Волгин. Развитие общественной мысли во Франции в XVIII в.
3. Марат

3. МАРАТ

В политической литературе XVIII века своеобразное место занимают «Цепи рабства» — одно из ранних произведений Марата, впоследствии выдающегося деятеля буржуазной революции. Марат (1743—1793) родился в Невшателе, в Швейцарии, в бедной многодетной семье чертежника и преподавателя иностранных языков. Получив первоначальное образование на родине, Марат уже с 16 лет был вынужден самостоятельно добывать себе средства к существованию. В течение двух лет он жил в Бордо, состоя воспитателем детей в доме крупного бордоского судовладельца и работорговца. В 1762 г. он переехал в Париж. И в Бордо и в Париже Марат ревностно занимался пополнением своих знаний. Он изучал, с одной стороны, произведения французских просветителей, своих старших современников — Монтескье, Вольтера, Руссо, Гельвеция, с другой стороны — естественные науки и, в частности, медицину. В 1765 г. мы видим Марата уже в Англии. Здесь он быстро приобрел себе значительную популярность в качестве врача. Здесь же, в Эдинбургском университете, Марат получил ученую степень доктора медицины. «Цепи рабства» были изданы Маратом анонимно в Лондоне на английском языке в 1774 г.¹¹⁵

Содержание «Цепей рабства» далеко выходит за рамки злободневного политического памфлета. Марат ставит в своей работе ряд основных, общих вопросов политической теории. Несколько лет спустя, в 1780 г., он вновь вернулся к этому кругу вопросов в своей второй предреволюционной работе — «Проект уголовного кодекса». Некоторые положения, бегло намеченные в «Цепях рабства», получили в «Проекте уголовного кодекса» более обстоятельную разработку. В разгар революции, в 1793 г., Марат переиздал «Цепи рабства» на французском языке. Это издание отличается от первого: в нем имеется ряд новых разделов и некоторые изменения в первоначальном тексте. В дальнейшем мы пользуемся материалом «Проекта уголовного кодекса» и второго издания «Цепей рабства» во всех тех случаях, где это оказывается необходимым для более глубокого понимания социально-политической концепции Марата.

Центральная проблема «Цепей рабства» — деспотизм. Автор ставит себе целью показать, как возникает деспотизм, при помощи каких средств укрепляет деспот свою власть над народом, каковы возможные пути борьбы народов за свою свободу. Первостепенное значение этого круга вопросов для жизни современных ему обществ Марат считает совершенно несомненным. Наблюдения над политической деиствительнстью, утверждает Марат, приводят к той мысли, что государи повсюду шествуют к деспотизму, а народы — к рабству, что человечеству не суждено быть свободным.¹¹⁶ Марат, однако, не разделяет этого пессимистического вывода, он считает борьбу за свободу народа, при всех ее трудностях, возможной и целесообразной — и его книга является горячим памфлетом, направленным против деспотизма, в защиту дела народа. Эта практическая революционная целеустремленность «Цепей рабства» резко отличает работу Марата от других политических трактатов того же времени.

Деспотизм не есть, по мнению Марата, нечто случайное для жизни человеческого общества. Во французском издании «Цепей рабства» Марат утверждает, что предпосылки возможности дес­потизма заложены в самой природе человека, в естественных склонностях человеческого сердца. Человеку присуще стремление всегда быть первым, стремление, которое Марат, как и Гельвеции, и, может быть, следуя Гельвецию, именует любовью к власти. Это стремление в политической жизни всегда ведет к злоупотреблению властью и в конце концов к установлению деспотизма. В сущности, продолжает Марат там же, уже самое возникновение государства является ступенью к деспотизму. Возникновение государства связано с насилием. Законы почти везде создавались как меры охраны спокойного пользования плодами грабежа.¹¹⁷ Если народ доверяет власть над обществом государю и поручает охрану законов чиновникам, рано или поздно злоупотребление властью приведет к тому, что народ окажется порабощенным теми, кого он избрал своими правителями. Он увидит, что его свобода, его имущество, его жизнь всецело зависят от воли тех, кому он поручил их охрану.¹¹⁸ В своем изображении процесса возникновения деспотизма Марат исходит, очевидно, из той мысли, что нации в своих первоначальных конституциях устанавливают некоторые положения, обеспечивающие их свободу,— иными словами, из теории общественного договора. Цель политического союза — общее благо, обеспечение безопасности, свободы и собственности его членов. Каковы бы ни были притязания тех, кто повелевает народами, эти высокие принципы должны быть неприкосновенными.¹¹⁹

