторического происхождения, с чертами, приданными человеку социальными отношениями, историческим развитием. Общее, природное в человеке предшествует созданию писаных законов, но оно остается в силе и в последующие периоды истории человеческого общества, ибо конституция человека остается неизменной. Естественный человек, говорит Дидро вслед за Цицероном, не является измышлением человеческого ума, в нем отражается вечный разум, управляющий вселенной.

Только природа дает людям путеводную звезду в их жизни. Из природы человека, понимаемой в указанном выше смысле, могут быть выведены путем дедукций основные принципы общественной жизни, которые Дидро, как и другие мыслители XVIII века именует «естественными законами» или «естественным правом», Чем ближе люди придерживаются естественных законов, Тем совершеннее общество. Все хорошие законы создает природа, законодатель только обнародует их».3 «Кодекс природы» — самый могучий кодекс, его основные принципы начертаны в глубине нашего сознания. Дидро сочувственно цитирует здесь слова апостола Павла: «язычники, не имеющие закона, по природе делают то, чего требует закон, закон написан у них в сердцах».

Естественный закон — вечный и неизменный закон, которым мы должны руководствоваться в своих действиях. Понятие «естественного закона», таким образом, приближается у Дидро к поня­тию закона морального.4 Оно представляется Дидро ясным для каждого. Нет такого человека, одаренного светом разума, утверждает Дидро, который не знал бы, что такое естественное право.

Следует, однако, отметить, что с изложенным пониманием естественного права не все из круга Энциклопедии были согласны. Статья Энциклопедии «Естественное право» по существу оспаривает проповедуемое Дидро индивидуалистическое толкование этого понятия. Автор статьи утверждает, что понятие естественного права при всей его «самоочевидности» с большим трудом поддается точному определению. В противоположность Дидро он доказывает, что индивид не может быть судьей в вопросе о содержании этого понятия. «Мы влачим убогое, суетное и беспокойное существование. У нас есть страсти и нужды. Мы хотим быть счастливыми, и человек, несправедливый и обуреваемый страстями, постоянно готов делать другим то, чего он не желает для себя». Вопрос о естественном праве оказывается весьма сложным. Перед судилищем естественного права индивид выступает в качестве тяжущейся стороны и он не может провозглашать себя в то же время судьей. «Но если мы отнимем у индивида право судить о сущности справедливого и несправедливого, то кому мы передадим решение этого вопроса?» — «Человечеству», — отвечает автор. Только оно может решать, ибо всеобщее благо есть его единственная страсть.

«Воля отдельных лиц ненадежна; она может быть и благой и дурной, а общая воля всегда бывает благой, — она никогда ре ошибалась и не ошибется никогда». Только всеобщей воле принадлежит право определять границы долга человека, гражданина, отца. Достоинство человеческого рода состоит в том, что счастье индивида совпадает с общим счастьем. «Это согласие индивида со всеми и всех с индивидом характеризует вас как человека». Если человек забывает об этом, его понятия о благе, справедливости, человечности, добродетели колеблются в его разуме. Человек, внимающий лишь голосу своей личной воли, — враг человеческого рода. Покорность всеобщей воле есть связующее начало всех в обществе.

«Вы имеете естественное право на все, что у вас не оспаривается человеческим родом». Благим, великим, прекрасным надо считать то, что соответствует общим интересам... говорите себе чаще: я человек, у меня нет подлинно неотъемлемых естественных прав помимо тех, которые принадлежат человечеству. Но где же «хранилище» этой общей воли человечества? Ее следует искать не в личной воле отдельного индивида, а в совокупности разнообразных проявлений деятельности и страстей человеческого рода. Как мы видим, автор рассматриваемой статьи, расходясь с концепцией Дидро, пытается своеобразно связать естественное право с теорией «общей воли», напоминающей соответственные построения Руссо.5

Характерно, что Дидро счел нужным в одном из изданий Энциклопедии оговорить свое несогласие со статьей в особом примечании. Хотя это примечание и пестрит необычно частыми для Дидро ссылками на «закон божий», на «волю творца», на «высшую цель» человеческого существования, все же его никак нельзя считать написанным исключительно для того, чтобы оправдать редакцию Энциклопедии в глазах критиков с позиций христианского вероучения. Не отрицая возможности у Дидро мотивов такого порядка, мы должны все же признать, что в при­мечании весьма четко противопоставлены две различные точки зрения на естественное право. Согласно одной из них (Дидро), содержание естественного права дано a priori в природе человека. Согласно второй (автор статьи), содержание естественного права выводится a posteriori из фактов исторической жизни человечества. Для той цели, которой служило «естественное право» в буржуазной идеологии XVIII века, — для освобождения политической теории от традиционных представлений, прочно укоренившихся за столетия истории феодального общества, — первая ап­риористическая концепция была, несомненно, более пригодна. Естественно, что именно она господствует в политической философии французских просветителей, крупнейшим представителем которых является Дидро,— и в частности в политических статьях руководимой Дидро Энциклопедии.6

Состояние человечества, в котором оно живет, повинуясь лишь своей природе, мыслители XVIII века обычно называют естественным состоянием. Естественное состояние есть некоторая абстракция, как и естественный человек. Однако эта абстракция, как мы уже знаем, имеет тенденцию превратиться в характеристику определенного периода в жизни человечества — ее догосударственного периода. В Энциклопедии можно найти немало мест, восхваляющих первобытные нравы, невинность первобытного состояния, противопоставляющих простые добродетели естественного человека порокам цивилизованных обществ.7 В естественном состоянии, говорит Дидро в статье «Souverains», люди не знают государственной власти. Они все равны между собой.8 «Если еще до всякого общественного договора дикарю случится забраться на дерево и сорвать с него плоды и если придет какой-нибудь другой дикарь, который завладеет плодами труда первого, то он убежит со своей добычей; мне кажется, — говорит Дидро, — что фактом бегства последний выдает сознание им несправедливости этого поступка... и что в диком состоянии в этом царстве силы он сам дает себе позорное название, которым мы пользуемся в цивилизованном состоянии. Мне кажется..., что ограбленный также будет сознавать причиненную ему обиду». Хотя эти дикари и не сговаривались между собой, продолжает Дидро, как бы делая вывод из предшествующего, но для них будет существовать некоторый характеризующий поступки первобытный закон, истолкованием, выражением и освещением которого явится впоследствии закон писаный.9

Замечательную иллюстрацию к теории естественного состояния дает Дидро в упомянутом уже нами «Добавлении к путешествию Бугенвиля». Центральное место в этом произведении занимает рассказ о быте и нравах таитян — одна из самых ярких утопий XVIII в. Рассказ дается как неопубликованный отрывок из записей известного французского путешественника Бугенвиля, опубликовавшего в 1771 г. отчет о своем кругосветном путешествии, но это — литературный прием, который мог ввести в заблуждение лишь очень наивных людей. В действительности, это художественный очерк, явным образом преследующий пропагандистские цели. Дидро в сущности вовсе и не старается это скрыть.

«Таитяне, — говорит Дидро, — находятся в начале мира, а европейцы — у конца его».10 Расстояние, отделяющее их от нас, больше, чем расстояние от новорожденного ребенка до дряхлого старца. В противоположность сложной жизни европейских обществ их дикая жизнь проста. Дикари невинны и кротки, пока ничто не угрожает их безопасности. Иногда они жестоки, но это объясняется необходимостью повседневной защиты от диких зверей. Самое глубокое чувство у дикарей — чувство свободы. Они не могут понять наших нравов и наших законов, в которых они видят лишь различные формы стеснения свободы. Таитяне — народ, строго придерживающийся законов природы; и они ближе к хорошему законодательству, чем любой из цивилизованных народов. «Грубое и дикое» естественное состояние природной анархии — выше цивилизации. Человек, желающий людям счастья и свободы, не должен поэтому вмешиваться в дела дикарей, — найдется достаточно обстоятельств, которые поведут их по пути просвещения и испорченности.

До знакомства с европейцами слово «собственность» имело у таитян очень ограниченный смысл.

По существу у них все было общим. Сообща производили они сельскохозяйственные работы, все они составляли как бы единую семью, руководствующуюся двумя надежнейшими правилами: общим благом и интересом отдельных членов. Среди них царила полная свобода половых сношений; детей и стариков содержало общество, выделяя на это одну шестую часть своих доходов.11 Лишь приезд на Таити европейцев послужил толчком к разложению этих добрых нравов.

Наибольшего пафоса в восхвалении «естественных» первобытных нравов, наибольшей резкости в осуждении людей «цивилизованного» общества достигает утопия Дидро в речи мудрого старца-таитянина, произнесенной при проводах покидавшего Таити Бугенвиля. Многие таитяне обнимали уезжавших европейцев и плакали при расставании с ними. Но среди таитян был старец, все время державшийся в стороне от Бугенвиля и его товарищей, явно озабоченный их посещением. Он выступил вперед и произнес речь, глубоко потрясшую всех присутствующих.

«Плачьте, несчастные таитяне, — говорил он, — плачьте, но только по поводу прибытия, а не по поводу отъезда этих честолюбивых и дурных людей. Когда-нибудь вы узнаете их лучше, когда-нибудь они вернутся, чтобы поработить вас, истребить вас или заставить вас подчиняться всем их прихотям и порокам.

Когда-нибудь вы будете их рабами, столь же испорченными, столь же низкими, столь же несчастными, как они. О таитяне, друзья мои, в ваших руках есть одно средство избавиться от этого пагубного будущего. Но я предпочитаю умереть, чем посоветовать его вам. Оставим их в живых, и пусть они удалятся». Обратившись затем к Бугенвилю, старец сказал: «А ты, вождь послушных тебе разбойников, удались скорее со своим кораблем от наших берегов. Мы невинны, мы счастливы, и ты можешь лишь повредить нашему счастью. Мы повинуемся чистому инстинкту природы, а ты попытался вытравить его из наших душ. Здесь все принадлежит всем, а ты проповедовал нам какое-то неизвестное различие между моим и твоим... Мы свободны, а ты взял и закопал в нашу землю документ о нашем будущем рабстве. Ору! Ты знаешь язык этих людей. Скажи нам всем, что они написали на этой металлической пластинке. — Эта страна принадлежит нам. Эта страна принадлежит тебе? Но почему? Что бы ты подумал, если бы какой-нибудь таитянин высадился вдруг на ваших берегах и начертил на одном из ваших камней или на коре одного из ваших деревьев: эта страна принадлежит жителям Taumul Ты более сильный. Но что же это доказывает?.. Ты не раб; ты предпочитаешь смерть рабству, а между тем ты хочешь нас поработить. Ты значит думаешь, что таитянин неспособен защищать свою свободу и умереть за нее. Таитянин, которым ты хочешь обладать, как скотиной, — твой брат. Вы оба — дети природы. Имеешь ли ты какое-либо право на него, которого он не имел бы на тебя?

Мы чтим в тебе наш образ. Оставь нам наши нравы. Они более мудры и более добродетельны, чем твои; мы не желаем променять то, что ты называешь нашим невежеством, на твое бесполезное знание. Мы обладали всем, что необходимо и полезно нам. Неужели мы заслуживаем презрения за то, что не сумели создать себе излишних потребностей?.. Поезжай к себе домой волноваться и мучиться сколько тебе угодно, а нас оставь наслаждаться покоем. Не внушай нам ни твоих мнимых потребностей, ни твоих химерических добродетелей.

Наши девушки и наши женщины принадлежали всем... Молодая таитянка отдавалась восторгам в объятиях молодого таитянина, ожидала с нетерпением, чтобы мать сняла с нее покрывало и обнажила ее грудь... Без стыда и страха она принимала в нашем присутствии, посреди круга невинных таитян, при звуке флейт, среди плясок, ласки того, кого намечало ее юное сердце и тайный голос ее чувственности. Способен ли ты заменить каким-либо более доблестным и великим чувством то чувство, которое мы им внушили и которое воодушевляет их? Они думают, что наступил момент подарить народу и семейству нового гражданина, и они гордятся этим; они едят, чтобы жить и расти; они растут, чтобы размножаться, и не находят в этом ничего позорного и постыдного».

«Добавление к путешествию Бугенвиля» с рисуемым им «естественным» порядком — не единственное доказательство сочувствия Дидро коммунистическим идеям и его отрицательного отношения к принципу частной собственности. В конце 60-х годов Дидро имел возможность познакомиться с коммунистическими и анархическими идеями мало известного мыслителя XVIII века Дешана. До нас дошла написанная им в связи с этим записка, опубликованная Бабелоном в издании писем Дидро к Софи Волан. «Один монах, — пишет в ней Дидро, — по имени Дешан, дал мне прочесть одно из самых резких и самых оригинальных произведений, какие мне известны. В нем изложена идея социального устройства, к которому человечество должно прийти после того, как оно, выйдя из дикого состояния и пройдя через состояние организованное, познает всю тщету самых важных установлений и придет, наконец, к пониманию той истины, что человеческий род будет несчастен, пока у него будут короли, священники, судьи, законы, твое и мое, понятие пороков и добродетелей. Посудите, сколько должно было доставить мне удовольствия это произведение, как плохо оно ни написано: я внезапно оказался в мире, для которого я был рожден... Вернувшись к себе, я начал мечтать о принципах и о выводах моего толстого бенедектинца, по своему виду и по своему тону настоящего старого философа. Его произведение, из которого я не вычеркнул бы ни одной строчки, полно новых идей и смелых утверждений».

«Добавлении к путешествию Бугенвиля» напоминают о соответственных описаниях в «Базилиаде» Морелли (половые отношения).12 Не приходится удивляться, что другое произведение Морелли «Кодекс природы» в XVIIII веке приписывали Дидро, причем с такой уверенностью, что даже включили «Кодекс» в одно из собраний его сочинений (Лондон, 1773).

«Золотой век» естественного состояния, по его мнению, невозвратим, как невозвратимо детство для человека, достигшего старости. Развитие человечества Дидро склонен уподоблять развитию индивида. На жизненном пути человечества есть некая ступень, на которой в наибольшей степени обеспечено счастье человека.

Эта ступень находится где-то между «детством» дикаря и нашим старческим «увяданием», более близко к дикому состоянию. «Но я не знаю, — говорит Дидро, — как это счастье сохранить, или как к нему вернуться».13 Легче стать более культурным, чем отказаться от порядков цивилизации.14 15

* * *

Дидро не склонен представлять себе человека в естественном состоянии как изолированного индивида, совершенно лишенного связей со своими соплеменниками. Он признавал себялюбие необходимым следствием конституции человека, его инстинктов, его чувств и разума. Это основное свойство человека, принцип, содействующий нашему самосохранению и соответствующий велениям природы. Но в то же время Дидро был твердо убежден в; том, что люди созданы, чтобы жить в обществе. «Способности человека, его естественные склонности, его слабости, его потребности являются доказательством намерений творца».16 «Люди соединились в общество, — утверждает Дидро, — руководствуясь инстинктам, подобно слабым животным, собирающимся в стада. Вначале между ними, конечно, не было никакого соглашения».17 «Общественность», как инстинкт человека, предшествует даже семье, этой первой общественной ячейке. Но, признавая наличие моральных законов и инстинкта общественности в естественном состоянии, Дидро вместе с тем подчеркивает роль в образовании общества личного интереса. Люди не могут обойтись без взаимной помощи, они объединяются в общество, чтобы иметь больше шансов на успех в борьбе с общим врагом — с природой.