Государи начинают обычно свое наступление на права народа вовсе не с грубого нарушения законов. Чтобы поработить подданных, они прежде всего стараются их ослепить. Пока народы вдохновлены идеями свободы, они ненавидят деспотизм и бдительно следят за действиями правителей. Государь старается в это время казаться «отцом народа», защитником справедливости и свободы. Он развлекает народ праздниками и забавами, создает грандиозные сооружения. Постепенно народ приходит к заключению, что его свободе ничто не угрожает, и теряет свою бдительность, полагая, что он может жить спокойно под сенью своих законов.

Отметим, что нарисованную им здесь картину роста государственной власти и возникновения деспотизма Марат во французском издании «Цепей рабства» дополняет и в известном смысле осложняет рассуждениями об основных этапах развития обществ и о месте в этом развитии деспотизма. Подобно Руссо и Гельвецию Марат склонен изображать процесс развития человеческого общества как процесс, аналогичный развитию индивида. При рождении гражданского общества, говорит он, народ отличается суровыми и простыми нравами, силой, храбростью, презрением к страданиям, грубым здравым смыслом, гордостью, любовью к независимости. Пока нации сохраняют эти черты, они находятся в периоде детства.¹²³ Затем, накопляя мастерство, знания, развивая военное дело, изящные искусства, производство и тор­говлю, усваивая мягкие и утонченные нравы, они проходят постепенно возраст юности и зрелости, за которыми следуют вырождение и гибель. По мере того как народы продвигаются по этому пути, рост потребностей ставит их во все большее и большее подчинение тем, кто ими повелевает. Во время своего детства народы пользуются наибольшей независимостью; в старости у них не остается даже воспоминания о ней.¹²⁴ Таким образом, Марат (как и Гельвеции) склонен связывать деспотизм со старостью наций.

Стремясь, очевидно, найти для народа выход из того состояния безнадежности, на которое обрекает его по существу теория возрастов, Марат делает к ней, развивая мысль Руссо, весьма существенную поправку. Политический организм, говорит он, имеет известное отличие от организма животного. Иные народы обладают искусством не поддаваться власти времени и сохранять на протяжении веков силу юности. Для достижения такого результата требуются известные усилия со стороны народа; народу грозит порабощение, если он предоставит вещам идти так, как они идут сами по себе, и не окажет этому противодействия, создав мудрую конституцию^125.

*   *   *

В хорошо устроенном обществе, говорит Марат в своем обращении к англичанам, написанном одновременно с «Цепями рабства», законным сувереном является нация в целом, все граждане государства, взятые вместе (le corps de la nation). Марат решительно отвергает встречающееся, по его словам, даже у передовых писателей, — очевидно, имеется в виду Гольбах, — применение термина «суверен» по отношению к монарху. Воля суверена осу­ществляется как единение воль всех граждан. Только нация вправе издавать законы или непосредственно, или через своих представителей. Суверен так же свободен в своих действиях, как в естественном состоянии свободен индивид. Не государь определяет и ограничивает права нации, а нация определяет и ограничивает прерогативы государя.^{12 6}

Но история, как мы уже видели, показывает нам иную картину — картину царящих повсюду деспотизма и рабства. Закон в существующих обществах — не выражение воли народа, а только приказ надменного владыки. Лишь он создает законы и он же, если это ему выгодно, их нарушает или обходит. Закон склоняется перед сильными и непреклонен к слабым. Законы должны быть направлены к общему благу и общи для всех. В действительности они служат одной лишь части нации и ни во что не ставят другую, освящая порядок угнетения человека человеком,— порядок, при котором большинство простого народа порабощено меньшинством — кучкой сильных. Да погибнут эти законы, созданные во вред роду человеческому! — восклицает Марат.¹²⁷

Рассматривая вопрос об условиях, обеспечивающих прочность извращенного политического порядка, Марат указывает прежде всего на невежество. Невежество, говорит он, порождает ложные мнения, позволяющие государям стать неограниченными владыками. Невежество накладывает повязку на глаза народов, мешает им познать свои права, почувствовать их цену и защищать их. Невежество делает народы жертвой сеящих ложь поучений, связывает им руки, надевает на их шею ярмо. Невежество побуждает людей благоговеть перед тиранами, как перед богами.¹²⁸ Недостаточность развития человеческого разума, недостаточность знаний делает народ добычей разбойников, которые ими правят. Отсутствие у людей ясного представления о свободе и о тирании позволяет правителям держать их в рабстйе.¹²⁹ Глупость народов всегда выгодна правителям.