Общество возникает, таким образом, в результате разумного расчета. Люди ищут более счастливого состояния, нежели состояние естественное18«В обществе человек находит удовлетворение большей части своих потребностей»19.

Между естественным порядком и порядком государственным нет резкой грани. Основное отличие государственного порядка, политического союза людей составляет организация общественной власти и создание охраняемых этой властью законов. Образование государства и законов также обусловлено естественными причинам, природой человека, и в нем нет неожиданности. Это длительный процесс, завершением которого является договор, образующий власть.

Интересно, что, характеризуя процесс, приводящий к образованию государства, «Энциклопедия» делает попытку связать его с материальными условиями существования общества. В характеристике основных этапов развития хозяйственной жизни схема «Энциклопедии» напоминает схему Тюрго. Чтобы прийти к политической организации общества, люди должны были в течение длительного времени пройти большой путь от простого собирания плодов земли в охоте и рыболовству, от охоты и рыбной ловли — к скотоводству и, наконец, от скотоводства — к хлебопашеству. До перехода к хлебопашеству люди вели кочевой образ жизни. Только земледелие делает их оседлыми. Это изобретение имело неисчислимые последствия для политической и социальной жизни. Оно привело к разделу земли, к установлению земельной собственности, к разделению труда. Оно сделало, наконец, неизбежным создание общественного договора, политической организации. Неудивительно, что изобретение земледелия древние приписывали богам.

В «Энциклопедии» общественный договор в сущности не создает общества, а придает лишь ему определенную организационную, политическую форму. В соответствии с этим общественный договор рассматривается в «Энциклопедии» не столько как соглашение между индивидами, входящими в политическое общество, сколько как соглашение между народом и тем или теми, кому народ вручает власть. Характерными признаками естественного состояния являются для Дидро свобода и равенство. Поскольку это так, власть не может исходить от природы. Но в естественном состоянии свобода и равенство ничем не обеспечены, сопряжены с постоянным страхом.

Перед возможным насилием. Договор является для Дидро и его сотрудников необходимым логическим дополнением теории естественного состояния.

волю всего общества и служащей центром единения всех воль и всех сил. Таково происхождение власти государей. Эту власть управлять обществом вручила государям воля народов. Права государей основаны на согласии народов. Иногда Дидро высказывается еще более определенно: источником всякой политической и гражданской власти является согласие народа, представленного своими депутатами или собранием граждан. «Лишь нация есть истинный суверен»20 . Те, кто захватил власть силой, не более, как узурпаторы, хотя народы и могут своим согласием узаконить их правление.

Вступая в общество, люди соглашаются потерять некоторую долю (un peu) своей свободы и своего равенства; цель законодателя, отняв у людей возможно меньше равенства и свободы, дать им возможно больше обеспеченности и счастья21. Гражданин — член свободного объединения, разделяющий его права и пользующийся его преимуществами22. Но наряду с ними существуют неотъемлемые права граждан, права, логически предшествующие договору; при подчинении государству граждане сохраняют за собой эти права, от которых никогда не отступаются; их должна уважать всякая власть. Точно так же люди, заключая договор, не отказываются в пользу государства от своего имущества: они лишь уступают часть его в виде налога, чтобы обеспечить свое пользование остальным.

больше свободу властителей23. Носит ли договор формальный характер или нет, — безразлично: он всегда предполагается «Кодекса законов», дал впоследствии Дидро в своих «Замечаниях на наказ Екатерины II». «Мы, народ, и мы, государь этого народа, — говорится в предлагаемом Дидро тексте, — совместно клянемся охранять законы, которыми мы в равной мере будем судимы. И если случится нам, государю, изменить или нарушить их, пусть каждый подданный (ибо враг народа есть враг каждого человека в отдельности) будет освобожден от присяги на верность нам, начнет преследовать нас, низвергнет нас и пусть даже приговорит нас к смерти, если того потребуют обстоятельства... Горе государю, переставшему соблюдать законы, горе народу, терпящему пренебрежение к Законам».24 Из того положения, что люди объединяются в общество ради того, чтобы быть более счастливыми, следует вывод: они избирают себе государей только ради возможно более надежной охраны счастья. «Желание быть счастливым есть первая статья того кодекса, который предшествует всякому законодательству».25

— обеспечить прочность, свободу и могущество общества, безопасность, порядок и спокойствие среди граждан. Для этого ему нужна достаточная власть. Страсти и инте­ресы побуждают людей действовать в ущерб общему благу, когда оно кажется им противоречащим их частному интересу. Но человек, живущий в обществе, получая от него выгоды, должен оплачивать их. Человек должен считаться с гражданскими обязанностями, с законами, с себялюбием своих сограждан. В общественных условиях себялюбие гражданина может быть спра­ведливым или несправедливым. Если оно ведет к действиям, вредным для общественного порядка, оно должно быть признано порочным, но оно добродетельно, когда внушает страсти, полезные для общества.26 Государь должен иметь силу подчинять себялюбие отдельных лиц общим законам, выражающим волю всех.

Суверен не может употребить свою власть на то, чтобы уничтожить самый акт, дающий ему существование. Нарушение договора восстанавливает свободу народа заключить новый договор с кем он пожелает. Всякая власть ограничена законами природы и государства. «Без закона нет власти, и нет закона, который давал бы неограниченную власть». У некоторых народов власть государя именуется самодержавной, но и здесь власть имеет естественные границы. Государь подчинен основным законам и не имеет права ими пренебрегать, ибо они могут быть изменены лишь по формальному решению всей нации.

Он подчинен также имеющим непреложную силу естественным законам. Ни один народ не мог и не хотел предоставить государям власть править по произволу. Государь должен быть первым рабом законов. Если государь самовольно нарушает основные законы и притязает на произвольную власть, он становится деспотом. Если законодательство нарушает естественные права граждан, для них вступает в силу естественный закон.27

Власть не есть собственность того или иного лица, даже когда она наследственна в пределах одной семьи. Не государство принадлежит правителю, а правитель государству. Он обязался по отношению к народу управлять согласно закону, как народ обязался повиноваться ему согласно закону. Высший несет обязанности перед низшим, как низший перед высшим. Произвол в употреблении власти разрушает общество.28

— принципы, вытекающие из «природы человека». Однако действительность далеко не соответствует этим принципам. Изучив все по­литические, гражданские, религиозные учреждения, говорит Дидро, вы убедитесь в том, что история человечества на протяжении веков — история его угнетения кучкой мошенников. Не доверяйте человеку, восклицает Дидро, который хочет вводить порядок; вводить порядок — значит подчинять людей.29 Законодатели заботятся о своих интересах, а не об интересах народа. Правители злоупотребляют своей властью, попирают законы, заменяя их своими страстями. На основании длительного опыта можно сказать, что «добрая воля» правителей, о которой они так часто говорят, сводится на деле к тому, чтобы душить народы.30 Они заслуживают имени тиранов, каково бы ни было происхождение их власти. Они заключают союз с самыми развращенными людьми и делают их своими министрами. Они находятся в постоянной войне со своими подданными, они боятся добродетельных граждан.

Чтобы объяснить противоречие между тем, что должно быть согласно теории естественного права, и тем, что есть в действительности, Дидро прежде всего указывает на «извращения» при­роды человека... В человеческой природе, говорит он, есть что-то роковое: люди постоянно стремятся расширить свою власть. Какие бы преграды ни старалось выдвигать перед ними благо­разумие народов, честолюбие и сила всегда преодолевали или обходили эти преграды. У государей есть всегда перевес над народами.31 Дидро понимает, что этот «перевес» порочных правителей над народами, к тому же иногда проявляющими «благоразумие», сам требует объяснения. Как и другие философы-материалисты XVIII в., он не в состоянии подняться до материалистического понимания исторического процесса вообще и развития государства в частности. Естественно, что он ищет ответ на вопрос об условиях возникновения и существования деспотической власти в фактах идеологического порядка. Реальная сила, говорит Дидро, всегда принадлежит подданным. Сила правительств всегда создается «мнением». Авторитет мнения укрепляет власть меньшинства над большинством. Иногда это мнение основано на ложном представлении о праве царствующей семьи на трон, иногда на преувеличенном страхе перед угнетающей силой, иногда на религии. «Мнение», служащее опорой всякой власти, упрочивается в дальнейшем привычкой32.

«мнения», противоречащего естественным правам человека, особенно большую роль отводит Дидро религии, ее суевериями и морали. Земные религии — сплетение сумасбродных и лживых утверждений. Духовенство, воззрения которого состоят из нелепостей, стремится к укреплению невежества, ибо вера — основа их привилегий, а разум — враг веры.33 Тиранам выгоден союз с религией; им выгодно отравлять людей моралью, противоречащей природе, создавать пугающие их призраки, чтобы таким образом превращать свободного естественного человека в раба. Три кодекса применяются в человеческих обществах: религиозный, гражданский и кодекс природы. Из них религиозный, по мнению Дидро, вовсе излишен и даже опасен. Наиболее опасные безумцы те, которых делает безумцами религия. Гражданский кодекс должен быть лишь выражением закона природы. Ибо природа — наш верховный законодатель. Но в существующих обществах религиозные установления, укрепляясь, становятся гражданскими и государственными, а гражданские, получая освящение церкви, превращаются в религиозные. Так создаются звенья той цепи, которая сковывает человечество.34

Дидро и его сотрудники по «Энциклопедии», как мы видим, настойчиво и последовательно пропагандируют идею народного суверенитета, хотя они и применяют термин «суверен» к пра­вителю, к государю.35 Теория «божественного происхождения власти» есть для них, очевидно, один из примеров освящения гражданских установлений церковью и превращения их в уста­новления религиозные, один из «пугающих людей призраков». Дидро истолковывает эту теорию как своеобразный политический миф, служащий укреплению власти государя. Государь — образ бога на земле, — утверждала официальная доктрина. Государь — лицо, в котором народ пожелал (ils ont voulu) видеть образ бога на земле, — утверждает Дидро.

Признание народного происхождения всякой власти отнюдь не равнозначно признанию необходимости демократического строя. Народ может передать власть определенной семье с пра­вом наследования (Англия), пожизненно одному лицу (Польша), на краткий срок (Римская республика). Когда верховная власть находится в руках одного человека, она именуется анархией. У многих народов власть государей не имеет точных границ, хотя и там она подчинена основным законам государства. Это называется самодержавием. Но страсти толкают государей на злоупотребление властью, и чем больше власть, тем сильнее эти страсти. Это соображение побудило некоторые народы ограничить власть тех, кому они вверили управление. Подобные ограничения могут быть различны в зависимости от привязанности народов к свободе и от тяжести того гнета, который они испытали от своих правителей. В качестве образца ограниченной монархии «Энциклопедия», как и все политические писатели того времени, и в первую очередь Монтескье, конечно, приводит Англию. В Англии законодательная власть разделена между ко­ролем и парламентом; поскольку парламент представляет нацию, нация удерживает за собою, таким образом, часть верховной власти. Другой тип ограниченной монархии представляет Гер­манская империя, где император не может издавать законы без согласия имперских чинов. Ограничение власти не должно быть чрезмерным, как в Польше или Швеции (имеется в виду огра­ничение власти короля дворянской олигархией).

«Когда верховная власть находится в руках самого народа, она принадлежит ему во всем объеме и недоступна никаким ограничениям». Такая форма правления именуется демократией; при демократии власть может осуществляться непосредственно самим народом; так, у афинян власть всецело принадлежала народу. В других республиках она осуществляется народом через собрание его представителей.

Следуя за Монтескье, Дидро и другие авторы политических статей «Энциклопедии» утверждают, что конкретные формы правления зависят от внешней среды (климата), нравов и предрассудков народа. Законы каждой нации — частный случай приложения человеческого разума к конкретным условиям: не существует правления, лучшего для всех. Республика — подходящий образ правления для небольшого государства, для обширного больше подходит монархия. Большая республика может быть легко расчленена. Большие государства чаще воюют, а в войне монархия имеет много преимуществ перед республикой (тайна, единство руководства, быстрота действий). В больших империях чаще всего устанавливается деспотия.36 Но никакое правительство не вечно, их жизнь подобна жизни животных: каждый их шаг есть шаг к смерти. Лучшая форма правления — та, существование которой наиболее длительно и спокойно, — бес­смертных форм правления нет.37

Повторяя данную Монтескье схему форм правления, «Энциклопедия» к одной из них относится резко и безоговорочно отрицательно. Эта форма — деспотизм. Мы уже знаем, что «Энциклопедия», следуя и в этом случае за Монтескье, теоретически отличает «деспотизм», как правление, основанное на произволе, от «монархии», как правления, определяемого и ограничиваемого основными законами. Это характерное для оппозиционных писателей XVIII в. различение давало им возможность подвергать весьма откровенной критике абсолютизм под именем «деспотизма», прикрываясь в то же время от возможных обвинений ссылками на свое уважение к французской монархии, как к правлению, основанному будто бы на законах. Именно такое значение удобной фикции имеет, по-видимому, термин «деспотизм» и для «Энциклопедии». Во всяком случае Дидро зачастую употребляет этот термин как синоним самодержавия, абсолютизма и монархии. «Я усматриваю, — говорит он в «Замечаниях на наказ»,— лишь некоторое формальное различие между деспотизмом и чистой монархией. Деспот поступает так, как ему заблагорассудится, не соблюдая каких-либо условностей; монарх связан известными формами, которыми он, однако, может пренебречь, когда ему будет угодно». «Чистая монархия — дурной вид правления».38

— деспотизм просвещенного монарха. «Самодержавное управление просвещенного монарха, — говорит Дидро, — всегда дурно. Его положительные черты — самое опасное и самое вредное из обольщений». Добрый, справедливый и просвещенный деспот в конечном счете опаснее злого: он приучает народ любить и почитать повелителя; и народ переносит эти чувства на его преемника, как бы зол и туп последний ни был. «Для народа одним из величайших несчастий были бы два или три последовательных царствования справедливых, кротких и просвещенных, но само-держазных правителей: счастливое управление довело бы народ до полного забвения его привилегий, до окончательного рабства».39 «просвещенного абсолютизма» как будто не оставляют никакого сомнения в отрицательном отношении к нему Дидро. Однако последовательности в проведении этой точки зрения мы у него не находим. В «Энциклопедии» (в том числе и в статьях самого Дидро) не раз встречается восхваление «доброго короля» Генриха IV. Такие восхваления, характерные для французской политической литературы XVIII в., были по существу одним из приемов критики последующих царствований, — и «Энциклопедия», очевидно, не считала целесообразным от этого приема отказываться.