запрещают подданным выезжать за границы государства, обрушивают кары на людей, которые поднимают свой голос в защиту свободы или пытаются разоблачать темные дела правительства, затыкают рот всем недовольным, словом, всячески препятствуют пробуждению народа от его летаргического сна.¹³⁰

право повелевать, что подданные имеют лишь право повиноваться. Наши писатели, говорит Марат, извращают все понятия. Террор и опустошение они называют искусством управления, узурпацию — расширением прерогатив, двоедушие и предательство — дипломатическим искусством, нарушения права и убийства — актами большой политики. Государя они называют «отцом народа», благодетелем рода человеческого.¹³¹ Эти ядовитые рептилии, отравляющие общественное сознание, возводят рабство в систему, стремясь превзойти друг друга в низости. Эти подлые люди утверждают, что у государей нет по отношению к народам никаких обязательств, что только государям принадлежит суверенитет, что их власть выше законов. Они уверяют народ в том, что государи имеют право делать все, что им заблагорассудится, ни с кем не советуясь, считаясь лишь с богом, от которого будто бы исходит их власть. И народ, слыша непрерывно, что государи — его абсолютные повелители, в конце концов начинает этому верить, повторяет эти уроки своим детям, и те проникаются слепым уважением к предрассудкам своих отцов. Так почтение к королевскому авторитету запечатлевается во всех душах, и все проникаются убеждениями в своей обязанности покорно нести его гнет.¹³²

Еще более существенную поддержку находит деспотизм в религии. Марат не склонен полностью отвергать религию как абсолютное общественное зло. Он, подобно Робеспьеру и многим другим деятелям эпохи якобинской диктатуры, считает, что религия может даже быть полезной для общества, может стать оплотом свободы. Но реальные исторические религии, религиозные суеверия, умеряя страдания людей ложными надеждами, служат, по его мнению, средством порабощения народа. Религии всегда протягивают руку помощи деспотизму. В частности, христианская пропаганда, направленная против любви к мирским благам, тем самым направлена также против любви к свободе, ибо эти страсти человека, по мнению Марата, тесно связаны одна с другой. Подводя итоги этим рассуждениям и явно следуя в этом вопросе за Мелье и Гольбахом, Марат говорит о союзе священников с монархами, как о важнейшей силе, поддерживающей деспотизм¹³³

Более всего возмущает Марата в английской конституции сохранение оскорбительных для народа привилегий знати. Народные представители, говорит он, делят в Англии свои законода­тельные права с индивидами, призванными по своему рождению участвовать в законодательстве. Те же индивиды играют решающую роль во всех судах Англии, распоряжаются троном, когда он оказывается вакантным, пользуются тысячью других, пагубных для государства прерогатив. И все эти прерогативы — лишь плод разбоев, совершавшихся их предками.¹⁴⁰

Серьезными пороками страдает также английский порядок избрания представителей. Прежде всего Марат обращает внимание на то, что представители нации избираются в Англии крайне незначительным числом граждан, имеющих право посылать депутатов в парламент, в ущерб правам народных масс. К тому же в этом небольшом числе избирателей не все пользуются одинаковым избирательным правом: некоторые деревни, даже некоторые индивиды, согласно устаревшим традициям, посылают в парламент такое же число представителей, как и самые большие города королевства. Несправедливым считает Марат также требование имущественного ценза как условия для получения права быть избираемым в депутаты. Народ должен быть свободен в своем выборе депутатов. Марат считает разумным выбирать депутатов из числа людей, имеющих заслуги и состояние. Но нужно иметь в виду, говорит он, что люди, принадлежащие к богатому «классу», отличаются распущенностью и продажностью. Вообще когда члены законодательного корпуса выбираются из одного класса народа, добавляет к этому Марат, нельзя ожидать, что они будут заботиться о благосостоянии всего общества. Поэтому прежде всего надлежит считаться при выборе с мудростью, просвещением и добродетелью, а также с тем уважением, которым пользуется кандидат в разных слоях общества.¹⁴¹ стороны, он протестует против парламентской практики, позволяющей депутатам отвергать того или иного представителя вопреки воле тех, кто его избрал.