Деспотизм всегда опирается не на договор, а на насилие, говорит Дидро, хотя бы это насилие и было прикрываемо не имеющими юридической силы традициями или воображаемым бо­жественным происхождением. Деспота характеризует не доброта или злость, а объем его власти, произвол его правления. Самодержавное управление отнимает у народов право обсуждать, хотеть или не хотеть, право, в случае надобности, противиться воле государя. Народ при деспотизме превращается в стадо. С его желаниями не считаются, прикрываясь тем, что его гонят на жирные пастбища.40 При деспотизме у граждан нет отечества.41 Да нет, строго говоря, и граждан, а есть только подданные. Граждане находятся в подчинении у государства, существа морального, подданные — у физического лица, у государя. Гражданин — общественный человек, подданный — частное лицо.

Основные законы — конститутивный признак законной власти, но содержание и способ применения основных законов должны изменяться вместе с изменениями в самом обществе. «Не существует такого кодекса, который через некоторое время не требовал бы исправления».42

правления для данной страны, в данный момент ее существования. Чтобы получить такой ответ, необходимо знать конкретную историю этой страны. Иными словами, политические требования должны быть обоснованы не только логически, с точки зрения природы человека, но и исторически. Исторические статьи «Энциклопедии» и исторические заметки Дидро, несомненно, стремятся дать такое историческое обоснование политическим требованиям прогрессивной французской буржуазии середины XVIII в. В политических по­строениях «Энциклопедии» абстрактная, естественно-правовая аргументация дополняется аргументацией исторической.

В вопросе о происхождении французского государства «Энциклопедия» примыкает не к романистической теории Дюбо, обосновывающей абсолютную монархию, а к германистической схеме, которую признавали многие французские историки этого времени, в том числе и Монтескье. Первоначальное франкское общество — чистая демократия. Франкская монархия, как и всякое организованное государство (напомним: деспотия не есть организованное государство), имела основные законы, в существе своем представлявшие соглашение между народом и властью. Власть монарха была ограничена. Законы принимались и изменялись лишь после обсуждения в советах и с согласия старейшин нации.43

Право завоевания принадлежало при покорении Галлии не королевской власти, но всему коллективу завоевателей; в результате завоевания победители-франки стали говорить от имени всего народа. Таково историческое происхождение прав дворянства. Старая монархия опиралась на знать, военные функции которой призывали ее выступать в качестве представительницы нации. Но в дальнейшем знать мало-помалу утратила свои функции, а, следовательно, и свои исторические права. Выросло значение торговли и промышленности. Смягчились нравы. Современное государство не есть государство, организованное исключительно для войны. Дворянство не является более единственным классом, призванным защищать государство. Его престиж падает, его правление не уважают.

* * *

В прошлом весьма важным фактором в жизни человеческого общества была религия. Это наложило свой отпечаток и на законодательство. Она помогла создать ту цепь, которой сковано человечество. Но религии постепенно увядают. Это безумие, которое не может устоять перед постоянным напором природы, возвращающей нас под сень своих законов44 которое тоже проходит. Но раз зародившаяся истина и истина, которая за ней следует, это — две истины, которые пребудут.45 Как это ни странно, но Дидро как будто не замечает противоречия между этой верой в прогресс и учением о преимуществах естественного состояния и об «увядании» цивилизованных человеческих обществ.

В просвещенные века, говорит Дидро, народам нельзя внушить предрассудки, противные человеческому праву и законам природы. Теперь уже нельзя основать законодательство на за­блуждениях: шарлатанство министров будет тотчас же замечено и возбудит лишь негодование. Если бы какой-либо деспот пожелал снова погрузить свой народ во мрак невежества, нашлись бы свободные народы, которые навели бы его на ум.46

Дидро убежден, что прогресс разума — верное средство борьбы против всех бед общества. С течением времени с помощью истины можно добиться всего, чего требует благо человечества. «Я не знаю, как это присходит, но под конец истина побеждает, и это всегда так будет». Дидро представляет себе, что победа истины требует борьбы. Но реального характера этой борьбы, как борьбы классов, он не понимает; для него это — борьба людей прогресса, сторонников просвещения с защитниками тьмы и невежества. «О исключительные люди, которым природа дала в удел гений и мужество,— восклицает он, — ваш жребий обеспечен, вас ожидают долгая память и благословения, которым никогда не будет конца. О невежественные люди! О лицемерные, жестокие, трусливые люди! Ваш жребий тоже обеспечен: вас ожидает проклятие веков».4 7

Дидро, конечно, знает, что перемены правления не всегда происходят мирным путем. История дает нам, говорит он, бесчисленные образцы правителей-притеснителей, примеры по­прания законов и восстаний народов.48 когда терпение народа истощается. Развращенная воля государя способна разрушить счастье подданных, и иногда обуздать его неправедные притязания может только противопоставленный ему единодушный союз воль и сил.49 «Если законодатель не уважает общего желания и не считается с ним; если он заставляет чувствовать собственную власть сильнее, чем власть закона; если он приносит своих подданных в жертву своей семье, финансы — своим прихотям, мир — своей славе, если почести и должности добываются с помощью интриги; если налоги возрастают,— дух общности исчезает, ... вуаль мнения (поддерживающею власть. — В. В.) ниспадает; национальные принципы кажутся только предрассудками, да они и являются таковыми в самом деле50.

Деспот, доводя до отупения своих подданных, сгибает деревья, которые в конце концов, выпрямившись, разможжат ему голову.51 такое сопротивление со всей решительностью оправдывает. Право сопротивления, говорит он, как бы безрассудно оно ни применялось, иногда законно: без него подданные — стадо. «Власть, основанная на наси-лии, насилием же и свергается».52

Не подлежит сомнению, что Дидро восстание против деспотизма считает при известных условиях необходимым. Не подлежит сомнению также, что, осуждая «деспотизм», он выступает по существу против французской монархии, что для него французская монархия — конкретный случай деспотического правления. Но вытекающего из этих положений вывода о необходимости революции во Франции Дидро избегает.

Вплотную подводя читателя к этому выводу, он предоставляет ему самому сделать последний шаг на этом опасном пути. Возможно, конечно, что эта сдержанность Дидро в вопросе о революции в известной степени объясняется политической осторожностью. Но, с другой стороны, в произведениях Дидро и в статьях Энциклопедии можно найти немало мест, свидетельствующих о неуверенном, опасливом отношении к общественным потрясениям. Дидро считает долгом разумных людей выступать против нелепых законов до тех пор, пока их не преобразуют. Но он явным образом имеет здесь в виду мирную пропаганду: пока законы еще существуют, им необходимо повиноваться. «Гораздо лучше быть безумцем с безумцами, чем мудрецом в одиночку».53 На случай смут «Энциклопедия» дает гражданину весьма двусмысленный совет: «Во времена смут гражданин примкнет к людям, защищающим установленную систему; при разрушении системы он последует за согражданами своего города, если они единодушны; если же они разрозненны, он присоединится к тем, кто стоит за всеобщее равенство и свободу». Весьма вероятно, что для автора статьи основной ее смысл состоял в совете присоединиться к борцам за свободу и равенство. Но первые строки фразы — при всех скидках на цензурные условия — звучат все же весьма уклончиво.54 В конце своей жизни Дидро высказывается иногда весьма пессимистически о возможности разумного преобразования общества. Его вера в неизбежность торжества истины, очевидно, не обладает уже прежней твердостью. Призывая заботиться о просвещении и образовании, он предупреждает, что «на это средство не следует возлагать слишком много надежд». Он видит трудности, стоящие на пути открытия истины и ее распро­странения, и не видит силы, которая могла бы эти трудности преодолеть. Он указывает, наконец, что одного понимания истины еще недостаточно, что она «не препятствует ни игре интересов, ни игре страстей». «Мы, конечно, больше знаем, чем знали при Сюлли и Генрихе IV. Почему теперь мы менее счастливы? Справедливые и разумные идеи народного суверенитета, молчаливого договора, неотчуждаемых прав человека, свободы, собственности — широко пропагандировались в наши дни. К чему же это привело? Ни к чему. Деспотизм распространяется повсюду. Можно было бы утешать себя прошлыми и даже настоящими несчастьями, если бы имелась надежда на будущее. Однако невозможно убаюкивать себя такой надеждой. Если спросить философа, к чему служат те советы, с которыми он упорно обращается к народам и их правителям, он ответит (если он правдив), что наставляя, он удовлетворяет лишь своей непобедимой склонности говорить истину».55