Король в принципе — лишь первое должностное лицо нации, на самом деле даже в конституционном государстве он является ее верховным повелителем. Он имеет право созывать и распускать законодательный корпус. Достаточно ему не созвать народных представителей — и парламент как бы перестает существовать. Помимо этого крайнего средства, у короля есть множество способов воздействовать на представителей. Король является источником почестей и отличий. Он распоряжается всеми церковными, гражданскими и военными должностями, он платит пенсии. Естественно, что король имеет в парламенте много приверженцев, число которых он может по желанию увеличить. Подкупая членоз законодательного корпуса, король может в нем распоряжаться по своему произволу и таким образом порабощать народ «именем закона». Марат весьма низко расценивает моральную стойкость народных представителей. В большинстве случаев им открывают двери в парламент не заслуги, не таланты, не добродетель, а деньги. Члены парламента «скандально продажны». И нация не имеет даже права жаловаться на эту продажность, ибо сами избиратели постыдно продают свои голоса тем, кто хочет их купить. «Я вас купил,— сказал будто бы один депутат своим избирателям,— будьте уверены, что я вас в свою очередь продам».¹⁴² При существующем порядке представители народа могут совершенно без­наказанно приносить интересы народа в жертву своим собственным интересам. А если есть среди народных представителей люди, которые не поддаются развращению,— они не проявляют нужного постоянства и стойкости в сопротивлении правительству и потому неспособны помешать движению власти к деспотизму.

Защитники существующего положения часто говорят, что в Англии во всяком случае существуют законы, которые препятствуют деспотизму. Но какое значение могут иметь законы, если монарх, сосредоточив в своих руках власть, может топтать закон ногами? Английская конституция, приходит к заключению Марат, не обеспечивает необходимого равновесия, и честолюбивый государь может всегда все перевернуть в государстве. Разве Великая Хартия Вольностей, столь многократно и столь торжественно подтвержденная, помешала королям нарушать ее самым возмутительным образом? Разве петиция о праве помешала произволу Карла I?¹⁴³

Марат не ограничивается критическими замечаниями, выявляющими недостатки английской конституции, он предлагает также некоторые меры к ее улучшению. Предложения Марата для его времени прогрессивны и демократичны, хотя, как мы уже говорили, основ существующего политического порядка они не затрагивают.

Самое радикальное из предложений Марата касается порядка утверждения законов. Верный ученик Руссо в данном вопросе, Марат считает необходимым установить, что закон, принятый представителями, получает силу, лишь будучи санкционирован суверенной нацией. Выдвигая это требование всенародной санкции закона, Марат задолго до революции предвосхищает одно из положений революционной конституции 1793 г. Как известно, конституция 1793 г. предусматривала утверждение закона большинством первичных собраний граждан.¹⁴⁶

*  *   *

Хотя вопрос о социальном неравенстве, о богатстве и бедности и не занимает центрального места в «Цепях рабства», все же Марат не мог не уделить ему известного внимания в своих рас­суждениях о деспотизме. Естественно, что подходит он к этому вопросу прежде всего с точки зрения того влияния, которое оказывает общественное неравенство на возникновение и прочность деспотических порядков.

— враг всех героических добродетелей. Когда богатство определяет цену всего, что заслуживает внимания, оно занимает место прав рождения, талантов и заслуг. За него борются, как за summum bonum. Алчность овладевает всеми сердцами. Когда народ больше всего любит деньги, он готов отдать за них свои прирожденные права и, подчинившись игу своего правителя, ждать, что ему за это заплатят. Государь использует свои богатства, чтобы увеличить число своих креатур. Жадное стремление к богатству ведет к тому, что деньги ценятся выше свободы, что люди ценят на деньги свою честь и готовы совершать из-за них самые гнусные дела.¹⁴⁷ Истинная свобода подменяется ложной свободой накоплять богатства.