отвечает с достаточной определенностью. Хотя мы и встречаем в Энциклопедии указание на относитеьность и условность преимуществ различных форм правления, все же политические симпатии и антипатии ее основных авторов по политическим вопросам вполне определенны. В статье «Нравы» Дидро отмечает определяющее влияние, которое оказывают на нравы различные формы правления. В республике, говорит он, царит простота нравов, религиозная терпимость, умеренность, бережливость, дух расчета, ибо республика может жить только на основе хозяйственной деятельности. В ограниченной монархии, где гражданин принимает участие в управлении государством, выше всего ценится свобода, ради защиты которой граждане готовы считать войну незначительным злом, подданные горды, великодушны, просвещенны в науке и в политике, никогда не забывают о своих привилегиях. В абсолютной монархии, где тон задают женщины, отличительные черты подданных составляют честь, амбиция, любезность страсть к удовольствиям, тщеславие и изнеженность. Так как это управление порождает еще праздность, то оно, развращая нравы праздностью, заменяет их учтивостью манер. Вряд ли читатель мог сомневаться в сочувствии автора статьи к республике и особенно к ограниченной монархии. Вряд ли читатель мог не заметить тона пренебрежительного осуждения, с которым автор говорит об абсолютизме, недвусмысленно намекая при этом на характерное для французской монархии XVII—XVIII вв. влияние фавориток на управление («тон задают женщины»).56 Де Жокур, автор статьи об ограниченной монархии, решительно защищает ограниченную монархию как форму правления, единственно отвечающую потребностям современной большой страны; независимо от ее устойчивости, говорит он, важно то, что законодательный корпус в такой монархии состоит из двух частей, сдерживающих одна другую «взаимной властью помешать».57 Ту же мысль о преимуществах ограниченной монархии развивает неоднократно и Дидро.

«Ни один человек,— рассуждает Дидро,— как бы ни был он просвещен, не способен управлять, целой нацией без совета и без помощи». Верховная власть должна быть строго ограничена. Чтобы общество было ограждено от посягательств со стороны государя, государь должен отречься or некоторой части своей власти. Нация должна быть представлена перед монархом, какой-то орган должен говорить от ее имени. Эту роль не могут уже выполнять ни знать, ни парламент. Претензии дворянства представлять нацию ничем не оправданы. «Ни одно сословие в государстве не может обладать способностью или волей знать нужды других». Ни одно не может поэтому претендовать на особое благоволение законодателя. Ни одно сословие не должно угнетать другое, а это неизбежно произошло бы, если бы это сословие имело исключительное право решать за всех.58

Народ, говорит Дидро, может любить законы, уважать их, он будет повиноваться им и охранять их, как свое кровное детище, только тогда, когда он сам явится их творцом. Не произвольные веления какого-либо одного лица, а воли тысяч людей, принявших единое решение, — вот основа закона.59 более просвещенные и более заинтересованные в общественном деле. В «Замечаниях на наказ Екатерины II» Дидро полусерьезно высказывает оригинальную мысль: необходимо, чтобы представительное собрание народа раз в пять лет собиралось специально для обсуждения того, соблюдал ли государь закон, которому он присягал, и для назначения ему наказания, если закон был им нарушен; то же собрание должно принимать (решение о продлении полномочий государя или об его низложении.60

Критикуя Гельвеция, Дидро утверждает, что республика — единственный вид общества, которое может дать счастье. Он признает бедняков наиболее полезной частью общества: обре­мененные непосильными тяготами, именно они возделывают землю, именно они доставляют средства существования для высших сословий61. Не следует, однако, на основании этих слов Дидро считать его последовательным сторонником республики и демократии. В изображаемой им системе народного представительства нет полного равноправия граждан. В числе требований, которые он предъявляет к народному представителю, имеется требование, чтобы «владение приковывало его к родине». Очевидно, лица, лишенные владения, не могут быть и предста­вителями. В «Замечаниях на наказ» Дидро еще более решительно заявляет, что представительное собрание «должно состоять из крупных собственников».62 Защищаемое Дидро «народное» представительство есть представительство цензовое.

Ограниченная монархия, которую проповедует Энциклопедия, есть, согласно изложенной выше исторической концепции, прямая наследница старой абсолютной монархии. Дидро считает нужным подчеркнуть, что по своему историческому происхождению французская монархия не есть деспотия Но монархия легко вырождается в деспотию это он знает, как знал и Монтескье. Как и Монтескье, он, хотя обычно и с большой осторожностью, старается внушить читателям посредством многочисленных намеков, а иногда и прямо, что такое вырождение монархии имеет место в современной Франции, что старинная французская конституция, гарантировавшая будто бы права нации, «опрокинута» королями.63 «божьей милостью», прикрывающих насилие и произвол юридическими и религиозными фикциями. Идеализация исторического прошлого в данном случае связана, несомненно, с убеждением, что для обеспечения свободы народа весьма важно доказать, что эта свобода представляет собой право, «закрепленное давностью».64

* * *

Мы неоднократно упоминали об одном из основных положений общественной философии XVIII века юди, соединяясь, в общество, ищут более счастливого состояния, нежели состояние естественное; общественная организация имеет целью увеличить возможную сумму благополучия и счастья своих членов.65 Буржуазная идеология по самому своему классовому существу неспо­собна сделать из этого принципиального положения соответствующие практические выводы.

Обеспечить действительное благополучие всех членов общества не может социальный порядок, основанный на частной собственности. Именно поэтому представляют большой интерес те попытки выйти за пределы буржуазного кругозора, которые мы находим у французских мыслителей XVIII века.

Одной из таких попыток следует считать рассуждения о собственности в статье Энциклопедии — «Законодатель». Для приближения общества к его цели законодатеьство, какова бы ни была форма правления, должно по мнению автора статьи, при всяких обстоятельствах стремиться к тому, чтобы заменить дух собственности (I'esprit de propriete) духом общности (I'esprit de communaute). Народы, у которых господствует дух общности, меньше чувствуют утрату преимуществ естественного состояния, равенства и независимости. Граждане в таких странах — не рабы, а друзья законов Они понимают, что, вредя обществу, они неизбежно наносят вред самим себе, ибо благо отдельных лиц тесно связано с общим благом. Любовь к отечеству — их единственная страсть; она гасит возможные раздоры между ними. Каждый гражданин видит в другом лишь полезного члена государства. Люди, среди которых царит дух общности, не сожалеют о том, что они подчинили свою волю общей воле.