Монархи, стараясь создать для своих народов источники развращения, чтобы затем, развратив, поработить их, всячески содействуют развитию промышленности и торговли. Марат считает, по-видимому, что исходным пунктом в развитии неравенства является неравенство земельных владений. Но в то же время он убежден, что наблюдаемый им в передовых странах его времени чрезмерный рост богатства одних и бедности других является результатом расцвета индустрии и торговли. Индустрия и торговля ведут к тому, что часть народа — люди более сильные и более ловкие — поглощает все богатства страны. Другая часть — многочисленная и несчастная — унижена своей нищетой и своими «презренными» занятиями. Класс независимых граждан исчезает. Не имея никаких фондов, бедняки не в состоянии вести самостоятельно какое-либо доходное предприятие или хотя бы обеспечить себе честный доход. Бедность становится в наших условиях постоянным уделом тех, кто однажды опустился до такого положения. И эти люди вынуждены защищать, не щадя своей крови и своей жизни, владения, покой и власть своих тира­нов и их потомства. Где же те люди, восклицает Марат, которые при виде нищеты, угнетающей бедных, оскорблений, которым они подвергаются, готовы поспешить к ним на помощь.¹⁴⁸

Марат признает, что торговля имеет некоторые положительные следствия. Она способствует установлению хороших отношений между народами, смягчает их нравы, уменьшает их самомне­ние, убивает их глупые предрассудки. Но зато она содействует повсеместному распространению пороков отдельных стран. Настоящий купец становится гражданином мира, его родина — страна, в которой он лучше всего устраивает свои дела. Вместе с любовью к родине гаснет у него и любовь к свободе.

«Цепей рабства» Марат дает еще более яркую характеристику последствий роста торговли и спекуляции. Спекуляция ведет к сосредоточению в руках монополий тех богатств, которые должны были бы, расходясь по тысяче каналов, обогащать народ. В политическом отношении шайка спекулянтов и монополистов находится обычно во всех странах в тесном союзе с правительствами, самым ревностным образом их поддерживает. Новые богачи оттесняют от трона старую знать, занимая ее место. В Англии большинство лордов имеет своим родоначальником какого-нибудь выскочку-купца. Во Франции почти все новые дворяне происходят от сборщиков податей и спекулянтов.¹⁴⁹

До того, как мы захватили золото всех стран мира, говорит Марат, роскошь не достигала больших размеров. В наших домах царила любовь к труду, к порядку, экономия, умеренность. Но после того, как торговля нас обогатила, изобилие изгнало этот дух, эти правила поведения наших отцов. Их место заняли беспорядочность и порок. Развращение нравов нанесло непоправимый урон общественной свободе.¹⁵⁰

Во французском издании «Цепей рабства» Марат уделяет много внимания возможным средствам предупреждения этих зол и борьбы с ними. Мудрая государственная власть, говорит он, здесь должна была бы предупреждать опасное накопление богатств. Закон должен препятствовать образованию слишком большого неравенства, устанавливая максимальный размер имущества. Там, где не установлен предел богатства, общество в долгу перед своими членами, не имеющими собственности; богатые должны взять на себя заботу о тех, кто лишен необходимого. Справедливость требует разумного раздела части имущества богатых между бедными. Гражданин, которого общество оставляет в нужде, возвращается в естественное состояние, так как общественный договор теряет смысл для того, у кого нет никакой собственности. Образец такой мудрой власти Марат видит в идеализируемых им античных государствах.¹⁵¹

Марату идеалом. Пока богатства государства ограничены тем, что находится на его территории, пока земля разделена приблизительно поровну между гражданами, каждый имеет одинаковые потребности, одни и те же средства для их удовлетворения. Таким образом, граждане живут в приблизительно равных условиях и почти независимы друг от друга. Это — самое счастливое условие для сохранения всей той свободы, которую правительства способны дать.

Отметим, что Марат не является сторонником абсолютного равенства: абсолютное равенство, по его мнению, невозможно, так как люди не равны по своей природе и способностям. Марат резко осуждает неравенство, возникающее из «насилия и грабежа», но он считает вполне правомерным умеренное неравенство, являющееся результатом различия личных качеств индивидов, трудолюбия и бережливости одних, лености или расточительности других. В обществе, состоящем из людей приблизительно равных, бедность может быть лишь результатом дурного поведения. Пока народы, понимающие пользу своей бедности, сохраняют свой строй, в их государствах царит свобода и они обладают силой молодости.¹⁵²

Эта идеализация строя, основанного на равенстве и умеренности, не мешает, однако, Марату, как мы уже неоднократно отмечали, признавать необходимость частной собственности для обеспечения труда и удовольствий членов человеческого общества. Они должны, говорит он, приобретать без помех и владеть с уверенностью. Общественный идеал Марата — общество при­близительно равных мелкие собственников.