«дух общности» имеет весьма неопределенное содержание. Однако далее в статье следует пример, который свидетельствует с несомненностью о сочувствии автора коммунистическому порядку. В качестве образца законов, располагающих граждан ко взаимным услугам, гуманным привычкам, к духу общности, автор указывает на законы Перу. «Законы Перу, — говорит он, — стремились соединить граждан узами человечности; в то время, как законодательства других стран запрещают причинять друг другу зло, в Перу они предписывали неустанно творить добро. Эти законы, устанавливая (насколько это возможно вне естественного состояния) общность имуществ, ослабляли дух собственности — источник всех пороков. Самыми лучшими днями, торжественными днями, были в Перу те дни, когда обрабатывалось общественное поле, поле старика или сироты. Тот, кому в виде наказания запрещалось работать на общественном поле, считал себя несчастнейшим человеком. Каждый гражданин трудился для всех граждан, сносил плоды своего труда в государственные амбары и в награду получал плоды трудов других граждан»

«Законодатель», составяют интересную параллель «таитянской» утопии Дидро Отметим кстати, что перуанские порядки отнесены здесь не к естественному состоянию, как порядки Таити в «Добавлении к путешествию Бугенвия», а к состоянию организованного общества Сопоставление этих произведений, написанных в разные годы (том IX «Энциклопедии» со статьей «Законодатель»66 вышел в 1765 г., а «Добавление» было написано в 1772 г.), дает основание прийти к выводу о прочности сомнений Дидро в достоинствах порядка, основанного на частной собственности, о силе его интереса к идее коммунизма. Стоит подчеркнуть, что Дидро объявляет законы, проникнутые духом общности, возможными на том основании, что они были уже осуществлены в действительности в западном полушарии, т. е. в Перу. Тем не менее никакого дальнейшего развития дта мысль у Дидро не получает, никаких конкретных мероприятий, которые вели бы к общности имуществ, мы в его работах не находим.

Дидро — горячий сторонник равенства граждан перед законом. Он стоит за отмену всех привилегий и особых прав, присвоенных знати, духовному сословию и чиновничеству. «Я не могу допустить, — говорит он, — тех искусственных прав и привилегий, которые связаны с сословностью и в силу которых общественные тяготы распределяются неравномерно».67 Но Дидро, как и другие авторы политических статей «Энциклопедии», высказывается против «химеры абсолютного равенства». Когда состояния распределены между гражданами пропорционально их трудам и их усилиям, их неравенство носит, по мнению Дидро, законный характер.68 «Законное неравенство», говорит Дидро, не может иметь пагубных последствий, если только деньги не получают чрезмерного значения, если они не определяют положение гражданина в обществе. Обогащение может быть терпимо тогда, когда оно проистекает из деятельности, обогащающей государство. Но совершенно недопустимо накопление богатств за счет народа. Дидро выступает против «чрезмерного богатства» и эксплуатации. Счастье человека, по его мнению, в «среднем состоянии», в умеренном достатке. Он считает неудовлетворительным положение работника. «Всякое положение, — говорит он, — при котором человек не смеет заболеть, не рискуя впасть в нищету, есть дурное положение. Всякое положение, которое не обеспечивает человека на старости лет, есть дурное положение. Если мелкий люд забывает о страшной перспективе больницы или смотрит на нее без тревоги, то это потому, что он доведен до отупения».

Государство должно заботиться об улучшении положения бедных: хорошее правительство должно главным образом иметь в виду судьбу работников, говорит Дидро, предвосхищая Сен-Симона. Дидро понимает и оправдывает ненависть земледельцев к существующим порядкам, земледельцы несут на себе самые тяжелые работы, содержат своим трудом высшие сословия и вынуждены довольствоваться самым скудным питанием.69 На протяжении всей своей деятельности он выступает горячим защитником интересов крестьянства. Он осуждает злоупотребления и тяжесть податей, падающих главным образом на крестьянство, и объявляет справедливое распределение налогов «соответственно имуществу» необходимым условием счастья и процветания Франции. Обсуждая в «Замечаниях на наказ» условия прогресса России, в качестве первого основного условия он указывает освобождение крестьян от крепостного права с наделением их землей. «Надо сделать так, чтобы положение земледельца, важнейшее из всех, было бы вместе с тем и наиболее счастливым».70

«Чем больше чистый доход и чем равномернее он распределен, — говорит Дидро, — тем лучше управление. Чистый, равномерно распределенный доход предпочтительнее, чем большая сумма чистого дохода, но распределенная крайне неравномерно. Неравномерное распределение разделяет народ на два класса, из коих один переобременен избытком, а другой вымирает от ни­щеты».71 Чем более приблизятся к равенству в потребностях и имуществе, тем более спокойным будет государство. Среди всех видов управления этому более всего способствует демократия.

­ходящую за пределы экономической политики: установить замещение всех общественных должностей по конкурсу. Доступ к самым высшим постам должен быть открыт для всех достойных людей. Рост почтения к внутренним достоинствам людей, к их воспитанию будет содействовать улучшению нравов и смягчению неравенства в распределении богатств. В будущем, «разумном обществе» будут, несомненно, несчастные, но это глупцы, которые не могут работать, ленивцы, которые не хотят работать, расточители и безумцы.72

Эта мера, конечно весьма наивная как средство смягчения неравенства, представляет несомненный интерес с другой точки зрения. В предложении Дидро нельзя не видеть своеобразного отражения настроений, широко распространенных в среде французской буржуазии XVIII века. Культурные представители буржуазии чувствовали себя в это время вполне способными занимать все государственные должности. Между тем многие должности были буржуазии недоступны. Продажа должностей открывала к ним путь лишь для высшего слоя буржуазии. Требование доступа всех достойных к государственным должностям было одним из самых популярных и настоятельных требований буржуазии. Именно на почве этих настроений и возникла у Дидро мысль о перенесении на замещение всех должностей принципа конкурса, хорошо известного ему и дающего, по его словам, прекрасные результаты при замещении преподавательских кафедр. Уравнительные законы, направленные на то, чтобы воспре­пятствовать накоплению богатств путем регулирования наследования и высоких налогов, Дидро считает вредными для развития промышленности и торговли. Такие меры нарушают свободу и могут вызвать застой в науках, искусствах и вообще в усовершенствовании человеческого духа. Дидро осуждает даже закон против ростовщичества. Единственный налог на роскошь, который заслуживает его одобрения, — это налог на челядь, не затрагивающий производства и падающий преимущественно на дворянство.

Защита экономической свободы в цивилизованном обществе естественно связана у Дидро с восхвалением «почтенной профессии купца» и с защитой частной собственности, которую он, как мы видели, в плане абстрактных рассуждений подчас весьма решительно осуждал. «Принудительные уступки плодов моего труда, — говорит Дидро, — нарушают право собственности и уничтожают охоту трудиться». 73 Резко критикуя иезуитский режим в Парагвае, как режим рабовладельческий и жестокий, Дидро отмечает, что иезуиты не оставили туземцам даже Самое плохое управление, какое только можно вообразить, — это такое управление, при котором отсутствует свобода экономической деятельности. Ибо люди могут быть трудолюбивы только тогда, когда они свободны. Дидро осуждает «чрезмерную опеку» государства в области хозяйственной деятельности: «Не седует вмешиваться ни во что, все упорядочится само собою».75 Нужно лишь устранить все препятствия, затрудняющие внутренний оборот и внешний обмен. Исходя из принципов экономической свободы, «Энциклопедия» решительно выступает против «привилегированных монополий», и против цехов как особого вида монополии, стесняющей торговлю и ремесла, поддерживающей рутину и недобросовестность, вредную для интересов народа. Экономические взгляды Дидро носят на себе явный отпечаток влияния физиократов. Известно, что Дидро, не занимаясь сам специально экономическими вопросами, относился к пропаганде физиократов весьма сочувственно. Известно также, что в «Энциклопедии» был напе­чатан ряд статей Кенэ и Тюрго, а основным сотрудником по экономическим вопросам был Форбонне, талантливейший ученик Гурнэ.76

«естественному состоянию», от «химеры абсолютного равенства», Дидро скатывается к буржуазной утопии исцеления общества от крайностей неравенства и эксплуатации не только без отмены права частной собственности, но и без его ограничения. Так, вера в светлые перспективы грядущего «свободного» и «просвещенного» порядка побеждает в сознании Дидро те сомнения, которые возникали у него под влиянием наблюдений над жизнью рабочих и крестьянских масс и которые толкали его к идеализации «коммунистического» строя Таити и Перу.

«Энциклопедия», несомненно, не в малой степени способствовала распространению во Франции новых политических идей. Мы находим в ней идею народного суверенитета, идею неотчуждаемых прав личности, народного представительства, она решительно отметает притязания старых привилегированных сословий. С другой стороны, отсутствие последовательно демократических выводов из идей народного суверенитета, тенденция не разрывать связи с исторической традицией французской монархии, идеализация «экономической свободы» — все эти черты, характерные для настроений политически сознательной буржуазии середины XVIII века, не могли не отталкивать от этой теории наиболее последовательных революционеров 1789—1793 гг. В пору наивысшего подъема буржуазной революции, в период Якобинской диктатуры конституционная теория «Энциклопедии» должна была представляться устарелой и вредной для дела революции. «Эта секта, — говорил об энциклопедистах Робеспьер, — не стояла в политике на высоте народных прав».

Резкий отзыв Робеспьера о политических идеях энциклопедистов был в его устах вполне правомерен. Тем не менее, оценивая вклад, внесенный «Энциклопедией» в дело подготовки умов к буржуазной революции, мы должны признать этот вклад весьма значительным.

Примечания

1 Encyclopedie ou Dictionnaire raisonne des sciences, des arts et des metiers, Paris, 1751—1780.

«Economie politique» дано нами в главе, посвященной Руссо.

3 Д Дидро. Замечания на наказ. Соч., т. Х. М.—П., Academia, 1935—1947, стр. 410.

5 Encyclopedic, t. V. Droit naturel.

6 Вопрос об авторе статьи «Droit naturel» вызывает до сих пор споры. Некоторые исследователи приписывают статью Руссо, Rene Hubert в своей работе «Rousseau et 1'Encyclopedie» (1928) опровергает предположение об авторстве Руссо и стремится доказать, что автором статьи является сам Дидро. Тезис Hubert'a опровергается, однако, наличием приведенного нами в тексте примечания Дидро. По-видимому, исследователям осталось неизвестным это примечание, помещенное в ливорнском издании «Энциклопедии»(Livourne, 1772, р. 106—107). Это примечание помечено редакторским значком Дидро Трудно предположить, чтобы Дидро счел почему-то необходимым в странной форме примечания к своей собственной статье отме жевываться от своих более ранних формулировок. К тому же эти форму и-ровки явно противоречат тем положениям, которые высказывал Дидро по вопросу о естественном праве в других своих произведениях. Очевидно, статья принадлежала другому автору. Авторство Руссо сомнительно. Несмотря на присутствие в статье некоторых оборотов, напоминающих мысли Руссо, в ней можно найти, по моему мнению, также много общих черт с соответственными рассуждениями Гельвеция (см ниже, стр. 179).

—171.

8 Encyclopedie, t. XV. Souverains.

9 Д. Дидро. Опровержение книги Гельвеция. Соч., т. И, стр. 252.

10 Д. Дидро. Добавление к путешествию Бугенвиля. Соч., т. И, стр. 4.

11 Там же, стр. 58, 67, 73.

13 Д. Дидро. Опровержение книги Гельвеция. Соч., т. II, стр. 306.

14 Д. Дидро. Добавление к путешествию Бугенвиля. Соч., т. II, стр. 75.

15 Дидро. Опровержение книги Гельвеция. Соч., т. II, стр. 252. В связи с этим следует отметить, что в описании первобытного человечества у Дидро наряду с чертами явной идеализации мы находим иногда черты более трезвой и реалистической оценки. Человек, говорит Дидро, есть совокупность качеств, способных к нормальному развитию и к извращению. Такие извращения возможны и в первобытном состоянии. Поэтому и первобытному человеку при известных условиях присущи ошибки и пороки.

16 Encyciopedie, t. XV. Societe.

18 Encyclopediе, t. IX Legislateur.

19 Encyclopediе, t. XV. Societe

20 Д. Дидро. Соч., т. Х, стр. 418.

21 Encyclopediе, t. IX Legislateur.

23 Д. Дидро. Замечания на наказ. Соч., т. Х, стр. 427.

24 Д Дидро. Замечания на наказ. Соч., т. Х, стр. 418.

26 Encyclopediе, t. VIII. Interet.

28 Ibid., t. I. Autorite politique; t. XV, Societe.

29 Д. Дидро. Добавление к путешествию Бугенвиля. Соч., т. II, стр. 81—82.

30 Д. Дидро. Соч., т. Х, стр. 428.

31 Encyclopedie, t. XV. Souverains.

33 Д. Дидро. Соч., т. Х, стр. 421, 422.

34 Там же, стр. 38—39.

35 Encyclopedie, t. XV. Souverains.

36 Encyclopedie, t. IX. Legislateur.

38 Д. Дидро. Соч., т.. Х. стр. 427.

39 Д. Дидро Опровержение книги Гельвеция. Соч., т. И, стр. 245.

40 Там же.

41 Encyclopediе. t. XII. Patrie.

43 Д. Дидро. Соч., т. Х, стр. 54 и сл.

44 Д. Дидро. Беседа с женой маршала. Соч., т. И, стр. 97.

45 Д. Дидро. Опровержение книги Гельвеция. Соч., т. И, стр. 324.

48 Encyolopedie, t. XV. Souverains.

49 Encyclopedie, t. XV Souverains.

50 Ibid , t. IX Legislates.

51 Д. Дидро Опровержение книги Гельвеция. Соч., т. II, стр. 264.

53 Д Дидро. Добавление к путешествию Бугенвиля. Соч., т. И, стр. 84.

54 Encyclopedie, t. IX. Loi naturelle.

55 Д. Дидро. Соч., т. X, стр. 436—439, 464—465.

56 Encyclopediе, t. X. Moeurs.

58 Encyclopedie, t. XIV. Representants.

59 Д. Дидро. Замечания на наказ Соч. т. X., стр. 418

60 Там же, стр. 419.

61 Дидро. Опровержение Гельвеция. Соч. т. II стр. 256. Encyclopedie, t XIII, privilege.

63 Д. Дидро. Соч., т. Х , стр. 430.

64 Там же, стр. 429

65 Encyclopedie. T. IX. Legislateur, Д. Дидро. Беседа с женою маршала. Соч., т. И, стр. 96—97.

66 Интересно, что такое же восхваление порядков Перу как образца, доказывающего своим существованием возможность коммунизма, находим мы и в «Базилиаде» Морелли (Naufrage des lies flottantes ou Basiliade, Mil, p. XXXLII Авторство статьи «Законодатель» нельзя считать точно установенным. Редактор русского издания сочинений Д. Дидро — И. К. Луппол приписывает ее Дидро. Французский исследователь Ж. Пруст сообщил мне что статья поинадлежит по его мнению, Сен-Ламберу. Как бы то ни было, резкие выпады против «духа собственности», очевидно, не вызвали со сто роны Дидро как редактора никаких возражений.

68 Д. Дидро. Опровержение книги Гельвеция. Соч., т. II, стр. 289

69 Д. Дидро. Опровержение книги Гельвеция. Соч., т. И, стр. 316—317.

70 Д. Дидро. Соч., т. Х, стр. 470.

71 Encyolopedie, t. VIII. Homme.

73 Д. Дидр. о Опровержение книги Гельвеция Соч., т. И, стр. 318.

75 Д. Дидро. Замечания на наказ. Соч., т. Х, стр. 468.

76 R. Hubert Les Sciences sociales dans I'Encyclopedie, p. 286 Об экономических идеях Кенэ, Гурнэ и Тюрго см выше, в главе, посвященной физиократам..