*   *   *

Общественную свободу губит кощунственное честолюбие правительств, утверждает Марат. Но ее губит также нерешительность народов, которые позволяют правительствам ковать для них цепи. Малодушием ровно ничего нельзя добиться. Терпимость к злу ведет лишь к еще более наглому угнетению, способствует укреплению тирании. Народы, проявляющие такую терпимость, не понимают, что тогда, когда они захотят в конце концов остановить рост деспотизма, будет уже слишком поздно.

«народа», но он прекрасно понимает, что некоторая часть народавсегда оказывается на стороне тирана, что роль различных частей народа в борьбе с деспотизмом различна. «Люди, пользующиеся властью, — говорит он, — люди знатные и богатые, новые люди, которые обязаны своим состоянием государю, честолюбцы, которые смотрят на двор, как на единственныйисточник почестей, священники, академики, педанты, негодяи, ищущие счастья в общественных беспорядках, развращенная часть народа, существующая лишь излишествами и пороками сильных, — все они примыкают обычно к партии двора; люди же среднего сословия, люди благоразумные, мудрые, имеющие благородную душу и потому желающие повиноваться только законам, возвышенные умы, презирающие раболепие, примыкают к делу свободы».¹⁵⁴ «Почти во всех восстаниях, — говорит Марат, — враждебные действия начинает простой народ. Люди состоятельные сначала не примыкают ни к какой партии, лишь в конце их уносит общий поток». Организованность и сознательность простого народа.

Марат в дореволюционный период ценит не очень высоко. «Чего можно ждать от попыток черни?», — спрашивает он. Люди, принадлежащие к простонародью, не могут полагаться даже друг на друга, и они не умеют хранить в тайне свои планы. В пылу раздражения или в порыве отчаяния народ угрожает, разглашает свои намерения и дает своим врагам время, нужное им для того, чтобы подготовить поражение восставших.^{1 55}

Мятежную толпу нетрудно подавить. В моменты общего брожения народу необходим вождь, который сумел бы сплотить недовольных, подчинить себе их умы, мудрец, который руководил бы обезумевшими, неустойчивыми массами. Но найти такого смельчака, который отважится встать во главе восстания, не так легко: сделаться вождем мятежников дело рискованное. К тому же необходимость избрать вождя обычно вызывает среди восставших разногласия, способные погубить их дело. Зачастую возмутившийся народ теряет мужество при первом же решительном отпоре вооруженного врага. Зачастую мятеж ни к чему не приводит потому, что он ограничивается пределами одного города. Народ, поднявший оружие, чтобы защитить свои права, может победить лишь в том случае, если восстание поддержит вся нация, если народ проявит в борьбе единодушие.

Если даже восставшие окажутся солидарны при выборе вождя, дело их все же еще далеко от победы. Государи будут пытаться подкупить вождя, а если это не удастся, подкупить людей, его окружающих, чтобы они его выдали или убили, а массы восставших монарх старается в это время отвратить от дела свободы пустыми разглагольствованиями о том, как он огорчен тем, что ему приходится прибегать к силе, как он заботится о благе народа, как ему тяжело видеть бедствия междоусобицы. И народ часто поддается на это краснобайство.

новые трудности и он оказывается обычно неспособен использовать свою победу. Как только свергнута тирания, единству народа приходит конец. Все были против тирана; но когда встает вопрос о новой форме правительства, оказывается, что у восставших нет общего плана. «Одни хотят установить равенство сословий, другие — сохранить свои преимущества». В конце концов верховной властью овладевает некоторая часть нации, что приводит к установлению новой деспотии или к восстановлению старой. Так именно шло дело в Англии, напоминает Марат, где после казни Карла верховную власть захватила палата общин, установившая свою диктатуру и использовавшая ее не в интересах народа, а в интересах своих членов и во вред народу. В то время как народ с нетерпением и возмущением переносил это новое ярмо, дерзкому лицемеру Кромвелю удалось стать во главе государства и установить свою железную власть.